В половине четвертого дверной звонок подает голос: «Зы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы».
Ступая на носки, сдерживая дыхание, подкрадываюсь к двери и замираю.
Человек по ту сторону тоже прислушивается.
Отчетливо вижу сквозь оргалит одутловатое лицо с ямочкой на подбородке, чувствую приторный запах духов и пота, улавливаю шебуршание капроновой блузы.
По-летнему оголенная полная рука проделывает в воздухе дугу, пухлый, но сильный (уж я-то знаю!) палец нервно вдавливает коричневую кнопку: «Зы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы».
Успеваю сделать пару глубоких вдохов и замереть снова.
Через распахнутую фрамугу со двора влетает: «Пло-хи-и-их, вы-хо-ди-и!».
Мысленно ору в ответ: «Заткнитесь!»
Звучит еще одно «Зы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы», и Вера Владимировна, уверенно набирая темп, спускается по лестнице, чтобы никогда больше не появиться в моей жизни.
– Выкуси! – Поворачиваюсь к выглядывающему из гостиной пианино.
Где-то в тетради радостно скачут с линейки на линейку четвертные и половинные: «Хо-дит зай-ка пО са-ду, пО са-ду».