Я иду по бордюру, по берегу тёмного моря.
Небо – лужа. А лужа теперь – небосклон.
Будь что будет. Но будет, конечно, не проще.
Будь что будет - но только не станет, увы, всё равно.
Говорят, есть изнанка всему и обратное силе движенье –
но как быть, если бросить свой крик в пустоту?
Что есть звука волна – если ей не найти отраженья?
Что есть звук – если глухо, и нет ничего,
кроме мысли одной? И бродя под дождём,
проливным, я смеюсь – в долгий час непогоды –
не взывая к ответу, пою, баламучу свой собственный омут,
чтобы силу молчанья – своей тишиной ощутить.
Я задумала муку себе, я задумала пытку:
и кнутом, и чернилом, ничем не повинным пером
я черкаю слова неподвижные – тут же черкаю могилы
каждой фразе, умершей под бледной моею рукой…
И к дождям, оказавшись простой и погожей,
ухожу – от игры – вездесущей игры в поддавки.
Я смеюсь. Как мы с лужей, однако, забавно похожи:
в пудах пыли столичной и среднем объеме «воды».
Я «вода» – из рандомных настроек, скилов и чит-кодов.
Я «вода» – из билетов, пробитых, и пачек попкорна.
Я «вода»: кадры, клипы, ремейки, прогнозы погоды…
Я вода.
Я бесформенное вещество.
Как река под землёй, заключенная кольцами труб,
неугодная жизнь – среди топота, ропота губ –
я бегу, огибаю, тараню теченьем бетон –
не нашедшая русла река, проторяю подземный каньон.
Город жадно глотает рассеянный призрачный свет.
Я иду по стеклянному тёмному штилю.
Всюду небо плывёт, я иду по небесной равнине,
и неслышно круги пробегают по тихой воде.