Он спикировал вниз с девятиэтажки.
Накануне он выпил поллитра бражки,
потом читал любимого Кастанеду…
Это было во вторник. Полёт состоялся в среду.
Он много пил — порой неделями,
борясь с тоской, иногда — с идеями,
пил, не закусывая и не морщась —
морщился с фотографии Борхес,
глядя на убогость его покоев,
где свисали остатки цветных обоев
(он вообще почему-то любил "латинос" —
за примитивную мудрость и поз картинность).
Вначале он бомжевал, но нашлась подруга —
нет, не любовь, — просто снимали угол
вместе. Вместе потом и спали
на раскладушке из нержавеющей стали,
пили вместе и вместе ели…
Он стал садовником, она в борделе
ублажала подростков и стариков…
Ночью она спала без трико,
не опасаясь любовных его притязаний —
он стал импотентом еще в Казани…
Он убирал наш убогий садик,
как я понял, даже не денег ради —
просто хотелось встречаться с нею —
с той, в которой узрел Дульсинею
(«Вы не читали Торквато Тассо?»
«Мой любимый писатель – Кортасар»).
Этот малый влюбился в мою жену
(чего я посеял, то и пожну):
он смотрел на нее глазами дворняжки…
Положив в карман четыре бумажки,
он, озираясь, ушел во мглу…
Во вторник напился в своем углу,
а в среду он спрыгнул с соседней крыши.
Как говорится, был, да весь вышел…
Ганей-Авив, 23.05.2017