Почему я о нем ничего не знаю?
У меня нет даже его фотографии.
А ведь благодаря ему я и существую!
Ведь это он передал мне фамильную генетическую эстафету, сам став звеном-цепочкой в ней!
Я смутно вспоминаю свои детские ощущения о нем, весьма отрывистые и фрагментарные.
Невысокий и плоский саманный домик, среди зелени виноградников и фруктового сада, удаленно вросший в желтую глинистую почву, посреди раскаленных плантаций хлопчатника. Маленький сухопарый неразговорчивый старик, с клиновидной бородкой и вечной тюбетейке, читающий намаз в темной прохладе маленькой комнаты.
Почему мой отец о нем ничего никогда не рассказывал?
Я предполагаю, что у него на то были свои причины – ведь дед женился повторно, после ранней смерти матери моего отца при невыясненных обстоятельствах, который затем рано покинул дом и уехал учиться в Алма-Ату.
Отец мой скончался в 1990 году, тоже был не особо разговорчив.
Поступил в институт, отсюда же пошел на войну, для чего приписал себе два года в паспорт.
После окончания офицерских курсов - командир пулеметного взвода, шел на Кенигсберг был тяжело ранен в коленный сустав, комиссован, но никогда и ничего не рассказывал нам про войну.
Знаю от матери, что вернувшись из госпиталя к себе домой, в Келесский район ЮКО, он стал военкомом района.
Но я четко помню, как он хранил маленькую пожелтевшую вырезку из институтской многотиражки с соболезнованием по поводу смерти своего отца и портрет деда, который нарисовал на ткани по фотографии его знакомый художник из КазПИ.
Только сейчас я осознаю, что он был очень заботливым отцом, талантливым, трудолюбивым и необычайно скромным человеком.
У нас не было ни продолжительных бесед, ни чтений морали и нотаций, ни сеансов
душевного эксгибиционизма….
Он был «вещью в себе».
Может быть, так и было принято в то постсталинское патриархальное время, когда дети к старшим обращались исключительно на «Вы».
Может быть, это то самое потомственное и вечное состояние неприятия и непонимания отцов и детей, все эти пресловутые конфликты поколений и лежат в основе вечно торжества Матриархата, зиждущегося исключительно на величайшем инстинкте – Материнской любви, которую признают все религии мира, отводя особую божественную роль Женщине-Матери.
Автоматически возникает вопрос: А нужен ли я своим сыновьям?
Или мы - мужчины всего лишь пушечное мясо эволюции, или естественного отбора?
И эта история мутно напоминает отношения в львиной прайде, где альфа-самец безо всяких сантиментов изгоняет всех особей мужского пола из своей семьи-царства, по достижению возраста оного…
И насколько естественны, или искусственны мои попытки устанавливать отношения со своими сыновьями вопреки, или на основе преодоления негативного или вообще отсутствующего опыта собственных отношений с отцом?
Нужна ли им моя ласка, нежность и забота, если они в нашем социуме ассоциируются исключительно с женско-материнским стилем общения.
Как уложить мужскую суровость и жесткость в прокрустово ложе антагонистического сознания вселенского юношеского отрицания?
А знал ли я своего отца?
И передо мной открывается зияющая пустота, которая пугающе растет в моем сознании, когда я вспоминаю о своих сыновьях!