Она делала-тридцать два фуэте,
А мне- небритость слыла к лицу.
И тонкий шелк ее ,прэт-а-порте,
В мои мысли вносил сумятицу.
Ее болезненная худоба,
И стопы ,в тесном плену пуант,
Ложась испариною у лба,
Мне краше были любых румян.
И я ликуя в тени кулис,
Что было вовсе не моветон.
Взирал ,как лихо она на бис,
Выходит вглядываясь в балкон.