облака плывут с севера,
холодные облака.
я плету венок из клевера,
но немеет рука
и волна голубая Атлантики
мне приносит монетки и фантики:
ни письма, ни звонка…
…только в мраморной крошке залив
и листва со следами тления.
закричу, целый мир оглушив
заводным повторением
и волна кружевного эфира,
обойдя за секунду полмира
мне подарит прикосновение.
а наутро проснусь в чужом теле,
на чужой необъятной постели,
посмотрю одноактную драму из жизни,
а мне в спину в уклончивой укоризне
будет пялиться что-то забытое, скорбное,
в душу вдруг заползёт очарованной коброю…
я ладонью сожму онемевшее горло,
я замру и услышу загадочный шорох:
так змея покидает уютную нору,
демонстрируя спину в пятнистых узорах…
вновь свободна…
…и крылья,
раскрытые ветру навстречу,
прорастут, к небесам увлекая тяжёлые плечи,
оттолкнусь и взлечу,
но Земля прилипает к ногам,
притяжение – как пуповина,
её разорвать не даровано нам.
…снова в мраморной крошке залив,
я брожу вокруг, не узнавая,
крылья белые не опалив,
я не знаю, зачем читаю
чужие стихи,
что выносит волной на пески,
я скучаю…
* Редакция 2017 года ликвидировала некоторые неточности изложения, попутно изменив некоторые смыслы. Но действительно понадобилось прожить последние несколько лет, чтобы понять, каким должен быть этот стих (прим. автора).