В чашке с карим, индийским чаем, выдавить форму - лист клёна, размером с бабулину икону - листовушку. А потом, внутрь орнамента, добавлять долгие слои жёлтого желе трёхмесячной дыни, той, с сеточкой морщин, какие доставляет только резкая степь. Похожий рисунок украшал моё новое платье с буфами.
- Французский байковый наряд или бабушкина икона. - Спорили мы. - Что ценнее?
- Разве можно равнять образу вещь? - Дула близко на рисунок на дереве бабуля. Так она очищала морщинистого старичка с эмоцией ребёнка; очистив, шептала прощение.
- А моё платьице покрыто не сдуваемым пушком. - Наглаживала я лицо ткани. Кружилась. Побежала на щербатую улицу после дождя. Встречалась с собой в испуганных лужах, разговорилась, скрылась с головой. Выползла в рваной обновке.
Стояла в кладовке положенное финту время. Единственный свободный тамошний угол стянул паук. Распробовала мел. Напудрила лицо. Освободила трафаретные цветы герани от стен. Вышла гейшей, cумела выстоять лёжа.
Вскоре мы обновили побелкой стены. Икона истёрлась скоро после бабушки.
Лицо, с печатью протектора, жующее воздух. Редкие встречи с собой в мутное время. Девственная ущербность оштукатуренных поверхностей. Жало из лакомых август'овских дынь. Близость полустёртых русских святынь. Сдавленные всхлипы герани под растянутым мошками гамаком. Остались и живут до сих пор. Как если бы в воду стало можно заключить ребёнка - свободу.
// художник Фритц Таулов Норвегия