– Здорово, мужики! – старший тренер элитного спортклуба «Cold Gin» Василий Блинчиков, задев могучим плечом дверной косяк, вошёл в раздевалку и привычным движением бросил на лавку внушительную сумку. Мужиками в это раннее утро были двое дежурных по тренажёрному залу и тренер по боксу. Они по очереди пожали Блинчикову руку, не сильно отличающуюся по размеру от лапы средней величины медведя, и продолжили увлечённо обсуждать подробности вчерашнего футбольного матча.
Блинчиков открыл сумку, достал оттуда пакет с кроссовками, бутылку воды и яркую книжечку размером с собственную ладонь. Мелькнуло название – «Весёлый дятел». Лицо старшего тренера неожиданно озарилось умилённой улыбкой, и он перевернул обложку.
– Да не тянуло это на жёлтую… чистый… подкат был, – горячился один из дежурных, делая принуждённые паузы в местах, которые ещё недавно он, не задумываясь, заполнял короткими энергичными словами. Но с тех пор, как старшим тренером в клубе был назначен Блинчиков, все стали тщательно следить за речью – Василий относился к своим новым обязанностям очень серьёзно и сам стал предельно немногословен, так как ненормативная лексика в клубе не приветствовалась.
– Да ладно… чистый, – отвечал боксёр, привычно разминая кисти. – Чисто конкретно его уложил, да, Вась?
И он повернулся к Блинчикову, ожидая поддержки.
– Ты чего, Вась? – боксёр озадаченно вгляделся в сидящего на лавке старшего тренера.
В позе и, главное, выражении лица Блинчикова было что-то необычное. Нет, назвать позу стокилограммового атлета неуверенной было никак нельзя, однако взгляд из прямого стал каким-то ускользающим, придавая всему облику неожиданную неопределённость.
В раздевалке повисла пауза.
Слегка запинаясь, Блинчиков сказал:
– Я тут… это… по пути книжку купил для дочки. Детскую то есть… Стихи.
Тренеры понимающе заулыбались. Все в клубе знали, что не так давно у Блинчикова родился первый ребёнок, прелестная малышка, в которой он души не чаял и ради которой делал всё, чтобы стать идеальным отцом. Ну, надо же – купил книжку, хотя у девочки ещё первый зуб не прорезался!
Василий нервно мял в руках разноцветную книжицу.
– Я в стихах… не того, но, может, у меня… это… воображение испорченное? – Блинчиков, видимо, решившись, зашелестел страницами.
– Вот… «Работящий плотник дятел,
Шустрой белочки приятель»…
Атлеты, толкаясь плечами, сгрудились над книжкой, и через минуту стены раздевалки содрогнулись от хохота.
– Продолбил дупло!..
– Подружке!..
– В старом дубе на опушке!..
– Это ты где купил? В магазине для взрослых? Или прям на опушке? – изощрялись в шутках качки.
Книжка пошла по рукам.
– А ну… верните книжку! Дай сюда!.. Ты когда… последний раз стихи читал?
Отбирая книжку у хохочущих тренеров, Блинчиков вспомнил, что он теперь старший, добавил в голос металла и разогнал всех по рабочим местам. Раздевалка опустела. Василий сунул книжку в боковой карман сумки и тоже пошёл было к двери, но вернулся, чтобы переложить «Весёлого дятла» поглубже внутрь.
– Вот уроды! А я тоже хорош – нашёл, у кого спрашивать! Извращенцы хреновы!
Досадуя на пробелы в своём школьном образовании, Блинчиков стал вспоминать кого-нибудь из классиков, чтобы сравнить то, что он купил, с проверенными образцами, но ни одна фамилия не приходила ему в голову. Неожиданно сама собой всплыла строчка:
«Люблю Отчизну я, но странною любовью».
Однако после подозрительного дятла и продолбленного им дупла странная любовь к отчизне Василия так испугала, что он плюнул и решительно вышел в тренажёрный зал.
Ему казалось, что каждый встречающийся по пути тренер отводит глаза и контролирует мышцы лица, чтобы не улыбнуться. «Растрепали уже… Всем разболтали, гады».
Внезапно его осенило. Вот кого надо спросить!
Блинчиков вспомнил, что к нему на персональную тренировку скоро должен прийти Благовольский – известный издатель. Благовольский ездил на новеньком мерседесе и явно должен был разбираться в стихах. Василий сразу приободрился, выпрямил спину, так что на больших грудных натянулась и затрещала майка, и стал ждать.
Благовольский пришёл вовремя. Это был сорокалетний поджарый брюнет крайне целеустремлённого вида. Он почти каждое утро занимался в тренажёрном зале, поддерживая себя в идеальной форме, выпивал после тренировки стакан апельсинового сока и уезжал в офис. Блинчиков иногда видел из окна, как тот пружинистым шагом шёл к своей сверкающей машине.
Вести разговор о поэзии Василию было в новинку, поэтому всю первую половину тренировки он собирался с духом и ждал удобного момента, привычно комментируя упражнения: «Задницу отклячь», «Спину… спину держи прямее…». И Благовольский послушно отклячивал задницу и выпрямлял спину – Блинчиков не зря считался лучшим тренером клуба, и на тренировки к нему записывались заранее.
Наконец, Благовольский лёг на скамью для жима и взял штангу с рабочим весом. Старший тренер, как обычно, для подстраховки встал за скамейкой и начал отсчитывать повторения. На третьем жиме он счёл, что момент вполне подходит для разговора о стихах.
– Слышь, это… ровней штангу держи… это… я тут спросить хотел насчёт стишка одного…шесть…поясницу не поднимай… детского стишка…давай-давай…девять… а то я в стихах не очень… сам… сам… вот так…
На двенадцатом повторе издателю пришлось помочь.
Ситуация, в которой один здоровый полуодетый мужик читает другому стихи, показалась Блинчикову настолько противоестественной, что он сказал вопросительно глядевшему на него потному Благовольскому:
– Ты давай, ложись на второй подход, я тебе сейчас во время упражнения прочитаю.
Благовольский снова лёг и взял со стоек штангу. Василий занял привычную позицию у него за головой, напряг от волнения мышцы пресса и начал читать. Стихотворение было короткое, и он хорошо помнил его наизусть. Чтобы не привлекать внимание окружающих, читал он вполголоса, но после злополучной строчки «продолбил дупло подружке» пришлось заорать, забыв о запрете на ненормативную лексику:
– Штангу,…, штангу держи!..
Старший тренер едва успел подхватить тяжёлую штангу из ослабевших рук Благовольского. Тот корчился на скамье, захлёбываясь хохотом.
– Продолбил дупло,…! Ну,…, дятел!..
Подход пришлось прервать.
Нервно оглянувшись по сторонам, Блинчиков спросил:
– То есть, реально фигня? В смысле, плохое стихотворение?
Досмеявшись, Благовольский сел и вытер лицо полотенцем.
– Это не стихи. Понимаешь, в рифму – это ещё не стихи.
– Как это?
– Так. Сейчас графоманов развелось – просто капец. Пишут и пишут! Зарифмует домохозяйка какая-нибудь «кровь-любовь» – и всё, уже, считай, поэтесса. – Благовольский раздражённо посмотрел на проходившую мимо уборщицу с ведром и шваброй в руках, будто подозревая, что та в свободное от швабры время пишет стихи. – Весь интернет загадили пушкины эти! А ведь никакого понятия о простейшей силлабо-тонике, да что там – вообще о версификации!..
Тут он осёкся и искоса взглянул на Блинчикова, опасаясь, не переборщил ли с терминами.
– Да-а-а… – пробормотал Василий, потрясённый глубиной проблемы. – А хорошие-то стихи есть?
– Есть, – уверенно сказал Благовольский. – Есть. Классика – Чуковский, Барто, Маршак. Вот что детям покупать надо, а не дятлов с дуплом. – Тут он снова засмеялся, вспомнив стишок, и слегка покровительственно посмотрел на Блинчикова. – В киоске, что ли, эту хрень купил?
– На лотке, – смущённо ответил Василий. – По дороге.
– Вот, – назидательно сказал Благовольский, и уже по его тону стало понятно, что таким опрометчивым поступком Блинчиков расписался в своей покупательской безграмотности. – Да ты заходи к нам в издательство – посмотришь, что такое настоящие книги. Весь Чуковский, вся Барто, в каком хочешь формате, в любой серии, с картинками любыми! Да у нас одного «Мойдодыра» знаешь сколько версий? И сейчас будет новое, подарочное издание. Там такая бумага!.. Такие иллюстрации!..
Чувствовалось, что Благовольский сел на своего любимого конька и слезет с него не скоро.
Сколько в издательстве версий «Мойдодыра», Блинчиков не знал, зато хорошо помнил, что дома у него этих версий не меньше трёх. Первая книжка была его собственная, он её помнил с детства. Она была очень потрёпанная, потому что Блинчиков уже в младенческом возрасте отличался исключительной силой рук, что спустя годы повлияло на его выбор профессии. Две другие книжки были новые. Одну после рождения внучки подарили Блинчиковы-старшие, а другую – родители жены. Не в единичном экземпляре были и книжки Агнии Барто.
Василий поморщился. Ещё совсем недавно они с женой ходили на курсы для молодых родителей, и он хорошо запомнил, как важно разнообразие для личностного роста, даже если личность пока от горшка два вершка. Да и в ежедневной своей работе он не зря постоянно менял нагрузки и упражнения, и потому подозревал, что, кроме «Мойдодыра» и классической Агнии с упавшим в речку мячиком, его малышке нужно будет и что-нибудь ещё.
– Погоди, – остановил разошедшегося издателя Василий. – Классики у нас хватает. Я думал что-то новенькое купить. Современные-то поэты сейчас есть?
– Да есть, есть, – отмахнулся разом поскучневший Благовольский. – В России вообще все очень хорошо с детскими поэтами. Только непонятно, что с ними делать. У нас с прошлого сезона лежат подборки шикарных текстов. А издавать их невыгодно – не покупают неизвестных авторов. Чтобы их раскрутить, это знаешь, сколько париться надо? А Чуковский – он всегда Чуковский. Понял? Так что издание стихов современных детских поэтов пока еще остается исключительно культуртрегерским делом.
Последняя фраза была приготовлена Благовольским для завтрашнего телевизионного интервью о состоянии книжного рынка в России, и поэтому прозвучала исключительно гладко.
– Каким-каким делом? – переспросил напряжённо слушавший Блинчиков.
– Благотворительным.
И Благовольский добавил на штангу блинов – в последнем подходе он всегда старался работать по максимуму.
Василий снова встал за головой лежащего Благовольского, автоматически приготовившись страховать – вес на штанге был нешуточный. Однако мозг старшего тренера постепенно осваивал новую информацию.
– То есть получается, или хрень с лотка, или «Мойдодыр»? А что-нибудь … – тут ему кстати вспомнилось модное слово, – поактуальнее печатать невыгодно? Так, что ли?
– Ну, законы рынка ещё никто не отменял, – придушенным хрипом ответил Благовольский, выталкивая штангу от груди.
– Погоди, какие законы рынка? Я, значит, не могу дочке новых стихов купить, потому что тебе с ними возиться неохота? – поражённый кристальной ясностью получившейся логической цепочки Блинчиков даже не заметил, как перешёл на повышенный тон, который применял, только если приходилось распекать уж очень провинившегося сотрудника.
– Да что ты к этим стихам прицепился? Она у тебя «Гарри Поттера» читать будет, как все нормальные дети, или вообще комиксы смотреть!
Штанга угрожающе качалась над красным от натуги лицом Благовольского. Ни положить на стойки, ни безопасно опустить её себе на грудь он уже не мог. Но Блинчиков не спешил ему помогать. Перед его глазами вдруг возникла пожилая преподавательница с курсов для родителей, и он явственно услышал её голос: «Стихи пробуждают в человеческой душе всё самое лучшее, самое доброе!»
– Сам-сам, – с доброй улыбкой сказал старший тренер, делая маленький шажок назад. – Законы рынка, значит?..