Посвящается первой волне русской эмиграции,
Вики и Николаю Оболенским и другим русским
героям Французского сопротивления.
Разговор
- Вы сидите в углу от всего отвлеченная,
Ни печали в лице, как и радости, нет.
Петербургские ночи, прекрасно-бессонные,
Вы, наверно, забыли?-
- Ну что вы, корнет!?
Я вас помню. Вы были безудержно молоды,
До румянца смущались, до злости клялись,
И до славы и чести, как русские, голодны,
Вы безумно на бранное поле рвались.
Ах, та брань! Что вы сделали с нашим Отечеством?
Промотали, пропили, продали жулью.
Перепуталось все только делать уж нечего.
Я, наверно, внесла тоже лепту свою.
Мой отец меня прочил в княгини великие,
Золотому тельцу меня сватала мать,
Я же влезла в политику, заросли дикие,
Все «великую правду» спешила сыскать.
А еще я искусством классическим бредила,
Запасной вариант для деяний больших,
Но и с этим талантом я всячески медлила,
Отложив на потом все успеть и свершить.
Мне казалось, что жизнь моя, музыкой полная,
Будет в блеске оваций, восторгов и слез,
И теперь в кабаре между пьяными мордами,
Я пою, мелодраму играя всерьез.
Я могу их понять, эти оргии жадные,
Эту жуткую горечь в чадящем дыму.
Никому не нужны, никого не обрадуют.
Каждый правит поминки себе самому.
Ну а вы с кем? Кто кутит, а после стреляется?
Это стало обычным и даже в чести.
Или продались весело тем, кто старается
Русь побольше ограбить и этим «спасти»?-
- Ах, мадам, Вы и раньше своей беспощадностью.
- Доводили меня до накала страстей.
Но зачем, же вам быть так неженственно жадною?
Так нести в себе бремя неженских идей?
Вы еще хороши и еще увлекаете.
Волочится за вами здесь каждый второй.
Ваш хозяин доволен, и платит, и знаете,
Что и он бы не прочь бы тряхнуть стариной.
Станьте ласковей чуть и уже обеспечены.
Не княгиня великая, но ведь с деньгой.
Что вы сами себя маятой покалечили?
И откуда в душе этот злой непокой?
Впрочем, я и любил вас такой, непокорною.
С быстрым взглядом, с чуть вьющейся прядкой волос.
Помню светлою ночью дорожкою торною
Приносил вам записки в ошейнике пес.
Вы смеялись и рвали, ответом задиристым,
Вы пытались меня проучить и кольнуть.
Бились ветви сирени в стекло и извилисто
Успевала тропинка у дачи мелькнуть.
Петербургские ночи, прекрасно- бессонные.
Звук рояля, гитары лихой перебор.
Были мы в свое верное завтра влюбленные.
И до утра буровили всяческий вздор.
Беззаботная жизнь и благие намеренья.
Благородная кровь, да дворянская спесь!
Потеряли мы все! И теперь неуверенно,
Как слепые кутята мы топчемся здесь.
А в России весна!!! …. Жадно делом наполнена.
Ей по силам во всем разобраться самой.
И без нас проживет. Это мы понадломлены.
Может хватит, княжна, да поедим домой?_
Улыбнулась она грустно, странно, растерянно,
Головой покачала с сомненьем в глазах.
- Нам дороги заказаны, кара измерена,
И для предавших раз, нет возврата назад.-
Вот и весь разговор, Все пройдет,
Все затянет паутиною прожитых будущих лет.
В Женевьев-де-Буа он священником станет,
Тот, до славы и чести голодный корнет.
А ее в 43 враги обезглавят.
Но свободе Парижа оставшись верна
Никого не продаст, никого не ославит
С непокорную прядкой былая княжна.
«Впрочем, я и любил вас такой, непокорною.
С быстрым взглядом, с чуть вьющейся прядкой волос.
Помню светлою ночью дорожкою торною
Приносил вам записки в ошейнике пес.
Вы смеялись и рвали, ответом задиристым,
Вы пытались меня проучить и кольнуть.
Бились ветви сирени в стекло и извилисто
Успевала тропинка у дачи мелькнуть.»
16 августа 1982 года (в поезде из Москвы с 4 часа утра).