1. Трудно сказать, можно ли построить дом бытия на немецком, но на русском – по крайней мере для хайдеггерианского бытия – вряд ли.
(Есть, конечно, свои достоинства и у буквалистского перевода, но для немецкого слуха оригинал [Sein und Zeit], будем надеяться, звучит не так ужасно.)
*****
Названный вопрос пришел сегодня в забвение, хотя наше время числит за собой как прогресс, что оно снова положительно относится к «метафизике». Люди все равно считают себя избавленными от усилий снова разжигаемой ;;;;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;.
Die genannte Frage ist heute in Vergessenheit gekommen, obzwar unsere Zeit sich als Fortschritt anrechnet, die »Metaphysik« wieder zu bejahen. Gleichwohl h;lt man sich der Anstrengungen einer neu zu entfachenden gigantomachia peri t'es ousias f;r enthoben.
При этом затронутый вопрос все-таки не первый попавшийся. Он не давал передышки исследованию Платона и Аристотеля, чтобы правда с тех пор и заглохнуть — как тематический вопрос действительного разыскания.
Dabei ist die anger;hrte Frage doch keine beliebige. Sie hat das Forschen von Plato und Aristoteles in Atem gehalten, um freilich auch von da an zu verstummen – als thematische Frage wirklicher Untersuchung.
На почве греческих подходов к интерпретации бытия сложилась догма, не только объявляющая вопрос о смысле бытия излишним, но даже прямо санкционирующая опущение этого вопроса.
Auf dem Boden der griechischen Ans;tze zur Interpretation des Seins hat sich ein Dogma ausgebildet, das die Frage nach dem Sinn von Sein nicht nur f;r ;berfl;ssig erkl;rt, sondern das Vers;umnis der Frage ;berdies sanktioniert.
2. "Во всяком познании, высказывании, во всяком отношении к сущему, во всяком к-себе-самому-отношении делается употребление из «бытия», причем это выражение «безо всяких» понятно". Какие-то секунды ломал голову над этой фразой, пока не сообразил, что "безо всяких" следовало бы поставить в конец (а лучше бы вообще заменить).
3. Сделать так, чтобы Dasein показало себя "из самого себя", - не мешая ему, т. е. не примешивая никаких "догм" и "конструкций", - восхитительный проект Хайдеггера, который, однако, трудно принимать без иронии, вспоминая фиаско идеи "протокольных предложений" в позитивизме. Оказалось, что даже суждения "Стрелка манометра указывает на 25" или "Здесь имеется стакан воды" нагружены теорией ("отягощены злом").
Да что там - после "Элиминации метафизики" Карнапа подобные тексты можно воспринимать только как "метафизическую поэзию".
Идеи позитивистов привели к тому, что поэзии в культуре стало значительно больше.
"Негативно говоря: к этому сущему [присутствию, Dasein] нельзя конструктивно-догматически прилагать никакой произвольной идеи бытия и действительности, сколь бы она ни была «самопонятной», никакие диктуемые такой идеей «категории» нельзя навязывать присутствию без онтологического досмотра. Тип подхода и толкования должен быть напротив избран так, чтобы это сущее смогло показать себя само по себе из себя самого. А именно, он должен явить это сущее в том, как оно ближайшим образом и большей частью есть, в его средней повседневности". Negativ gesprochen: es darf keine beliebige Idee von Sein und Wirklichkeit, und sei sie noch so »selbstverst;ndlich«, an dieses Seiende konstruktiv-dogmatisch herangebracht, keine aus einer solchen Idee vorgezeichneten »Kategorien« d;rfen dem Dasein ontologisch unbesehen auf gezwungen werden. Die Zugangs- und Auslegungsart mu; vielmehr dergestalt gew;hlt sein, da; dieses Seiende sich an ihm selbst von ihm selbst her zeigen kann. Und zwar soll sie das Seiende in dem zeigen, wie es zun;chst und zumeist ist, in seiner durchschnittlichen Allt;glichkeit.
4. Трудности, с которыми сталкивается перевод «Бытия и времени», можно проиллюстрировать на следующем примере.
Возьмем такую загадочную фразу: «Присутствие определяется как сущее всякий раз из возможности, какая оно есть и как-то понимает в своем бытии».
В оригинале эта фраза не представляет никакой загадки: Das Dasein bestimmt sich als Seiendes je aus einer M;glichkeit, die es ist und in seinem Sein irgendwie versteht.
Т.е. «Присутствие определяется как сущее всякий раз из возможности, которой оно является и которую в своем бытии тем или иным образом понимает».
Проблема в том, что слово «является» (ist) здесь не годится, поскольку ранее в тексте оно употреблялось как философский термин (явление, являться).
Если отказаться от этого слова, задача становится неразрешимой. Выйти из затруднения можно, только переделав всю конструкцию фразы. Примерно так: "Присутствие есть некая возможность, которую оно понимает в своем бытии и из которой всегда определяется как сущее».
Переводчикам на английский было намного проще.
“In determining itself as an entity, Dasein always does so in the light of a possibility which it is itself and which, in its very Being, it somehow understands”. (Macquarrie, Robinson)
“As a being, Da-sein always defines itself in terms of a possibility which it is and somehow understands in its being”. (Stambaugh)
5. Хайдеггер в «Бытии и времени» пытается перевернуть привычные соотношения (бытия и времени и т.д.) Например, он за исходное берет «бытие-в-мире», при котором человек окружен «подручными» средствами, и хочет из него вывести «наличествование в мире», т.е. бытие, независимое от человеческой «заботы». Как это происходит? Очень просто. Молоток [пример мой] может оказаться «неисправным» (боек плохо держится на ручке). Или он может вообще отсутствовать в нужный момент. Или он, наоборот, может «путаться под ногами», т.е. оказаться на месте, где его не должно было быть. Во всех этих случаях, говорит Хайдеггер, сквозь «подручность» молотка [молоток он не упоминает] проступает его «неподручность», а с ней и «наличествование».
Так Хайдеггер открывает модусы бытия «подручного»: «заметность, навязчивость, и назойливость» (Auff;lligkeit, Aufdringlichkeit und Aufs;ssigkeit).
К этому превосходному феноменологическому анализу, я хотел бы добавить еще кое-что. Молоток может открыться в своей неподручности, если использующий его человек промахнется и ударит себе по пальцу. Кроме того, молоток может свалиться со стола на ногу. В этих случаях подручное средство ведет себя очевидным образом неподручно. Такой модус его существования можно назвать «агрессивностью» (Aggressivit;t).
Более тщательное изучение «случая молотка» приведет, вероятно, к обнаружению и других модусов его неподручности.
Феноменология открывает поистине безграничные возможности для тех, кто пытается уяснить (увидеть) основы бытия и мироустройства.
6. Что делает Хайдеггер на первых 180 страницах «Бытия и времени»? Он, по его мнению, совершает переворот в философии, принимая повседневное мироощущение за исходное.
Так, он говорит, что онтологически первично мироощущение ремесленника (сапожника, столяра), и это мироощущение не соответствует научному описанию мира. Теоретическое описание надстраивается над обыденным. Важное открытие.
Затем он говорит, что люди не только погружены в мир подручных вещей, но и окружены другими людьми. И в этом окружении действует принцип усреднения: здесь доминирует посредственность со своей болтовней и неумением «всматриваться» в бытие. Образцом тут служат уже не ремесленники, а образованные, ученые, не способные отличить подлинное научное достижение от «обманки» и воздать первооткрывателю по заслугам. Оригинальное наблюдение.
При этом Хайдеггер торжественно нарекает открытые им «модусы» и различные свойства Dasein, выделяя термины курсивом: заботливость, осмотрительность, присмотр, безразличие, дистанцирование, рассеяние, замкнутость, страх, понятливость, прозрачность, толкование, предвзятие, предрешение, выговаривание, молчание, двусмысленность; любопытство, упущение, падение, срыв.
Если покопаться в философах, начиная с Марка Аврелия, Паскаля, «моралистах», начиная с Ларошфуко и Грасиана, и разного рода эссеистах, начиная с Монтеня, то, вероятно, все эти наблюдения у них обнаружатся, причем выраженные гораздо скромнее, без такой помпы.
7. К языку Хайдеггера, поначалу раздражающему, можно притерпеться. Можно найти его интересным и по-своему очаровательным. В конце концов выразить по-новому что-то известное не так-то просто.
Известно, например, что люди обычно руководствуются здравым смыслом, то есть действуют инертно, шаблонно, и при этом могут проявлять недюжинную энергию.
Сказано кратко, ясно и скучно. А вот как говорит об этом Хайдеггер:
«Понимающее самонабрасывание присутствия есть как фактичное всегда уже при каком-то раскрытом мире. Из него оно берет — и ближайшим образом в меру истолкованности у людей (des Man) — свои возможности. Это толкование заранее ограничило свободные для выбора возможности кругом известного, достижимого, терпимого, того, что пристойно и прилично. Эта нивелировка возможностей присутствия до ближайше доступного осуществляет вместе с тем зашоривание возможного как такового. Средняя повседневность становится слепа к возможностям и успокаивается одним «действительным». Эта успокоенность не исключает расширенной деловитости озабочения, но возбуждает ее. Воля не волит тогда позитивных новых возможностей, но имеющееся в распоряжении «тактически» видоизменяется таким образом, что возникает видимость каких-то свершений».
8. Аристотелевское apofainesthai peri tez aletheiaz Хайдеггер переводит как aufweisendes Sehenlassen mit R;cksicht auf und im Umkreis der »Wahrheit« (выявляющее показывание в виду и в области «истины»). То есть он переводит apofainesthai двумя словами (выявляющее показывание) и простое peri tez aletheiaz («об истине») оборотом «в виду и в области “истины”».
Трудно сказать, имеет ли оборот «в виду и в области “истины”» какие-то преимущества перед буквальным «об истине». Хайдеггер считает, что да: так, по его мнению, полнее, отчетливее передается мысль Аристотеля.
Переводчик на русский, однако, выбирает другую стратегию и переводит самого Хайдеггера «слово в слово», стараясь ничего не прибавить к тексту. В результате получается, что извлечь какую-то пользу из перевода можно, только имея под рукой оригинал.
[греческая фраза передана в упрощенной транслитерации]
#проблемыбуквализма
9. Хайдеггер имитирует научную дотошность тем, что разъясняет очевидные вещи, часто тавтологически. Этим создается видимость «анализа» (любимое его словечко). Такие разъяснения, однако, не только ничего не добавляют к очевидному, но и нередко оборачиваются невразумительностью – и по смыслу, и в построении фраз.
Вот, например, начало 56 параграфа в русском переводе:
«К речи приналежит о-чем речи. Она дает о чем-то разъяснение, и это в определенном аспекте. Из того, о чем таким образом идет речь, она черпает то, что она всякий раз как эта речь говорит, говоримое как таковое».
Итак, речь о чем-то сообщает. В контексте теории речевых актов такое замечание еще могло иметь значение, но здесь это просто обычный хайдеггровский «пузырь».
Заключительное же предложение понять, наоборот, нелегко, даже если сообразить, что «приналежит» – не перевод хайдеггеровского неологизма, а обычная опечатка. Оригинал этой фразы и читатель с родным немецким, возможно, поймет не сразу:
Zur Rede geh;rt das beredete Wor;ber. Sie gibt ;ber etwas Aufschlu; und das in bestimmter Hinsicht. Aus dem so Beredeten sch;pft sie das, was sie je als diese Rede sagt, das Geredete als solches.
В русском же переводе она делается вообще малопонятной. (Можно заметить еще, что перевод немецкого je как «всякий раз» только добавляет темноты в хайдеггеровский текст.)
А что в английских переводах? Макварри/Робинсон постарались, как могли, прояснить это предложение:
To any discourse there belongs that which is talked about in it. Discourse gives information about something, and does so in some definite regard. From what is thus talked about, it draws whatever it is saying as this particular discourse - what is said in the talk as such.
То есть: «К любой речи принадлежит то, о чем в ней говорится. Речь информирует о чем-то и делает это в определенном аспекте. Из того, о чем в ней говорится, она черпает все, что говорится именно в этой отдельной речи, толкуемое как таковое».
Joan Stambaugh:
To discourse belongs what is talked about in it. Discourse gives information about something in a certain respect. It draws from what is thus talked about what it actually says as this discourse, what is said as such.
На английском фраза звучит яснее, но смысла ей как-то не добавляется.
Остается надеяться, что, дочитав «Бытие и время» до конца, можно будет взглянуть на этот труд «с высоты», окинуть взглядом, отбросив лишние детали, – и уяснить что же такого важного говорит папа экзистенциализма.
А потом, с облегчением, взяться за настоящего Папу.
10. Das Dasein gilt als Seiendes, das zu besorgen ist, welches Besorgen den Sinn der »Wertverwirklichung« bzw. Normerf;llung hat.
«Присутствие расценивается как озаботившее сущее, каковое озабочение имеет смысл “реализации ценностей” или выполнения нормы».
Непонятно, что помешало здесь выразить подразумеваемое «долженствование», т.е. перевести zu как «нужно», «следует» и т.д.: «сущее, о котором нужно заботиться».
Перевод JS: Da-sein is conceived as a being to be taken care of, and this taking care of has the meaning of "actualizing values" or satisfying norms.
Ну и конечно «расценивается» перекликается с «ценностями», чего хотелось бы избежать.
И еще это ужасное «каковое», предваряемое «как», – попробуйте только эту фразу произнести.
11. ЕСЛИ КТО-ТО СКАЖЕТ, ЧТО ПОНИМАЕТ РУССКОГО ХАЙДЕГГЕРА, НЕ ВЕРЬ ЕМУ
«Этот феномен, как бывшествующе-актуализирующее настающее единый, мы именуем временностью».
(п. 65)
Прочитайте раз пять и скажите, что вы это понимаете. ;
Догадка, конечно, возникает и после первого раза: словечко «единый» заблудилось и встало не там, где нужно.
Но обратившись к оригиналу, замечаешь. что тут вдобавок исчезло и «будущее»:
Dies dergestalt als gewesend-gegenw;rtigende Zukunft einheitliche Ph;nomen nennen wir die Zeitlichkeit.
Почему нельзя было по-русски сказать просто: «Этот единый феномен, описанный как бывшествующе-настающее будущее, мы называем временностью»?
Английский перевод:
M&R: This phenomenon has the unity of a future which makes present in the process of having been; we designate it as "temporality".
JS: We call the unified phenomenon of the future that makes present in the process of having-been temporality.
12. «Понятливые» места в хайдеггеровском тексте – крохотные островки в океане «непонятливости». И каждому такому фрагменту радуешься, как потерпевший крушение радуется клочку земли.
Читая, например, о страхе, понимаешь, чем герой вестерна отличается от обычного человека: он не страшится угрозы, а лишь «поджидает» ее.
Получив известие, что к городку приближается банда, шериф пытается организовать оборону, а когда ему это не удается (из-за трусости горожан), принимает решение сражаться в одиночку. После чего заряжает ружья, усаживается в кресло-качалку и спокойно ждет, когда покажутся всадники. Откуда у него это мужество? Оно рождается из его «решимости». Он давно уже принял в «свое бытие» мысль о возможном «исчезновении». Его бытие – это бытие-к-смерти. И потому он спокоен. И, конечно, ему удастся отстоять городок.
Жильцы в охваченном огнем здании выбегают, прихватив случайные вещи, – то, что под руку подвернулось. Но человек, каждую минуту сознающий, что его бытие «угрожаемо», действует хладнокровно и выносит из дома документы, деньги, драгоценности и семейный архив.
–––––––––––––––––––
«Смятение основано в за-бывании. Забывающее отодвигание от фактичной, решившейся способности-быть цепляется за возможности спасения и избежания, заранее уже открытые усмотрением. Страшащаяся озабоченность, поскольку забывает себя и потому не выбирает ни одну из определенных возможностей, скачет от ближайшего к ближайшему. Подвертываются «всевозможные», т. е. также и невозможные возможности. Ни на одной страшащийся не задерживается, «окружающий мир» не исчезает, но встречает неким «больше-не-разбираюсь» в нем. К забыванию себя в страхе принадлежит эта смятенная актуализация первого попавшегося. Что напр. жильцы горящего дома часто «спасают» самое безразличное, подвернувшееся под руку, известно. Забывшаяся актуализация путаницы парящих возможностей делает возможным смятение, которое создает настроенческий характер страха. Забывчивость смятения модифицирует и ожидание, придавая ему характер угнетенного, соотв. смятенного ожидания, которое отличается от чистого выжидания». (п.68б)
13
ЧИТАТЬ «БЫТИЕ И ВРЕМЯ» – ХОДИТЬ ПО БИТОМУ СТЕКЛУ
Увы, даже настроившись благожелательно, то и дело кривишься, как от укола или пореза.
«Подручное не обязательно должно утратить свой характер средства, чтобы мочь стать “объектом” науки». (#69b)
Das Zuhandene braucht seinen Zeugcharakter nicht zu verlieren, um »Objekt« einer Wissenschaft werden zu k;nnen.
Стремление перевести слово в слово (бережное отношение к языку оригинала) приводит к пренебрежению правилами русского языка. Тот случай, когда пасынка любят больше родного сына.
Здесь, конечно, есть маленькая проблема. И создает ее глагол k;nnen. Ограничившись минимальным исправлением, получим:
«Подручное не обязательно должно утратить свой характер средства, чтобы оно могло стать “объектом” науки».
Вроде бы лучше, но тоже «так себе».
Если позабыть о «дословности», то напрашивается перевод:
«Подручное не обязательно должно утратить свой характер средства, чтобы стать “объектом” науки».
И действительно, k;nnen можно опустить без всякого ущерба для мысли и языка.
Так же, кстати, поступает и переводчица на английский.
JS: Things at hand need not lose their character of being useful things in order to become the "object" of a science.
M&R используют "can", но при этом меняют структуру фразы:
The ready-to-hand can become the 'Object' of a science without having to lose its character as equipment.
14
Человек, по Хайдеггеру, одновременно и тюремщик, и освободитель БЫТИЯ. В своей "неподлинности", "падении", он держит бытие под замком, лишает его силы, а достигнув "подлинности", освобождает бытие, позволяя ему проявить свою "мощь". Так человек исполняет свое назначение и обретает "цельность".
Каково, однако, должно быть ЧСВ у человека, разрабатывающего такие проекты.
15. (Размышления / Черные тетради)
Грезы Хайдеггера о радикальном преображении бытия и человека в результате упорной работы «героя-философа» – в том же ряду, что и грезы Паламы, Ауробиндо, Рериха, Генона, Штайнера и прочих синергетиков и теургоманов, рать же их вельми велика.
У Ницше, понятное дело, тоже есть что-то подобное. Но его спасает ирония и литературный дар.
16. ТОТАЛИТАРНОЕ МЫШЛЕНИЕ
…заключается в представлении о некой великой цели, задаче, которая стоит перед человечеством, народом, нацией.
Общество организуется таким образом, что каждый трудится ради достижения этой цели, выполнения этой задачи.
Каждый на своем месте и «знает свое место».
В чем состоит великая цель и задача, представляется весьма смутно.
В случае Хайдеггера, цель и задача – «вырваться» из «падения» и выполнить требования «сущности», дать ей проявить себя.
Будущее, предупреждает Х., может быть неожиданным и опасным. Но только это и имеет значение: решительно, отважно отдаться своей судьбе.
Вот и все, что он говорит.
И вот к чему он хочет приготовить (воспитать) свой народ.
И вот ради чего он принял ректорство, – а затем отказался от него, увидев, что народ не поддается воспитанию, что народ занят своими житейскими делами и не готов к выполнению миссии.
Почему же человек, так хорошо знавший биографию Платона и не раз упоминавший о его неудачных попытках воспитать тирана, обольстился такой надеждой?
#wishfulthinking #thetotalitariantemptation
17. ФИЛОСОФ КАК АТЛАНТ (САМОЕ МЕНЬШЕЕ)
Есть философы с манией величия. Они как бы заступают место Атланта, Бога, Абсолютного Духа.
И есть философы поскромнее (и таких большинство): англичане, французы, из немцев – Лейбниц, Кант и др.
А кто же первые? Догадайтесь.
(Ответ: Гегель, Хайдеггер…)
«Поборание бога – приготовление к «занятию» его места – в существовании (Dasein) творчества и мышления.
Только так осуществляется истина, высящаяся как одинокий лесной холм сквозь [?] долины людей».
Die Erkampfung des Gottes – das Im-Bereiten seiner Statte – im Dasein des Dichtens und des Denkens.
So erst geschieht die Wahrheit, sich hinschwingend als einsame Waldhohe durch die Taler der Menschen.
Можно подумать, что тут Х. говорит обобщенно, но по контексту видно, что он имеет в виду самого себя.
«Обладающие знанием – не ученые – это те, кто участвует в несении существовании (Dasein) как такового – укрепляют в себе, чтобы оно могло выдержать бунт истины – в одиночку, укорененные в почве деревья, задача которых – просто стоять <, возвышаясь> к небу и цепко-впивающимися переплетениями корней предохранять земное царство от обрушения».
Die Wissenden — nicht die Wissenschaftler — sind es, die das Dasein als solches mittragen — in sich verfestigen, das es standhalte dem Aufruhr der Wahrheit — einsam, in den Grund verwurzelte Baume, denen es Auftrag, einfach in den Himmel zu stehen und im klammernden-bohrenden Gefuge der Wurzeln das Erdreich vor dem Abrutsch zu bewahren.
18. ХАЙДЕГГЕР КАК ДРАМАТУРГ
Обобщая, можно сказать, что Хайдеггер изображает онтологическую драму, сходную со всеми учениями о деградации Начала.
СУЩНОСТЬ (по ту сторону бытия и ничто) умаляется до БЫТИЯ (того, что есть), а БЫТИЕ – до ЗДЕСЬ-БЫТИЯ (Дазайн), т.е. конкретного бытия, того, что существует в некоем определенном виде.
Человек призван к тому, чтобы завершить эту драму, осознав деградацию, которой подвергается СУЩНОСТЬ. Если ему это удастся, то… Что? В том-то и дело, что ответ, как всегда в таких случаях, темен (или его нет вообще).
19. КАК ЧИТАТЬ ХАЙДЕГГЕРА
Лучше всего – в кабинете, уставленном античными бюстами. Можно попробовать – в античных залах какого-нибудь музея, вроде Эрмитажа. Потому что Х. на свой лад сочиняет античную трагедию, где вместо героев действуют понятия (Бытие, Сущность, Дазайн и т.д.).
Иногда у него заходит речь и о людях. Например, он задается вопросом: почему те из поэтов, художников, философов, кто приблизился к постижению чего-то сокровенного, закончили (творческую) жизнь так рано? Что это? Человеческая слабость или необходимая жертва (с точки зрения Пьесы)?
Поставив такой – не философский, но драматургический – вопрос, он через несколько фрагментов отвечает (частично) на него.
Ответ сводится к следующему:
Тот, кто постигает истину Бытия, оказывается во власти Бытия. Следовательно, умирая, он не исчезает в ничто, а присваивается Бытием.
Этот утешительный вывод основывается не столько на игре понятий, сколько на игре слов.
reign (англ.) – царствовать, править.
ereignen (нем.) – происходить, случаться.
eigen (sich zu eigen machen – сделать своей собственностью, приобрести).
Ereignis – событие.
Перевод А. Григорьева, может быть, местами и неточен. Но суть дела от этого не меняется: Хайдеггер здесь предстает не философом, а алхимиком слов. Возможно, и вся его философия – не что иное как словесная алхимия. Такая алхимическая прибавка содержится, конечно, в любой философии. Но если измерять ее величину числами от 1 до 10, то показатель Хайдеггера будет 8 или выше.
–––––––––––––––––––––––––––
Не достаточно ли мы уже размышляли о том, что с тех пор как западноевропейская история в ее глубочайших осмыслениях предчувствует, что она подкатывает к концу, происходит нечто чудесное: те, кто это осмысление выстрадал и создал и тем самым уже нес в своем знании Совсем Другое – в совершенно различном виде и в различных пространствах, – Шиллер, Гельдерлин, Кьеркегор, Ван Гог, Ницше, – рано были вырваны из бодрствования существования (Dasein)? Были они только сломлены, как могло бы показать поверхностное суждение, или им была пропета новая песнь, которая вовсе не терпит «и так далее», – но требует жертвы [, состоящей в] кратчайшем [жизненном] пути?
Не желает ли мышление, которое, вопрошая, пытается основать истины Бытия, невозможного? Но что было бы с истинным сущим, если бы этого желания не было? Желать возможного - разве это желание? Но желание означает для нас знание и тем самым терпение выносить намеченную принадлежность к самому бытию, которое в нас нуждается, используя нас.
Эта "нуждаемость" и "используемость" осуществляются не в тех малых масштабах, с которыми ставят цели и задачи, оценивают и вычисляют пользу.
В свершении, которое здесь имеется в виду, нами – теми, кому это суждено, – овладевает Бытие (vom Seyn ereignet). Вот почему жертвование теми великими является не исчезновениями в не-сущее, а при-своением (Er-eignung) и таким образом самим бытием. (Событие.)
Отказавшись от традиционного способа говорить о метафизическом, Х. взамен использует хитроумный (и в то же время простой) прием: Бытие у него бытийствует, Ничто ничтожествует, Сущность сущноствует, Боги божат и т.д.
Так подчеркивается отличие всех этих "неналичных" от мира наличествующего (предметов в пространстве-времени).
ВЕЛИЧИЕ ХАЙДЕГГЕРА
Идеи Хайдеггера должны вызывать (и, видимо, вызывают) отталкивание у каждого, кто не способен всерьез употреблять слова «великое» и «величие», – кто не способен всем существом отозваться на смысл этих слов, – иначе говоря, у каждого, кто в той или иной мере поражен современным нигилизмом (которому уже сто пятьдесят, а то и больше – по мысли Х, значительно больше – лет).
Нигилист (а Х. причислил бы к ним, вероятно, всех – или почти всех – живущих) может пользоваться творениями Х. лишь эстетически – приблизительно так же, как любители античности пользуются сочинениями Эсхила, Софокола и т.д., чтобы пережить, почувствовать «дух античной трагедии».
В этом смысле, конечно, Хайдеггер велик.
Ничего не извлечет из сочинений Х. тот, кто никогда не испытывал чувства "священного", о котором писал Р. Отто («Das Gef;hl des ;berweltlichen», "Das Heilige).
ХАЙДЕГГЕР IN NUCE
Бытие треснуло и от него откололось сущее (наличное).
Человек может способствовать преодолению этого раскола, восстановлению единства. В этом и заключается смысл его существования.
Для того, чтобы выполнить свою миссию, человеку, возможно, придется погибнуть.
Говоря «человек», мы имеем в виду, собственно, только немцев, как народ, наиболее одаренный для выполнения этой миссии.
Однако пока мы видим лишь, что немцы все больше и больше предаются сушему, наличному. В политике, искусстве, науке, образовании, технике – всюду торжествует массовость, посредственность, пустота. Народ мельчает.
Возможно, Бытие само предает народ такой судьбе. Возможно, необходима крайняя степень оставленности Бытием, чтобы потом, после катастрофы, совершился переворот, и появился Последний Бог.
Возможно, однако, что все иначе, и это измельчание не является знаком приближающейся катастрофы. Рухнуть может только высокое, погибнуть может только великое. Если так, то Шпенглер не прав: Европа не погибнет – для этого она слишком слаба.
Трудный вопрос: что делать в этом положении мыслителю, озабоченному судьбой сущего и Бытия? Критиковать современность, пытаясь приготовить народ к великому делу?
Или наоборот, способствовать этой деградации, ускоряя грядущий переворот?
Или отойти в сторону, трудиться в одиночестве, не высказывать, а «вымалчивать» то важное, что ему открывается в великие мгновения, когда он становится причастен истине Бытия?