(из поэмы «ЭФФЕКТ ВОПЛЕВА»)
-- Привет, А.Воплев! Я пришёл проститься.
--Весьма польщён. Присядь перед дорогой.
Скоро домой, а я не рад – вот паразитство!
Как панты сука-жизнь мне обломала роги.
--Лекарство сделают из них с названьем «Оптимизм».
--Мне старый вспомнился отъезд в командировку:
с врагом идейным – чёрт дёрнул!- обнимись,
ведь люди братья… Позволительная роскошь.
Красивый жест мне обошёлся дорого.
(А как мы спорили! Не спор, а бой быков!
А резюме – стыковочка .) Уже в дороге:
хвать – нету «уголька»!- сорвал. Символ каков?!
В искусстве уклоненья от объятий
секрет бессмертности любой любви.
Свой звёздный час все упустить боятся
и всяку бяку про запас гребут – момент лови.
Особенно в любви, где главное – собачья выдержка:
ждут только дураки, а умники хватают.
Потом зацапанного вопрос: «Вы – девушка?»
М-да, девственность в живом и в не… всегда ценилась,
ведь на худой телеге далеко не ездят!
--Предупреждаю, Воплев, не ценю циничность;
я без тебя достаточно наслушался о «лебедях».
--Я форму девичью, не женскую придам рассказу;
ты, мальчик не целованный, заранее не попугайся;
я в розовых тонах интёмное раскрашу,
в цветных картиночках, как бог наш попугаев.
--Надеюсь. Попугай не проорет тебе: «Ду-р-р-рак!»?
--Я постараюсь, ваша бродь… Пункт а) любовь фатальна;
в приход ея я верую и прозябание – мура;
вера в любовь – вот главное! Жаль, слов-то не хватает…
Легко так говорить, когда любовь и прочее всё позади.
Артисты мы, мы – игроки в людей, а сами – звери!
--Тебя бы, чёрта с верой, в клетку посадить,
чтоб ты как попугай трастил в ней: «Верю! Верю!»
--Выходит поговорно: верю, но любому зверю.
Я о своей любви выкладываю гольну правду!
Ню хочешь справку принесу и подписью заверю?
--О, боже мой, какую ты несёшь парашу!..
По Пушкину начну: «Итак, она звалась Татьяна,
не красотой сестры своей…» Хоре. Ведь не румянами
пленила Шурика и прочими статьями
и прелестями этакими, как трясина мягкими…
Бардак! Нос у неё – как вылеплен из глины!
Фигурка, правда, ничего. Но разве в этом суть?
А вот подишь ты, бел свет сошёлся клином!
Эх, ангел мой! Мой Страшный Суд!
А было у любви моей оригинальное начало.
Мы с Таней, зёма, из одной деревни.
Симпатий в детстве к ней за мной не замечалось,
зато потом просматривалась явно ревность.
Надеюсь ты читал миклух-маклаевский дневник?
Там есть занятная заметочка о папуасских детях:
как подражая взрослым… на песочке… Вник?
И в наших деревнях такое же прелюбодейство…
И мы… Потом расстались надолго весьма.
А встретились уже в районном городишке.
Была в разгаре капитальная весна…
Кого винить: судьбу, богов, родителей?
Надеюсь, посвящён ты в таинства влюбленности?
И всё же, несколько шикарных эпизодов.
Но первая любовь без планчиков наполеоновских…
Кто не таскал сей сладкий груз без отдыха?
Не надрывался? Прекрасный представлялся шанс:
в речушке ночью пожелала Т. искупаться.
Моментель был. Я руки протянул. «Не надо, Саш!»
Плескались хохоча русалка и телок губастый…
Был случай и другой подобьем символа:
Переходили улицу… Моя рука… Как талия тонка!
Машины – мимо… Рискованно. Насильно, но не сильно
Толкал её переходить, толкал… Куда толкал?
И стала тётя Таня дядю Сашу избегать…
В подъезде мной была устроена «засада»…
И в полночь: «Люблю тебя!» Прильнул, губат.
Она рванулась. В шею поцелуй. «Не надо, Сашка!»
О, как хотелось мне башкой об тротуар!
Потом мы встретились, потолковали откровенно:
я умолял, доказывал, любил, рыдал, дурак.
У Танечки – другой. Прости-прощай! Каюк обыкновенный.
Что было после не охота вспоминать.
И были проводы. Случайная девчонка
в подъезде намалевано смотрела на меня:
готовая – целуй! – а в ноздрях волосня аж чёрная…
Калган гудит. Не стал. И без форсунок тошно.
Записку сунула с условием: прочтёшь потом…
В машине ткнулся: хрен! – дыра – тю-тю – балдёжно.
Расстроился, рассоплился, почувствовал скотом
но выбросил из головы. А Зоя оказалась бумерангом.
Полгода не прошло. Услышал от «земели» секс-рассказ:
и Зойка в ухо мне влепилась голыхом и раком!
Такое, тёзка, как морду об бетон расквась!
Да я… Меня ж от слова «целка» в жар бросало!
После таких вливаний в душу не хотелось жить:
в корыто тыкали меня и хрюкали, как поросята;
любить в свинарнике, мил друг, сплошная жуть!
Ночные звёзды слёз того купанья брызги
и диск луны опять прокручивал мой фильм;
в нём был я не телком, по краней мере, принцем
и лилию срывал… Мечты для простофиль.
Особенно весной хотелось плотьинической любви:
у печки по утряне мотню салажию подсушивал.
Как хочется солдатику куда-нибудь влупить,
в высоких чувствах оставаясь шушерой.
И стоит ли о чувствах говорить, когда стоит.
А порево природа-тварь придумала мечтяк;
я не дитя гармонии – исчадье сатаны,
в онанистических импровизациях мастак.
М-да… тело женщины – на мужиков капкан
и женщина, Санёк, вся – сексуальна!
Идёт, шары катая, на мозги кап-кап!
Ах, пытка сладкая, придуманная специально!
На сборном пункте в бане мылись,
по очереди дырку к дамам каждый примерял
и Афродита городская, Саня милый,
плеснула пеною из тазика в меня!
Красою ослепила, но не очень;
поскольку хреном чудеса клепают.
Я согласился б на египетскую ночку
с условием царицы Клёвой падлы.
До года службы речки кинолента порвалась.
Любовь как доброкачественная рассосалась.
Инстинкты половые захватили власть,
перепадало мяса-сала;
иная ночь – на утро сукой стал;
так было грязно и наплёвано в душе!
Несовместимы секс и красота,
не мерьте расстояния от Пэ до Же.
А вскоре прилетело от Татьяночки письмо:
«Прости, что дурочкой была! Прости и если можно
я напишу ещё; я так обманута безбожно…»
На чистке туалетов я зимою
тот отпуск заработал и попёр…
Потушенный слезами не воскрес костёр,
напрасно я в него мясную палку тычкал…
И чувство вспыхнуло, как догорая спичка…
И до меня взял фрайер интервью…
Не с ней я гнёздышко совью.
Как утопающая за меня Татьяночка хваталась…
Я чую ты меня, Саньк, назовёшь мандалом?
--Не называть вандалом, а по роже засандалить!
Дающую руку не кусай, кобель вонючий!
--Прощаясь, думаю, нам незачем скандалить?
«Не к чёрту нерви?», идеалист-говнучек…
Ну, будя. Хва. Послушай эпизод:
к нам новенькая в класс девочка – с ума сойти!
Я втюрился, мечты: эх, вот бы на песок!
Да порезвиться, но любя, чай не сладист!
Раз по грязи мы с однокашником пересекали двор,
Едва заметили: в подъезд влетела ангел из 8-го.
«Я эту целку ломанул! Ха-ха!» - доволен;
Я по сусалу подлецу – хлобысть! – не упустил возможность –
хрясь! – ответную, понеслось по кочкам:
поколузались юноши, полосовались в лоскуты!..
Но вряд ли подходила королевочка к окну.
Жестоко перепало мне: псом скулил…
А с Танечкой… Те скачки на диване…
Пора бежать, рукою вытираю пот:
зырк – на ладони грязь! – откуда? Издеваюсь?
На этот поэтический приём Саса плюёт?
--О, нет! Мне жаль: грязь не лечебной оказалась;
ты маску с трупа из неё состряпал,
ночной археолог, коллекционер козявок,
рационализатор – душу половою тряпкой
свою-то истрепал, ещё и девичью, чужую!
Ты, идиот, с возлюбленной взял компейсешн?!
О, тысяча чертей, ты не дурак, ты – жуткий жулик!
--Праща – прощай; я не хотел прощать!
«Похрял к бабёнке? Плётку – за кушак!» (Ницше.)
Меня не жалели и я не просил пощады!
Я нищий, что ли, на подержанной жениться?!
И на хрена бабьё жалеть? Я случай расскажу:
в лесу, в овраге пару мы, пацаны, застукали.
Секс по согласию. Но на костре любви орала – жуть! –
вопила, как в кино; спугнуть пытались, мы – заступники! –
гад хрен забил и продолжал насиловать,
хлестал, что б не елозила, настройку не сбивала!
А после, в городе, в горло мне кол осиновый! –
в обнимочку они: тот скот и та деваха!
--Наш диалог, пожалуй, мало кто поймёт.
Ты, Воплев, галстук из верёвочки не примерял?
--Ты что же, голубь, сыпешь на меня помёт?
Сегодня – ты, а завтра – я: так будем помирать!
Хотя, по правде, в самый раз, подохнуть:
я у разбитого корыта – шито-крыто!
Мать жалко, но этой… жалостью по долгу.
На «Приму» на прощанье закури-ка.
--Я не знаю, что тебе посоветовать…
--Ты лучше на вопрос ответь: (шучу-с)
«Где моя утраченная свежесть,
буйство глаз и половое чувств?»
--Не вопрос – эпиграф к чудесам фрейдизма:
тебя, как шаровая молния преследует либидо.
Опомнись и смирись! Губить себя – вредительство!
--Красотку изнасиловав подохнуть не обидно!
Но счастие не хрен – в ручонки не возьмёшь!
Последняя мечта и можно петелькою закругляться!
--Кастрируйся! Попробуй, спасение возможно!
Иль «Дуньку Кулакову» с хваткою кулацкой!
Путёвый выход ты наверняка найдёшь.
Ну, я пошёл. Я исчезаю. Мне пора.
--Давай, катись мой дуэлянт надёжный!
Прощай! Ни пуха тебе, ни три пера!
Через полгода я в полк нагрянул:
за книгами для корешей командированных;
я ликвидировал духовную неграмотность
и пробовал без книг, дурак, «дярёвня».
Полковая трагедия: погиб Воплев.
Последнее время работал на стройке:
окна заделывал толью и с 4-го – оп-ля!
На бетонные балки… Эх, князь Ставрогин…
Говорили: он падал молча…
Представить это нету мочи…
И это вот молчание в душе моей вопит!
Борцом он не был, он был чуток самбистом.
На дембель тормознули, (ряд других обид)…
Я почти уверен – это самоубийство.