Текст:
Жил-был у бабушки серенький козлик.
Вот как, вот как, серенький козлик.
.
Бабушка козлика очень любила.
Вот как, вот как, очень любила.
.
Вздумалось козлику в лес погуляти.
Вот как, вот как, в лес погуляти.
.
Напали на козлика серые волки.
Вот как, вот как, серые волки.
.
Оставили бабушке рожки да ножки.
Вот как, вот как, рожки да ножки.
Как бы эту историю рассказал Виктор Пелевин:
ВОЛЧИЙ ЛЕС ИЛИ ЮНАЯ БАБУШКА ФЮРЕРА.
Эпиграф:
Наш Гьяллархорн для всех пример!
У Гьяллархорна лучший ...!
И на одно он только зол,
Что он не фюрер, а козёл!
(Вегард Вигерюст)
<...Как известно, наша вселенная находится в медном чайнике жестянщика Молохздох-Чогона, живущего посреди своей крохотной лавочки на рыночной площади тибетского города Чамдо. Однако, не многие при этом в курсе, что сам город Чамдо вместе со всем окружающим его Тибетом, находится в карманной фляжке оберштурмбаннфюрера СС Отто фон Шлиппенбаха, куда он (Тибет) случайно попал во время одной из восточных экспедиций оккультистов <Анненербе> в 1938-м году. Незнание этого факта широкими массами тем более печально, что именно от степени заполненности вышеуказанной фляжки коньяком либо шнапсом, собственно и зависят все драматические колебания китайско-тибетских, китайско-американских, да и вообще международных отношений.
Но не будем замыкаться на горьком абсурде ситуации или давать волю фрейдистско-наркологическим реминисценциям.
По сути, здесь мы имеем дело с банальной ,,кротовой норой", ведущей из пространственно-временной точки (мира) А, в пространственно-временную точку (мир) Б. При этом попавший в ,,кротовую нору" в большинстве случаев мгновенно вновь окажется в своём мире, даже не поняв толком что с ним произошло, но сильно при этом изменившись.
Более того: рассматривая время, как проэкцию семантики на горизонт непознанного...>
Дальше белая журнальная страница косо обрывалась. Евдокия Кузьминишна с хрустом скомкала глянцевый лист, и минут пять мяла его до минимально приемлемой кондиции, сидя на корточках посреди густых сиреневых кустов.
Прочитать ещё и обратную сторону листа она побоялась.
.
.
По расписанию автобус ожидался к десяти, а был уже полдень. Поэтому второй час сидели на остановке, глядя и слушая как гудят мухи над кустами, журчит поломанная колонка, у которой Евдокия Кузьминишна вымыла руки, выйдя из кустов, и убедительно говорит отставной ставропольский комбайнёр из радио на толстом сером колу, несколько косо вбитом в землю и служившего сейчас не только местом привязки подсознательной пророческой ненависти окрестного русского ландшафта к речам о разрядке международной напряжённости, но и местом привязки любимого козлика Евдокии Кузьминишны. Небитый жизнью серый козлик бодался сейчас с пропагандистским столбом словно телёнок с дубом.
Внешний вид сидевших на когда-то синей лавочке автобусной остановки был типичным для этого места с суггестивным топонимом <им. Розы Люксембург>. Это были довольно типичные школьная учительница на пенсии и два её бывших ученика, давно и фатально выросших в небритых колхозных механизаторов. Больше о внешности учеников сказать было совершенно нечего. А вот их бывшая учительница Евдокия Кузьминишна - для близких баба Дуся - сильно цепляла взгляд на фоне поселкового пространства.
Её тёмно-синяя цветастая юбка, и новые, мытые у колонки резиновые боты так же ясно отражались в большой луже на дороге, как храм Покрова на Нерли отражался в этой самой Нерли на новеньком интуристовском плакате в местном клубе. Глаза её смотрели сквозь маленькие квадратные очки в рыжей оправе так строго, что никогда не возникало сомнений в её способности влепить затрещину за лишнее матерное слово. Основным же предметом её летней выкладки была рыжая тёплая кофта некогда вполне модернового советского фасона, а теперь, по ветхости, напоминавшая старорежимное одеяние матери С. Есенина для выходов часто на дорогу.
Главным образом, баба Дуся всегда потрясала одним своим видом всех столпов местного псевдолюксембургского общества по причине одного яркого события своей предпенсионной биографии. Будучи по натуре гомоантисемиткой, ненавидевшей евреек-женщин из-за слабости к евреям-мужчинам, Евдокия Кузьминишна 13 лет назад, в 1974-м году, вышла замуж за инспектора местного РОНО полуармянина Мишу [сильно моложе себя] и даже уехала с ним в Израиль. Правда в Израиле она пробыла совсем не долго, ибо, едва прилетев, устроила дикий скандал таможенницам аэропорта <Бен Гурион>, зачем-то вдруг предложившим ей пройти в комнату личного досмотра. После чего первым же рейсом была отправлена обратно.
Расстроенная баба Дуся перенесла внимание на музыку из репродуктора, сменившую наконец нескончаемую речь комбайнёра перестройки. Музыка, звучавшая в передаче <В рабочий полдень>, была - по мнению бабы Дуси - удивительная и совершенно не соответствующая ни месту, ни исторической координате момента. В солнечном советском полдне 1987-го года впервые сгущались <Сумерки богов> Вагнера. Баба Дуся стала прикладывать свои интимные полуармянские переживания к этой музыке и быстро доприкладывалась.
Что-то забитое, изувеченное и загнанное в самый тёмный угол бабы Дусиной души зашевелилось и робко поползло к свету, вздрагивая и поминутно ожидая удара. А потом баба Дуся поняла, что это непонятно что и есть она сама, и это оно смотрит на оставшуюся её часть и пытается разобраться в том, что пыталось разобраться в ней самой...
Но всё закончилось, не успев начаться: раздался глухой удар, музыка смолкла, репродуктор удушено захрипел техническим шуршанием, баба Дуся надавила чем-то тяжёлым и продолговатым, имевшимся в её душе, на выползшее из угла нечто, по всему её внутреннему миру прошёл хруст, потом настала тишина и однозначное удовлетворение кого-то, кем сама баба Дуся через секунду снова стала.
.
.
Через пару минут мизансцена на автобусной остановке являла собой нечто среднее между советской картиной <Опять двойка> и суровым судебным процессом над военным преступником. Маленький серый преступник, привязанный к пропагандистскому столбу, как бы в наказание бездельем за проявленную лень, бодался с ним, словно диссидент под басенным дубом, пока не порвал радиопровод, что и прервало духовное восхождение его хозяйки. Но даже и после этого в его маленьких козлячих глазках не было ни малейшего понимания что он целился в пропаганду, а попал в культуру.
- Вот из-за таких ..... всё и развалится! - пророчески подумала баба Дуся не до конца понятно о ком.
.
.
Приехавший наконец автобус, являл в образе и подобии своего дизайна нетривиальный компромисс между принципом ,,голь на выдумку хитра" и правилом ,,простота хуже воровства". Приближающееся с натужным тарахтением, облезлое бело-синее сооружение марки ,,Кубань", с концептуальной табличкой ЛЮДИ за лобовым стеклом, и радиаторной решёткой в форме круглой буханки чёрного хлеба за 18 копеек, напоминало откопанную в Бабьем Яру немецкую автодушегубку, гуманизированную советской автопромышленностью до состояния моторизованной цыганской кибитки. Когда же сооружение, переваливаясь, въехало в лужу перед остановкой, то Евдокия Кузьминишна почувствовала, что колёсами попрано не только родное небо в голубой бездне лужи, но и нравственный закон Канта в глубине её души. Поэтому поднималась баба Дуся в автобус, свирепо прижимая любимого (любимого?) козлика к груди с не прощающим видом крокодила, точно знающего из курса биологии что в его второй желудочной камере перевариваются даже рога и копыта.
Водителем оказался неизвестно как сюда попавший столичный щёголь, с фирменными чёрными очками на длинном носу и зловещим тибетским амулетом, болтавшимся на тёмной майке. Когда все расселись он объявил:
- Автобус идёт по маршруту: Райцентрово, им. Розы Люксембург, им. Карла Либкнехта, Крематово, Вознесенск, Райцентрово. От Крематово на Вознесенск автобус не поедет в связи с вводом в строй в Крематово нового котла, а поедет обратно. От Розы Люксембург до Карла Либкнехта автобус идёт в объезд через Волчий лес - мост починят только в четвёртом квартале.
Народ - включая козлика - испуганно притих, обдумывая услышанное. Автобус ударил по ушам треском коробки передач и покатил вперёд. Лаконичный водитель нажал кнопку на кассетном магнитофоне, огласив дорогу очередным шлягером Аллы Пугачёвой, как всегда совершенно неподходящим чтобы разместить в нём хотя бы одно своё чувство. И пока баба Дуся крепко прижимала к себе козлика, из кассетника неслось:
Он на маму смотрит нежно
И качает головой -
Я хочу увидеть небо
Голубое, голубое.
Я хочу увидеть небо,
Ты возьми меня с собой...
.
.
Как только кортеж углубился в Волчий лес, Ева открыла книгу с готической вязью на обложке.
<Какая немецкая девушка не любит быстрой езды на мощном бронированном трёхосном ,,Мерседесе" по Баварским Альпам?
Девушка из среднего класса, которую катает на ,,Майбахе" старый аристократ или предприниматель, чувствовала бы головокружение от близости к сияющему миру гламура.
Девушка из трущоб Веддинга, угодившая в бандитский ,,БМВ", наслаждалась бы моментом, упорно стараясь не думать о будущем.
Но молодая пассажирка серого шестиколёсного ,,фюрервагена" - это особый тип жертвы с особой судьбой. Она чувствует себя избранницей вождя нации, но для нации она хуже чем никто. Она может поехать с фюрером в Италию в составе официальной делегации, но тупые макаронники будут доводить её до слёз бестактным вопросом о том каков её официальный статус. Она допущена к столу фюрера на правах других полубогов и полубогинь, но вжимается в кресло всякий раз, когда её козёл начинает вещать о том, что спутницами гениев обычно становятся конченые идиотки...>
Ева раздражённо закрыла книгу и открыла вновь на другой странице.
<...Вот пусть только возьмутся теперь за неё все эти доброжелатели и доброжелательницы. В один год так её наполнят всяким бабьём, что сам родной отец не узнает. Откуда возьмётся и пугливость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем, и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец, сама и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь и, перед тем как она проглотит яд в бункере, выйдет из неё просто чёрт знает что!>
Ева в сердцах захлопнула переплёт из человеческой кожи. На жёлтом фоне чёрными готическими буквами было вытеснено:
.
. . . . . .Н. В. фон Гогель
Мёртвые души Третьего Царства.
.
Остаток пути она глядела в бронестекло дверцы, притворяясь что очень поглощена происходящим снаружи.
.
.
Приехав домой, Евдокия Кузьминишна первым делом крепко заперла своего козлика в сарае и, замерев на месте, заглянула внутрь себя, пытаясь увидеть там хоть слабый след того, что видела пару часов назад, слушая радио. Но там было пусто и жутко, как зимой в чернобыльском пионерлагере, переведённом гитлеровскими полчищами на окончательный хозрасчёт: всё так же хрипел повешенный на столбе репродуктор, и стонало распятое в луже русское небо под игом колёс хазарской шайтан-арбы мирового фининтерна.
- На 9-е я его зарежу. - Подвела итог баба Дуся.
Потом, пропалывая до вечера огород, она часто бросала скорбные взгляды на сарай, каждый раз вспоминая стоящего в открытой машине, готового начать речь человека в фуражке и с усами ,,щёточкой", и быстро, словно в немых фильмах Чарли Чаплина, растущую на тротуарах толпу.
28.05.2017