Немного о себе или

                1.

    Ничего особенного не происходило, просто время пришло, видимо, появиться на свет. Как это было? В этом месте автобиографии обычно пишут дату и иногда место. Пожалуй, смело можно сказать, что дело было на святки 1959 года, потому что до Крещения Господня я не дотянул всего полчаса, а вот с местом рождения вышла интересная история….

Нет, не видел ничего, как всё было.
Знаю только то, что мамка сказала.
Небо Северным Сияньем закрыло,
Снега белого легло покрывало…
Будто ветер Хановей нам в подмогу…,
Медсестричка…, и батяня забегал…,
Кочегары…, машинист…, семафоры…,
Тридцать третий километр! Всё! Приехал…!

И, наверно, всё же не специально
Подгадал я эту дату рожденья.
Ну а вышло всё конгениально,
В паровозе, да ещё на Крещенье!
И с тех пор всё «колесю» по дорогам,
Пролетают полустанки и даты,
Не судите вы меня слишком строго,
Жизнь такая! Кто уж тут виноватый?!

Мне из детства, будто вспышка в сознанье,
Прилетают, как цветные картинки,
На верёвке самодельные санки,
Да у мамки тот узор на косынке…
Её руки от беды закрывали,
Благодарен я за это им вечно!
А теперь, смотри, родители сами,
Значит, этой жизни круг бесконечен!

   И то правда, От станции, куда когда-то занесла судьба моих родителей с интересным названием Хановей, и где я потом жил вплоть до 1969 года, до легендарного города, название которого звучит в художественном фильме «Джентльмены удачи» в ответе Косого, и где у входного семафора по железной дороге, непосредственно в паровозе, я и встретился с миром, было ровно тридцать три километра. Как говорила мама, родился легко, но, надо отметить, всё началось с приключения. В фотографиях младенческого возраста есть много-много лиц и воспоминаний, или лучше сказать, воспоминаний в лицах…. Нужно сказать, что и станция Хановей, и люди, которые там жили, было совсем не простым местом на карте нашей великой  и могучей. Это была история страны в лицах и датах, не много, не мало…

Хановей.
                Хановей.
                Хановей –
                ветер северный.
Хановей.
                Моя станция,
                родина - мать,
                край затерянный.

Старый дом на четыре семьи  и завалинкой  там стоит.
Старый дом у железной дороги не спит,  в окнах свет горит.
Чьи-то мысли читает
                и помнит про каждого,
                что да как.
Чьи-то руки он греет у печки сейчас,
                как и мне тогда.

Просто станция, точкой на карте отмечена  сквозь года,
Просто станция. Только и здесь чёрной птицей  прошла война.
Оставляя на судьбах людей
                ради общей победы
                след,
Оставляя кому-то награды и честь,
                а кому-то – крест.


Хановей.
                Хановей.
                Хановей –
                ветер северный.
Хановей.
                Моя милая
                родина - мать,
                край затерянный,

От полярного круга на вечности стылой
                мерзлот стоит,
От полярного детства и первых начал
                широтой лежит.
Среди тундры окрест замела километров
                шальная бель.
Среди тундры дорога судьбы каждой шпалой
                в  отсчёт потерь.
Посмотри, там в вагонном проёме окна
                чьих-то жизней стих.
Посмотри, старый остов тюрьмы и погост,
                помолись за них,
Не узнавших и не долюбивших  когда-то
                по сроку лет,
Не узнавших – за что, не понявших – зачем
                было столько бед.

Хановей.
                Хановей.
                Хановей –
                ветер северный.
Хановей.
                Моя милая
                родина - мать,
                край затерянный.

Пусть не скоро ещё, только снова придёт
                под июнь весна.
Пусть не скоро, но всё же когда-нибудь снова
                вернусь сюда.
Чтобы снова пройти по бонам  перекрёстка
                далёких лет,
Чтобы снова увидеть, как тундра прольёт
                иван-чая цвет.

Хановей.
                Хановей.
                Хановей –
                ветер северный.
Хановей.
                Моя вечная
                родина - мать,
                край не мереный.

      Нужно обязательно сказать о тех, кто здесь жил, работал, стремился в светлое завтра и верил, что мы идём правильным путём, верил, что люди – братья, а рабы не мы. И нам, ещё ничего не понимающим в этой жизни, они с теплотой говорили об этом, рождая в нас такую же ответную реакцию. Кто и как попал, пришёл, приехал сюда, в этот забытый Богом уголок, как написали потом многие и многие писатели, журналисты, друзья и враги наши и нашей страны, это отдельная история, коснувшаяся и меня тем хотя бы, что мы там жили, мы – поколение семидесятников.   Есть песня у моего любимого барда Олега Митяева про отца, а у меня есть стих про отца, маму, о тех парнях и девчат, которые приехали сюда, в Заполярье, по зову сердца, по совести, наверное, и ради денег, не без этого, наверное, и потому что это была народная стройка, освоение новых земель. И каждый чувствовал себя Ермаком, как минимум, каждый считал себя нужным этому краю, и в деле строительства коммунизма чувствовал себя непосредственным участником.

Всё имеет начало.
                Как титульный лист,
Фотографии первой страницы…
Даже если б не знал, всё равно, согласись -
Все до боли знакомые лица…

…Пацаны … Батя мой!… Не был он на войне,
вышло так, что годами не вышел.
Но понятен им был вкус победы вполне,
Их парад был с флажками на крыше…

Прибегали они, чуть заслышав гудок
На перрон, чтоб увидеть героев.
…Шли домой эшелоны, домой….на восток!
А мальчишки встречали их строем!

Из такого вот детства и вышли они,
Не поверишь, читал я в альбоме
Пожелание: «…Чтоб победил коммунизм!
…Чтобы счастье и хлеб были в доме!…»

Да какой институт?!…Семилетка – и в путь!
Кто к станку, кто на стройку…Разруха!
Поднимали страну – где уж тут отдохнуть!
Вот такая была, сын, житуха… .

…Здесь закончилось детство у тех пацанов.
Начиналась другая эпоха…
«Семилетку – даёшь!…
                …Реки Севера – вспять!…
                Всё стране – до последнего вздоха!…»

…Всей толпой – на перрон,
                направленье  -  Норд-Ост…
…Хановей,…  Воркута,… Заполярье!…
Здравствуй, Север! Мы здесь!
                Мы пришли за тобой!
                …За туманом,…судьбой, и за счастьем!   
               
     Детский сад, ясли, да что там, бар, кинотеатр, он же дом культуры, два магазина и баня, куда меня с младшим братом Валеркой водила нас мама в женский день, и мы , совершенно не смущаясь принимали банные процедуры вместе с нашими сверстницами, и не задавали глупых вопросов. И особая гордостью в то же время какая-то тайна-метеостанция. Ведь любая неизвестность собой влечёт, как муху на мёд, независимо от возраста. Ну и конечно, наша школа, вот именно там я и осваивал первые азы нашего великого языка, учился считать на палочках, и писал на чёрной классной доске свои первые слова. ...

Уже вот-вот придёт весна….
Промчались майские метели.
И снова тундра расцвела
В свой первый цвет под звук капели.

Тогда, когда-то далеко
Совсем по-книжному, мы знали,
Что впереди на сто дорог
Нам хватит счастья и печали.

И будет снова снегопад
Сквозь ожидания рассвета,
И мамин добрый нежный взгляд,
И руки солнца тёплым летом.

Там школы первые азы
Положит первый наш учитель,
Чтоб в этой жизни всё пройти,
Познать, почувствовать, увидеть.

И наши школьные года
Оставят в нас не только знанья.
Мы там научимся писать
Слова любви, слова признанья.

Течёт река моя, течёт….
А как там сложится? Кто знает?!
Но время движется вперёд,
Страницы жизни в нас листая.


   Моя первая учительница Зоя Анисимовна. Хорошая женщина, ведь именно благодаря ей я научился понимать цену и удачи, и несправедливости, и глубокого проникновения в изучаемый предмет. Первые уроки словесности, чистописание и первые слова…, - всё это она. Да, уже потом, становясь взрослее, мы все по разному давали оценку отношению правды к неправде, желания к возможности и всему тому, что в последствии нас научило принимать верные решения. Спасибо ей за это. Помнится, отец меня отчитывал за двойку по арифметике, или ещё по какому предмету, взбучку получил, но без рукоприкладства. А что было приятно, что разговор потом был именно у него с моей учительницей, и мне исправили оценку, а я для себя сделал вывод, что все вопросы можно решать путём переговоров. Интересное получилось наблюдение, ведь спустя семь лет, уже при выпуске из восьмого класса, я писал сочинение на тему «Кем вы хотели бы стать?», и писал о Грибоедове, как дипломате….  А вообще, из этой поры вспоминается уже всё меньше и меньше, видимо память избирательна, ненужное прячет в более дальние закрома, но ничего не стирает….
   Мама…. Она, как и отец, трудилась на железной дороге, простая стрелочница. И ведь работала по двенадцать часов, и успевала по дому, за батей приглядеть. Чего уж там, мужчина был видный, а охотников разных до чужого всегда и везде хватало, да и мы всегда с братом были ухожены и обстираны. Я вспоминаю с трепетом наш последний дом, где мы жили. Двухкомнатная квартира с печным отоплением, кладовая и сарайчик для угля, где были вставлены в маленькое окошко цветные стёкла. Мы с братом и с другими ребятами и девчонками там устраивали себе этакий штаб, где заговорчески строили планы разных действий в этом своём детском и наивном мирке. А мама всегда следила за нами, так, потихоньку, ненавязчиво, но с пристрастием. Сколько раз мы зимой языком пробовали на вкус рельсу железнодорожную…., а потом орали на всю улицу. А спички, которые детям не игрушка…. Золотое время было, надо вам сказать.
     Отец. Он служил дефектоскопистом на той же станции Хановей. В его обязанности входил вместе с бригадой осмотр на специальной тележке, они её называли «пионерка», состояния железнодорожного полотна по специальному прибору – дефектоскопу. И слово «перегон» я узнал из обиходной речи отца и его сослуживцев по бригаде. И не только это слово, конечно. Много и из просторечного тоже, а потом делился всем этим багажом со своими друзьями и товарищами. Но самое тёплое воспоминание своего детства было и всегда останется теперь уже, это мамины ладони, особенно когда пурга, она закутает нас с братом в какую то ряску, платок или ещё чего, так, что только глаза торчат, на санки и в детский сад везёт. Платок у неё с рисунком, тёплый, конечно, санки деревянные, скрипят по снегу, а нам уютно как-то, хорошо…..
      Тундра. …. Так называется природная зона, где находится моя родина. Это и вечная мерзлота, это Уральские горы в ста сорока километрах, но видно, как будто рядом, это речка Уса. Мелкая, как и все реки у истока, но на нерест рыба всегда шла туда, к истоку, перекаты и первый весенний ледоход. А потом начиналось чудо. Тундра, едва проснувшись от зимней спячки, едва сбросив снежный покров, сразу расцветала. Причём почти каждый день она меняла цвет. Потому что всё живое просыпалось вместе с ней, и цветы были разного цвета. Короткое лето, но, дорогие мои, ничего нет удивительнее, чем полярный день, когда солнце вообще не заходит за горизонт, а ходит по кругу, как стрелки часов, и совершенно не даёт понять, какое время суток сейчас на улице. Здорово. Я бы назвал это восьмым чудом света, если бы не ещё одно обстоятельство. Северное сияние. Много написано об этом явлении и в художественных и научных изданиях, но это нужно видеть. И, как говорят художники, это нужно писать. … Это и есть Северное Сияние. Такие мысли, такие чувства.
               
                2.
          Наступил 1969 год. Многое резко поменялось в моей жизни тогда. Надпись простым карандашом на стене у кухонного стола: «11 февраля умер папа». Тогда мне было 10 лет, брату Валерке 6 с половиной. Он ещё и в школу–то не пошёл. Как нас поднимала потом мама, какими словами напутствовала и учила, всё это помогало потом и жить, и выживать. По-разному складывались эти  годы отрочества, не всё получалось, не всё складывалось. Это состояние души я и теперь часто вижу в некоторых детях, как бы примеряя на себя их поступки, высказывания, когда невпопад, а когда и в отчаянии, но они в себе несли  одно короткое понятие, смысл которого определяется одним словом – безотцовщина. Это не слабость, не сила, это состояние человека, который учится плавать, причём не по  своей воле, но по велению жизни. В этом году я закончил обучение курса начальной школы, и волею судеб мы с мамой и братом переехали на постоянное место жительства в город Воркута. Небольшая однокомнатная квартирка на втором этаже рядом с железной дорогой, и ещё котельная с кучей шлака, услуги во дворе, вода в колонке,  печное отопление. Когда-то много позже я услышал фразу, дескать, как хорошо нам жить потому, что мы не знаем, как плохо мы живём. Так мог сказать человек, который никогда не знал, что такое одна шаль на семью, и поэтому в морозы дети ходили в школу по очереди, когда в очереди за молоком, которое делали из порошка, люди падали в обморок от недоедания, когда в школе ребята самых разных национальностей никогда не спорили о том, где лучше жить, чья  Родина лучше или хуже, потому что на всех у нас была одна та самая Родина, наш заполярный город. Здесь. ещё в посёлке, где были зоны и лагеря, тогда, в 1943 году пошёл первый эшелон с углём в Ленинград, здесь люди с именем Сталина и Ленина шли на трудовые подвиги, невзирая на сроки, статьи, годы…. Здесь потом выросло новое поколение, уже родившихся в новой эре, без войны, без страха за завтрашний день, и продолжает нарождаться по сей день. Но тогда ещё звучали эхом по тем послевоенным годам в словах людей, как напоминание, какая-то скорбь, недосказанность и ещё более пронзительно было их молчание….


* * *
Камень брошен, и путь наш долог.
Направление - в сердце маяк.
Сквозь пургу и сковавший холод
Продираясь, мы делаем шаг….

День и ночь вновь над полем брани
Ворон кружит. Почувствовал, тварь.
Но стоит ещё Крест и Знамя!
С кровью, залитой по краям,

Скатерть порвана…. Что ж, сочтёмся
На зубах! Ещё жив пока.
Дайте срок! Мы за всё возьмёмся!
Разлетится по ветру труха!

Кто там прячется в оскал зверя?
Не с руки, видать, здесь раз на раз,
Всем пошьём, а сейчас отмерим –
Закачу ему в рыжий глаз!

Смейся-смейся, ещё не знаешь.
Слезем с печки, вот тут поглядим….
Зря…. Ну чем ты опять пугаешь?
Шесть серебряников? На! Возьми!

* * *
Нет! Не зря у нас говорится:
«Каждой птичке знать, где свой шесток!»
Что ж вы там со своей синичкой?
Посмотрите! Двуглавый орёл!

Разве можно измерить чудо,
А тем более, наша душа?!
Только крепче мы, когда трудно,
Да! Коней запряжём не спеша,

А потом, поминай, как звали!
Да со звоном! И, как не сказать,
Не взыщите, коль вас не ждали.
Вот и нечего пальцы ломать!

И подумайте на пороге,
Прежде, чем тормоза отпускать.
Всё прощаем, да судим строго!
Что глядите? Да вам ли понять!?

Здесь слезою радость прольётся.
И назло страху смех от души,
Чтоб, пока струна не порвётся,
И любить через край, как жить!

Здесь без устали всё, что ймётся
Духом русским, что немцу в смерть.
Спотыкаемся – лишь смеёмся!
После третьей, конечно же, спеть!

И среди насаждённых истин
Точно знаем, что правда одна
Та, в которой себя мы ищем,
С болью, счастьем своим навсегда!

* * *
Русь она  от веков зовётся,
Что раскинула нам крыла,
И теплом разливают солнце
Её блюдца озёр – глаза!

Ветер воли – её дыханье!
А просторы…, сродни божий храм!
И прощенье, и покаянье
В журавлином курлыканье там,

Где судьбой довелось родиться,
В сердце колокол, родина, мать
Здесь у каждого вечно хранится!,
Вам такое ни взять, ни понять!

И, болезные, пусть не мнится,
К нам с забралом открытым не лезь!
Здесь не просто так говорится:
«Честь имею!» Имеем честь!

Да исполнится! Знаю, верю!
Горизонт, как дорога вокруг,
Камень брошен. Там, в круге первом
Всё воздастся! Всё так, мой друг!


       Моя новая школа встретила меня достаточно приветливо. Новая учительница, она же классная руководитель, была и останется для меня по настоящему первой. Именно благодаря её вниманию и заботам я не  только вошёл в коллектив класса, как равный среди равных, но и поднялась самооценка. В общем, мои школьные годы чудесные вновь потекли своим чередом, со всеми своими сложностями и радостями. Много ещё можно было бы написать об этом периоде моей жизни, но в рамках описания жизни это заняло бы не одну главу. А уже с пятого класса в эту же школу поступили все мои друзья из Хановея, и вновь мы продолжали вместе узнавать этот мир, по разному, конечно, но по доброму, с самым тёплым отношением друг к другу, с симпатией и иногда даже более , чем с дружеской. На последнем звонке уже после торжественной линейки моя одноклассница, даже если сказать больше, соратница и просто очень интересная девчонка, Иришка из Хановея, сказала, глядя в глаза: «А ведь мы больше не увидимся, ребята… никогда». Права ли она была, это теперь рассудит время.

Пару строчек, и закончится тетрадь,
Словно наш с тобой когда-то разговор.
Начинаю незаметно засыпать.
Ты тихонько входишь праздником в мой сон,
Где пройдёт, как снег весной, моя хандра,
Где перрон, и сроки давности уйдут,
Будто брошены зачем-то в сотый раз
Карты веером Судьбы, которых ждут.
Я не помню, да и вряд ли бы сошлось,
Чтобы так вот просто, взял и угадал.
Пару мыслей парой строчек в пару слов
Позабыл вписать. И всё-таки узнал,
Где летела та счастливая пора.
Восьмиклассники…, спешили мы домой.
И, конечно же, всем думалось тогда:
«Выпускной звонок, и всё произойдёт!»

Вдаль поплывут мечты,
                бумажные кораблики.
В весенних лужах
                растворяя акварель.
«Пусть  что-то кончилось,
                но что-то начинается!»-
Как колокольчик школьный,
                нам споёт капель.
Километры, годы…, как издалека.
Где-то мы и наш пустяшный разговор.
Помнишь? Кто-то там сказал, что никогда
Мы не встретимся, и предложил на спор,
Что скорей сойдёт с оси своей Земля,
Или рак с горы споёт, как соловей,
Чем увидимся! А впрочем, если да,
Будет радость, будут слёзы до соплей!
Я не верил. И никто не виноват,
Что значение всему приходит в срок.
И не помню, может нет, а может да,
Мне подумалось, что всё опять придёт.
Да и кто бы знал, как сменятся ветра?
Срокам давности опять наступит срок.
Тридцать с лишним лет, и вписаны  не зря
Пара мыслей в пару строчек парой слов….

И к нам придут  мечты,
                бумажные кораблики.
В весенних лужах
                растворяя акварель.
«Пусть  что-то кончилось,
                но что-то начинается!»-
Как колокольчик школьный,
                Вновь поёт капель.


     И действительно так. Лишь иногда мы пересекались на улице, сначала случайно, а теперь бы и специально, да мы так далеко, что только во сне, пожалуй, теперь и можем обнять друг друга. Но иногда происходят очень интересные метаморфозы, которые мы воспринимаем не иначе, как подарок судьбы. Но об этом позже. А что дальше? А дальше была уже совсем другая жизнь, в которой уже мы становились не мальчиками, а юношами, и детство, казалось, было уже далеко позади,  и появились новые друзья и подруги, появилась та, с кем  потом свяжет меня крепкими узами большая, настоящая и единственная любовь, всепоглощающая и безграничная.…
 
                3.
1974 год. Осень. Позади школа, позади волнения выпускных и потом вступительных экзаменов. Впереди новые знания, новые впечатления, профессия горного электромеханика. Всё это произошло в Воркутинском горном техникуме, куда и поступил я волею судеб тогда. Интересно было всё, возможности самореализации при наличии неуёмного желания открывают, как выяснилось, беспредельные возможности. Группа оказалась достаточно интересной, разношёрстной по характерам, по уровню знаний и способностей, но все мы стали настоящей семьёй, дружной и сплочённой. Кстати о сплочённости. Как первокурсники, на «картошку» нас ещё не отправляли, как всех других, более старших по возрасту и по курсу обучения. Поэтому нас занимали на разных работах по обустройству и техническому переоснащению нашей альма-матер прямо в Воркуте и непосредственно в техникуме. И при прохождении этого самого самосовершенствования на ниве трудотерапии к нам в голову почти одновременно пришла мысль на предмет более тесного знакомства друг с другом. И поскольку нет ничего лучше для такого мероприятия, как небольшой фуршет в тесной компании на нейтральной территории, было решено, что быть по сему. Как и во сколько мы начали, и уж совершенно опуская те же вопросы по поводу  нашего ухода с мероприятия, нужно отметить, что сплочение удалось. И уже позже мы общались друг с другом, как близкие товарищи и настоящие друзья. Оказалось, у нас кроме тяги к знаниям есть ещё  много общих интересов. К таковым нужно отнести спорт, благо возможности в отличие от сегодняшних дней были не ограниченные ничем, разве что количеством часов в сутках. Именно благодаря спорту позже во мне проявились новые качества, помогавшие тогда и сейчас идти по жизни. Музыка, это тот слой наших отношений, где проявились не только тяга к знанию языков, но и совершенно новый мир тонких энергий, как уже теперь я могу об этом судить. Именно это обстоятельство поднимало нас над суетой повседневности, и. конечно, привлекало к нам особое внимание девушек, да и просто это было здорово. С тех самых пор и по сей день я считаю себя битломаном, как это звучит в простонародии.

Как – то всё не случается времени,
Мы спешим в суете бытия,
Ни спросить, позвонить лишь при случае,
Ни «попить»! Как же с Главным, друзья!?

Утонув, дальше некуда,  в сложностях,
Каждый день «выставляющих счёт»,
В одночасье оставим квартиры мы
И уйдём… по дороге… вперёд!

Нам не много и нужно, казалось бы:
В окна ветер,… и дверь не закрыть!
И от всех наших важных «ненужностей»
Телефон навсегда отключить!

И увидеть красивое облако,
Что по небу неспешно плывёт,
И с друзьями вечернею зорькою
У реки разораться: «Клюёт!…»

Чтобы искры костра с треском падали
На расстеленный кем – то брезент,
Где разлит в запотевших стаканчиках
«На троих» поделённый «десерт»…

И потом быть разбуженным капелькой,
Что с куста, как роса, упадёт.
А в каком – то далёком курятнике
«С Добрым Утром!» - петух пропоёт…

Мы пойдём по нетронутым косами,
Как у «Beatles», «земляничным полям»!
Наши ноги пускай будут босыми,
Чтобы сердце согрела Земля!

Чтобы Свет Мирозданья наполнил нас
Своим первым лучом на заре,
Отдадим ему наши объятия
И «слабаем»  «Дурак  На Горе»…

Чтобы снова почувствовать Главное,
Душу настежь!
                И нет лучше слов!
Мы,
        романтики - семидесятники,
Точно знаем:
      All You Need Is love! … 

Помнится, с другом Сашей мы ездили в глухую архангельскую деревню под городом Котлас. Сначала на поезде, потом на катере, потом немного пешком, и вот не прошло и двух суток, как мы с ним, студенты уже второго курса, перешагнули границу владения деревни, где было дворов сто, причём, это были летние каникулы. Заряженные несколькими километрами плёнки с хитами и просто иностранной музыкой, в джинсах и с длинными причёсками, как положено хиппи, ну и с сумками с поклажей для проживания в условиях жуткого удаления от цивилизации, мы дошли до бабушки моего друга, и определились на постой. На выделенную для этих целей веранде было две кровати, пару стульев и приличный стол. Обустроив эту берлогу ещё парой плакатов популярных иностранных групп, добавив в интерьер несколько бутылок из коллекций венгерских вин, египетских бальзамов и комплектов мыльно-мочальных принадлежностей, мы решили так, что для полного счастья двух совсем себе  половозрелых отроков не хватает самой малости…. Нужен был магнитофон. Поиски по местным меломанам дал результат. По соседству с нами жили молодые ребята, буквально весной у них была свадьба, всё хорошо бы, но во время гуляний они уронили магнитофон в речку, и можно себе представить широту русской свадьбы в глухой архангельской деревне при таком раскладе, но мы то были уже обученные кое-чему электромеханики, да к тому же  меломаны, понимающие в технике. Одним словом, уговорились, что если мы его отремонтируем, то всё лето этот магнитофон будет  в нашем полном распоряжении. И какого же было их изумление, когда уже через полчаса из нашей веранды заиграл «Let it be». Смекалка и опыт, сын ошибок трудных сделали своё дело, но это было только начало. Сарафанная молва в деревне, это вам не интернет, это круче. Потом уже пошли телевизоры времён начала КВН, проигрыватели времён патефонов, радио времён послевоенного строительства коммунизма и так далее, и так далее….  Для чего я вам это рассказал? Да потому, что этот самый Саня стал моим свидетелем на моей свадьбе, плечом к плечу мы прошли с ним «девяностые», иногда даже находясь на разных баррикадах, но никогда не предавая друг друга, А всё потому, что с ним меня связала судьба первой настоящей мужской дружбой, и не только….


А он всё говорил, не замолкая,
На паузу стараясь не нажать,
Как будто изливалась от начала
Его так наболевшая печаль

Безмолвий дней, где путь далёк и труден,
Где вечностью сомнения гоним,
Он всё искал одну из многих судеб.
Средь одиночеств вечный пилигрим,

Он друг и враг, он принц и он же нищий!
Кому ещё судить его дано?!
Среди пространств и звёзд он будто ищет,
Чтобы  в сердца вложить своё зерно….

И не спеши с ответом без участья,
Когда не вдруг, но в душу он войдёт.
Кто,  как не он, тебе желает счастья
Своим повествованием про то,

Что набело в себе мы записали,
Безропотно закрыв страницу дней,
Что важного порой не замечали,
И почему…. Он говорит о ней,

О жизни той, которая, как песня
В мотив цыганский, с горки всё быстрей.
И все свои прощанья и прощенья
Вновь проживал, но глубже и мудрей.

Текли его истории по миру,
Где каждый путь, отмеченный судьбой,
Он проходил своим нехитрым стилем
Рассказа, посылая нам с тобой

От  прошлых лет, от юности беспечной
До дней грядущих счастье и любовь.
Мой добрый друг, так пусть же бесконечно
Звучит  Повествование твоё,

Чтобы всегда, и на родной сторонке,
И  на чужбине каждый сохранил
Тепло сердец, сжигая для потомков
Своей души не гаснущий камин!

        Но всё по порядку. Нужно сказать, что учёба, как таковая, мне давалась легко, и поэтому , наверное, очень скоро мне начали платить ленинскую стипендию, как её называли. Это накладывало определённые обязательства, конечно. Но в основном, все мы были одинаковы в своей цели – получить профессию, прежде всего, а уж потом как-то самовыражаться. Но именно из нас выросло  такое поколение, которое было и сильным, и выносливым, многие стали и руководителями, и просто специалистами в своих отрослях. Но для начала нам предстояло было быть шахтёрами, горняками, как нас потом назовут, а уже потом кем-то и стать. И ещё. Среди прочих факультетов в ВГТ, как назывался наш техникум, был и «Бухгалтерский Учёт», и была там одна девушка. Знакомство с ней принесло мне настоящее чувство, то самое, с которым я потом уже прошёл суровые будни службы в Советской Армии, с которой связала меня судьба на долгие-долгие годы, с которой я и по сей день. Свои первые стихи, к сожалению, не сохранившиеся сегодня, я написал, наверное, именно тогда.  И это была моя первая любовь, о которой так много сказано….

Дорогая, не бойся нежности,
что подарят тебе мои руки.
Это ветер весенней свежести
Напророчил любви аромат.
Поменяем разлуки встречами
в поцелуе, сплетающим души,
и откроет все тайны вечности
звёздным блеском волнующий взгляд.
Дорогая, не бойся щедрости….
Одари исполненьем желаний!
И, отбросив условность мелочи,
превратим те  мгновенья в года,
Разрывая теченья времени,
Начиная от сих и вовеки,
пред тобой преклоню колени я….
Ты согласна, любимая…?
                «Да…!»
   И ещё много-много слов, чувств, мыслей…. Мы утопали друг в друге, целовались напротив учебной части техникума, но нам прощали. Наташа, так её звали, выступала за сборную республики по лёгкой атлетике, я ленинский стипендиат, и, кстати, тоже спортсмен, лыжные гонки, биатлон, волейбол,  и, простите, шахматы. И всё успевали. Тем не менее, над всеми юношами моего возраста всегда висел «домоклов меч», это служба в Советской Армии, и это была действительно почётная обязанность, так как если кто не служил, тот или больной, или уголовник. Выбор, как видите не особо большой,  поэтому и отношение к нему был скорее, как к чему –то простому, повседневному и лишь одно огорчало и всегда напрягало. Два года, не возраст, но срок…. И вот уже защита диплома, получение заветной корочки , причём красного цвета, к нему ромбик, это значок такой, квалифицирующий его обладателя, как горного электромеханика, окончившего горный техникум. Что дальше? Мы не знали ещё, ведь мы были юные и счастливые в своём понимании жизни, когда всё можешь и всё можно… Ну почти всё. В стране, где всё  было возможно, если захочешь, и все пути открыты, мы и жили тогда. В стране, которой уже скоро предстояло исчезнуть с лица Земли, мы по настоящему верили в светлое завтра и всем своим существом были готовы на подвиги, какой бы ценой не пришлось за это заплатить. Вы скажите, или сумасшедшие, или идейные. Так оно и было, и то, и другое понемногу, Но у нас было оправдание. Мы были поколением семидесятых… 
 Проводы были шумными и весёлыми, а утром на сборном пункте меня уже обрили, выдали военный билет с открытой датой, забрали паспорт, и поставили в строй таких же, как и я, новобранцев. А потом был перрон, «Прощание Славянки», поцелуй любимой, слёзы мамы и дружеские рукопожатия и напутствия старших. Паровозный гудок, перрон поплыл и началась служба. Семьсот семьдесят семь дней, ночей и… ожидания.

Есть у каждого в жизни своя «высота».
К ней путями идут непростыми!
Только с первым же шагом становимся мы
В той дороге судьбы рядовыми!

Привокзальная площадь.… Ватага ребят.
Рюкзаки и «Прощанье Славянки».
Провожающих лица и он – мамин взгляд!
 И ещё один… новой солдатки!

Начинался отсчёт! Семьсот…семьдесят…семь…
Дней, ночей, ожиданий о встрече….
Поезд тронулся в путь! «До свидания всем!…»
Только дрогнули девичьи плечи….

Кто бы знал, сколько жизнь нам отпишет, когда
Всем «под двадцать»?!
                Вперёд, молодые!
Но поставит свой знак препинанья…
                Война…,
Кому точки, кому запятые!
И не нам выбирать, ведь одел сапоги!
А коль годы наступят лихие,
Иль беда на порог – снова грудью встают
Рядовые войны…. Рядовые!

«Как там было?» - ты спросишь.
                А как рассказать!?
«Всё нормально!» Но сердце застынет…,
И подумал: «Не дай бог, вам это узнать,
И судьбы
              этот крест
                да вас минет!»

Возвратятся солдаты домой! Там их ждут!
Чуть «за двадцать», а души «седые»…,
Каждый жизнью отмерив
                свою «высоту»,
Рядовые войны…. Рядовые!

               
                4.
 
       1978 год. Нас называли «осенний призыв». Это означало только одно, как потом мы узнали, что демобилизоваться нам придётся в шинелях, потому что будет холодно, особенно в Воркуте, бодрящий морозец под минус тридцать и хочется квасу. И только. А поезд уже набирал скорость, унося нас в новую жизнь, о тонкостях которой мы узнавали от старослужащих, от офицеров-командиров, из рассказов по истории, которую преподаватели давали нам весьма дозировано. Вспомнился один случай. Как то, ещё в седьмом классе, был урок русского языка. Сочинение на тему «Паровозный гудок». Раскрывая тему, я решил написать маленькую историю чьей-то мамы, которая проводила на фронт своего сына, и каждый день потом приходила к вокзалу и ждала…., встречая каждый поезд, тревожно вглядываясь в лица приезжающих, пытаясь увидеть то, которое она проводила когда-то, четыре года назад, лицо сына, возвращающегося с войны. Она смотрела и вспоминала тот паровозный гудок… , тогда, когда-то поменявшего в жизни многих их судьбы. Она ждала сына с войны. Что это было тогда? Откуда пришло мне такое раскрытие темы? Тогда впервые я почувствовал силу слова, и уже много позже, по окончании службы, мне показалось, что это было откровение предвидения. А моя дорогая Валентина Петровна, учительница русского и литературы, прочитала его, моё сочинение, перед классом, и когда я позже так же писал другие сочинения, но, может быть, не так удачно, она всегда говорила, что Кузьмин опять отписался. А тем временем поезд продолжал отсчитывать своё время в перестуках колёс, унося всех нас, призывников, каждого по своему пути, которую дала ему судьба. …
 Первые солдатские будни были достаточно прозаичны. Что такое портянки, я уже знал, о существовании подворотничка я узнал только тогда, когда нам дали нашу новенькую солдатскую форму и фурнитуру к ней. Слова «Рота! Подъём!» для многих были взрывом среди сна, потому что одеться за такое короткое время, а именно сорок пять секунд, было невозможно, казалось, при любом раскладе. А первые уроки приёма пищи… Сказка. Тяготы и лишения, как написано и сказано позже каждым из нас, вступивших на дорогу военной службы, познавал в одиночку, но сообща их преодолевал, в этом и проявлялась наша взаимная выручка, и не только. Как потом показало время, в армии нет ничего лишнего, ни времени, ни вещей, ни слов. Мысли? Это сколько угодно, но про себя. И конечно, личное время, это тот маленький мир, спрятанный где-то глубоко в сердце каждого, куда вход был только по спецпропускам. Мама, отчим, братья, сестра, любимая, друзья - вот, пожалуй, тот небольшой список, кому вход туда был всегда открыт.

 Среди русских дорог
Где-то есть полустанок заброшенный.
Поезд тихо качнёт.
Уплывает  неброский вокзал.
И, как будто пролог
Старых песен, что спели мы прошлому,
Мне из детства гудок
Паровозный опять прокричал.

Что же ты так зовёшь?
Сердце тёплой грустинкой наполнится
И разгонит туман,
Открывая сквозь давности лет,
Там, где с мамой идёшь….
Снова вьюга шумит за околицей.
Только мне хорошо,
Будто выпал счастливый билет.

Всё опять впереди…
Заструится неспешным сказанием
Моей жизни река
От истока, где был родничок.
На просторы  Земли
Он пробился с  рожденья посланием,
Оставляя в  руках
Путеводную нить - маячок

Провожая опять,
Мне в дорогу с улыбкой засветится,
Будто с ладанки, взгляд.
И, к груди прижимая платок,
Снова что-то сказать
Ты спешишь, только мысли завертятся.
Лишь помашешь рукой
И прошепчешь: «Храни тебя бог….»

И каких бы дорог
Ни послала нам жизнь наша бренная,
Но со мною всегда
На бескрайних просторах Земли,
Тот протяжный гудок,
И любовь, что единственно первая,
Тот перрон, и вокзал,
Где, конечно, увидимся мы!

    Этот стих-песня были написаны уже в современное время, но оно о ней, о моей маме. Она сохранила все письма, собирая их в коробочку, перечитывая их своим подругам, и иногда в одиночку, на кухне, утирая беззвучные слёзы, говоря домашним: «Что-то в глаз попало….». Так я думал, вспоминая наши посиделки, короткие разговоры взрослого сына и переживающей за него мамы, когда мне казалось, что я уже совсем взрослый, а мама тихо так, ласково гладила меня по голове и говорила тихо: « Какой ты ещё маленький….» А ещё я писал письма своим друзьям, моей любимой и единственной, и всегда это время написания писем соединяло нас на расстоянии, и во времени. Даже сейчас. А тем временем служба шла своим чередом. В качестве творчества здесь открылись прекрасные возможности. К слову сказать, ГДР была страной почти что уже построенного социализма, а уж нам, ребятам из-за «железного занавеса», она казалась раем. Города все хоть и в готическом стиле, но  как из сказки, и люди, казалось, здесь должны быть такими же сказочными. Но будни солдатской жизни и взгляд из-за забора воинской части, конечно, сильно преувеличивали моё представление о стране, которая, как и наша страна, пережила фашизм, только памятники советским солдатам напоминали нам об этом. Да, о творчестве. Мои способности к рисованию были востребованы здесь в полной мере, иногда даже в ущерб основным обязанностям. Практические занятия со старослужащими в виде оформления дембельских альбомов дали мне отличную работу с новыми материалами, это и акрил, и масло, иногда практиковал оформление открыток, особенно новогодних. А какие они были красивые! Такие мы видели только в кино и в киосках Союзпечати у себя на родине. Не могу описать свои основные обязанности по службе, но один момент я обязан описать. Он стал очередным подтверждением фатализма в моём восприятии жизни и незримого присутствия моего ангела-хранителя….
  Первое знакомство с командирами нашего батальона было как раз по прибытии. И уже на второй или третьей неделе нас начали «прощупывать» на предмет способностей в целях наиболее плодотворного использования во благо отчизны на стезе служения Отечеству. Дорогой мой ротный, тогда ещё старший лейтенант, имел приоритет в подборе своих будущих подчинённых солдат и сержантов, так как он возглавлял особую войсковую структуру, имеющею отношение к знанию иностранных языков, а так как у меня с этим делом был полный ажур, то и переговоры не заняли большого времени. Контрольным вопросом с его стороны была фраза о том, что не хотелось бы мне служить в белых перчатках и в наушниках, причём, вполне серьёзно так. Одним словом, вместо первой роты, куда я был приписан по прибытии в батальон, моим домом стала четвёртая рота. И это было одним из проявлений моего ангела-хранителя. Об этом я подумал позже, когда в наши жизни вошло  новое проявление армейских будней с оружием в руках, а в дома наших близких постучалась война….  А пока мы располагались на мансарде кирпичного четырёхэтажного здания постройки позднего соцреализма, то есть, попросту, в казарме. Несколько взводов разных воинских направленностей, плюс мы, четвёртая рота, каптёрка, ленинская комната, и длинный коридор, в начале которого традиционно стояла тумбочка, и стоял дневальный, всегда. Это место наряда так и называлось - «на тумбочке». С ней связано много анекдотичных ситуаций. Но я отвлёкся. Дальше была так называемая «учебка», то есть специальное воинское учреждение, где за полгода из нас должны были сделать классных специалистов.   И мы старались, как могли. Но и здесь случай предложил мне выбор. Собственно, даже не выбор, просто в группе Советских войск в Германии   ежегодно проводился конкурс на лучшую Ленинскую комнату, а, как я уже сообщал, способности к таково рода работам и желание у меня было. К тому же нас освободили от некоторых непрофильных занятий, о чём пришлось потом немного пожалеть, но и были вы этом ещё недостатки, а именно: все шли спать, а я с другом Сергеем, таким же способным к рисованию, и таким же «освобождённым» от физкультуры, писали стенгазеты и делали наброски оформления ленинской комнаты, чтобы с утра опять воплотить в жизнь новые задумки, ведь обещан был отпуск на родину, а это стимул. И тем не менее, успехи в учёбе и самоподготовка в пропущенных занятиях, опять же полугодичный стаж службы принесли свои результаты. Мы сделали лучшую ленинскую комнату, получили значки классных специалистов по воинской специальности, и не получили никакого отпуска. К таким превратностям службы мы уже привыкли, но было обидно. А дальше был переезд в свою воинскую часть. И это уже была совершенно другая служба. Но ко всему, привыкаешь, а потому всё относительно.  Но вспоминается речь начальника штаба перед строем, когда мы только собирались в «учебку», когда он торжественно объявил нам, что пятое ноября отныне будет нашим военным праздником пожизненно, а значит, невзгоды и тяготы службы по боку, и так держать. А дальше были опять же практические занятия, выезды на полигоны, учения в масштабах ГСВГ, которыми все гордились, потому что брали лучших. Проводились такие учения в то же время, как и учения блока НАТО, они в ФРГ, а мы на границе в ГДР, и слушаем друг друга, иногда даже узнавая друг друга по голосу, то есть они нас, а мы их, таких же радиотелеграфистов, а ночью занимались неуставной деятельностью, то есть писали на магнитофоны себе музыку, потому что здесь не было «железного занавеса» и потому что я ведь был меломаном! Здорово! За выполнение боевой задачи по несению службы иногда давали и награды, в лучшем случае это отпуск на родину. Мне повезло, я добыл такую информацию, и поэтому был представлен как раз к такой награде. Но что такое десять дней?  Пролетели, как сон. Встреча с любимой, родными,  снова расставание, и мысль – лучше бы не приезжал, так тоскливо возвращаться. Но всё не просто так…. А это уже другая история.

                5. 

      Вот и новый Год! Дембельский, как мы его называли. Вся мансарда украшена, сапоги блестят, парадная форма одежды наглажена, бляхи начищены. 1980 стучался в дверь ожиданием новых успехов, нового счастья и, конечно, возвращения домой. Ведь дембель неизбежен. Но как оказалось, в планах  правительства были совсем другие планы на этот счёт. Почему-то лица офицеров стали хмурыми, хотя в связи с выводом 20 тысяч советских солдат, согласно договорённостей с правительством ГДР, нас ждал СССР, город Гродно. Но почему-то местные жители пространно намекали, что не этот Белорусский город ждёт нашего приезда…. Мы знали о событиях в ДРА, знали, что уже взят президентский дворец Амина, что в Афганистане теперь демократическая республика, знали и… не относили это на свой счёт совершенно. А тем временем всё разворачивалось совершенно не по нашему плану. И вот наступает мой день рождения, в этот день совершенно точно стало известно, что все мы, выводимые из Германии войска, будем держать путь в ДРА, сначала перевооружение в городе Термез, и в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане, 14 февраля 1980 года наш разведывательный батальон двинулся на юг. Аму-Дарья осталась позади, впереди серпантин Афганских гор, колонна шла ночью, чтобы… не стреляли. Фары прикрыты шторами, никто не спит, а магазины пустые. Моё личное оружие теперь пулемёт, лента ещё пустая, и тут приходит понимание, что мы уже  не в Союзе. Сбивая пальцы, экстренно заряжаем боекомплект, две простые, трассирующая,  и так всю ленту и все магазины. Началась моя война….

Из всех путей,
                что время нам предложит,
Из всех раскладов
                сложится пасьянс
Один из всех…!
                Кто в выборе поможет?!
Он, случай – Бог!
                Всё в жизни преферанс!
Игра?
         Конечно!
                Только кто «банкует»?!
И прикуп – фарт!
                Надежда?
                …Но стезя
Для тех дорог,
                в которых не «шельмуют»,
Где только «вист»,
                и… «спасовать» нельзя…!
   В кунге машины было тепло, ребята понимали, что всё, с чем и как мы будем жить, нужно было брать с собой сразу. Опыт почти месячного пребывания в Термезе, дал свои результаты, дав нам неоценимый опыт. Вы можете себе представить январь в степи, или почти пустыне, к тому же это было плато, открытое семи ветрам? Я вам скажу, что холод пронизывающий. А шинель то без подкладки, как говорится в старом анекдоте. А что было класть в палатке на землю? Конечно, это были какие-то дикорастущие огромные злаковые растения, что-то вроде камыша по размеру и домашнего веника по виду. Шикарно ложится и мягко достаточно, но кто бы знал, что своим телом мы разбудим несметное количество всяких сосущих и кусающих насекомых, вплоть до скорпионов. Это ещё можно пережить, а вот дождь в палатке при минус двадцати с хвостиком…, это что-то. В палатке две буржуйки, на палатке снег, тепло и наше дыхание конденсируется на потолке и начинается круговорот воды в природе. Да и при таком морозе нас хватало часа на два, потом по очереди подходили к буржуйке и, как негры у бочки, грели то руки, то спину. Потом опять спать…, если получится. А  палатка, между прочим, горит по нормативу 15-20 секунд, чтобы имущество не попортить в случае пожара. Скажу честно, смех и грех, но часто в полуниглеже среди ночи бегали и солдаты , и офицеры. Потом уж приноровились. Но это всё же была наша земля. Здесь же всё понаслышке от партизан и по наитию. И самое главное, половина, или дальше больше личного состава просто служила в армии, не понимая, что нас тут ждёт. Как потом оказалось, нас совершенно не ждали здесь, как каких-то освободителей, или даже, как наблюдателей, нет. Более того, мы даже мешали местным разборкам вечно конфликтующим местным племенам. Да и то сказать – феодализм, шагнувший в социализм…,  нонсенс. И тем не менее, мы тогда ещё не понимали и не задумывались об этом, мы просто делали своё дело….
      Опыт размещения на территории потенциального агрессора у нас отсутствовал напрочь, только теоретические изыскания отцов-командиров и жизненный опыт каждого давали результаты. Первым долгом охранение, вторым делом обустройство, и уж потом всё остальное. Потихоньку наладили и быт, и службу. Благо, перевалы ещё были под снегом, и опасность можно было ждать именно от местных моджахедов.  Так и случилось. Позже даже по нужде мы уже по одному не ходили. И всё же мы были молоды, и жизнь ставила свои задачи….
    «3 августа 1980 года Москва прощалась с талисманом летних Олимпийских игр, весь мир наблюдал за полетом олимпийского мишки в небе над столицей. Но мало кто знает, что в это же время за тысячи километров от Москвы на афганской земле произошло трагическое событие, сведения о котором до сих пор находятся в секретных архивах. Так что же произошло? Обратимся к свидетельству военного журналиста, редактора дивизионной газеты, ответственного редактора радиостанции вооруженных сил Афганистана Алескендера Рамазанова: «В середине лета 1980 года в ущельях между кишлаком Карасдех и горой Шаеста в ходе военной операции погибли около ста советских солдат и офицеров 201-й мотострелковой дивизии. Большей частью потери легли на 783-й отдельный разведывательный батальон, третьего августа разведчики потеряли сорок семь человек убитыми и сорок восемь ранеными…. Эти афганские горы, в которых сражались наши солдаты, в которых отдавали свои жизни ради товарищей и командиров, стоят в одном ряду с легендарным Куликовым полем, Шипкой, Севастополем и Берлином. Неважно, когда и в какой стране погибали воины: понятие солдатского подвига не подлежит обесцениванию, пересмотру и упразднению за давностью лет. Воинский подвиг – это нравственный капитал всего человечества».
 Такие заметки могли появиться только в наше время, как вы понимаете. А в те памятные дни мы просто служили. И потом уже, после мобилизации,  говорили нам в особых отделах по месту призыва, где тысячи таких, как и я, возвратившихся оттуда, с войны, что мы только строили и охраняли, и что говорить можно только так всем непосвящённым. А как было с этим жить…?
Этот день стал следующим знаком моего ангела-хранителя в лице моего ротного, тогда уже капитана, который просто грудью встал, чтобы не пустить нас на ту операцию.
               
                «Дембельская» песня 4-й роты ОРБ,  г. Кундуз, ДРА

      «Напишет ротный бумагу,
              Подпишет ту бумагу комбат,
                Что честно, не нарушив присягу,
                Два года служил солдат.
   
              ДЕМБЕЛЬСКАЯ
            
Небо вспыхнет салютом,
                И память стреляет во времени,
Унося снова вдаль
                В тот далёкий чужой Гиндукуш,
Где когда-то случилась война,
Где мы были как будто вчера,
Где остались друзья навсегда!…

…Снова в бой батальон разведбата
                пойдёт к ним на выручку.
Эй, пехота, не дрейфь!
                Поплотней-ка прижмися к скале!
И не думалось вовсе тогда –
В той засаде и наша судьба
Всё расставит над «И» навсегда!   
          
Не забыть никогда,
                Чьим богам мы тогда помолилися!…
Лёшка крикнуть успел:
                «Берегись, командир!….
                Вот и всё…»
И вокруг заалелась роса,
Что упала с цветов, как слеза,
В память тем, кто стоял до конца…

День и ночь – всё смешалось
                От пыли, и дыма, и пламени!
…Вот Серёга рванул
                масхалат  на груди …и упал…
Будто в небо хотел посмотреть,
Презирая костлявую смерть,
…ни дожить не успел,…
                … ни допеть!…
Каждый камешек, словно скала,
                там казался укрытием!
Каждый миг, будто вечность,
                тянулся, и вдруг…
                тишина!…
Будто кончилась эта война,
Не для всех, но для них навсегда,
Как потухшая в небе звезда!

Время лечит! Но только всегда
                будет жить в нашей памяти
этот строй, где по-ротно…
                … и каждый 
                им честь отдавал!…
И когда я альбом достаю,
Вижу - снова мы вместе в строю…
Шаг чеканим под «дембельскую»…!

                ПРОЛОГ

«… Прощайте, не скучайте, ребята!
         Колёса пусть по рельсам стучат!
                Не ждите сослуживца, ребята –
                Уволен солдат в запас!» 
               
      Песня написана ко дню 25летия тех событий, я постарался описать те события слогом стиха. но поскольку моя рота была в наряде по батальону, то мы могли только ждать...., или команды "На вылет", значит, на выручку, или отбой, значит, поздно.... Мы собрались по боевому расчёту и слушали эфир, слушали и ждали ответа, но была тишина на нужной частоте. Потом искали по запасным частотам, потом уже просто ждали развязки…. Она наступила через двое суток, когда сведения поступили о том, что уже летят вертушки с грузом 200 и 300….

Я искал лихорадочно их частоту,
В безнадёге стараясь кого-то найти,
Натыкаясь на свист, то опять в немоту
По настройкам коротковолновой шкалы.
Там сейчас нет условностей правил войны,
Нет просчётов  команд от высоких вождей.
И на карте маршрута размыты черты
Между линией жизни, потерь и смертей.

Частота на шкале бьётся в сердце.
Я ищу этот пульс на волне…,
Чтобы снова дыханьем согреться
Не забытых на этой войне.

И кому, как не им всё доступно сейчас:
В обнажённую бездну улыбки беззубой
Плюнуть в наглую, крикнув: «За наших ребят...»
И последний патрон на мабуте нащупать.
Им  сегодня не зря там, почти что святым,
Всё позволено в этой короткой развязке:
И остаться в веках навсегда молодым,
И взлететь над собой с чьей-то тихой подсказки.

Частота на шкале бьётся в сердце.
Я ищу этот пульс на волне…
Где-то там, среди боли и пепла,
Там, в горах на афганской войне.

Я искал и просил, сам не зная кого,
Среди шума помех громкий отзыв надежды,
Для друзей давший сил и конец для врагов
Направленьем огня для воздушной поддержки.
Мой приёмник молчит. Словно вечность вошла
В ожиданье команды: «Ребята! На вылет!»
И в нахмуренных лицах расстрелянный страх,
И закон всепрощенья, забытый отныне.
 
Частота на шкале бьётся в сердце.
Я ищу этот пульс на волне
Не забытых средь боли и пепла
Там, в горах, на афганской войне.

Никому не дано наперёд угадать,
Что  отпущено нам, как потом не забыть.
Но дорогой войны, что послала солдат,
Суждено было стать, а кому-то прослыть.
Я нашёл частоту и увидел ребят.
Их улыбку в глазах, в обелисках и камне
И теперь каждый год в этот день для меня
Салютуют сердца нас, живых, им, там павшим….

Частотой этих дней бьётся  сердце.
Мы продолжим их путь на земле,
Именами, что вписаны в вечность,
Называя  своих сыновей.

Я специально внёс текст этого произведения полностью, чтобы вы, дорогие мои читатели, прониклись тем состоянием души и тем преломлением всех существующих на тот момент догм, коими была набита голова простых мальчишек и как они все разрушились в один момент, после которого мы стали уже совсем другими. Ещё много операций проходило потом с нашим участием, и тогда уже с совершенно другим восприятием действительности. Но в этот день и поныне мы встречаемся с ребятами, теперь уже мужчинами, участниками тех событий, с жёнами и родственниками погибших тогда и умерших позже.               
    Знаете, что самое страшное на войне? Две вещи, которые никто не желает и врагу, существует всегда, пока будут войны. Первое, это подписывать цинки, второе – нажать кнопку звонка в квартиру, когда нужно сообщить в чью-то семью скорбную весть. Но всё это нам пришлось пройти, и некоторым не по разу. Но ко всему привыкает человек, к тому же солдат. И снова потекла размеренная жизнь, с т ой разницей, что боевые операции стали теперь уже буднями, и единственное, что всегда ждали мы, это почту. Моя мама не знала, что я в Афганистане вплоть до октября, когда перевалы должны уже будут стать непроходимыми из-за снега, и поэтому шансы улететь в Союз возрастут многократно. Так делали многие, ведь в полевой почте тех, кто служил за границей, в индексе и в самом адресе полевой почты первой цифрой был ноль, и неважно, в какой стране служишь. Так что для домочадцев я по прежнему служил в Германии, ходил в наряды и по воскресеньям выходил с сослуживцами в город в увольнение, смотрел на местных девчонок и мечтал о встрече со  своей единственной. Мечтал…. А в это время там, далеко-далеко на севере в заполярном городе появилась на свет маленькая девочка, которую назвали Ирочкой…, моя дочь. Это и было продолжением истории о моей службе в Германии и всего-всего, что уже было начертано где-то там, в небесах.

Прогноз погоды посулит опять надежды,
Что дни тепла ещё не сочтены.
Давай попробуем! А будет ли, как прежде?
Монетку бросили. Ей вслед подуем, и…

Закружится, на солнце заиграет
Её рулетка.  Зеро…, чёт – нечёт…
Не разберёшь! Но кто-то всё же знает,
Кому из нас уж точно повезёт!

Задаст  ли случаем Судьба свои «коленца»,
Иль от щедрот удачей наградит?
На петлях времени лишь скрипнет тайной дверца,
Когда монетка снова прилетит…

     Ноябрь пришёл как-то и долгожданно, и незаметно, но это означало, что служба уже заканчивается, если ничего не случится, поэтому мы дружно ушивали своё обмундирование, упаковывали дембельские чемоданы и набивали каблуки на сапоги, гладили погоны и учили прибывшее пополнение, как правильно служить, и как научиться выживать. Приказ вышел ещё в сентябре, поэтому всё шло к завершению моей афганской эпопеи. Не стоит думать, что с пересечением границы всё закончилось. Состояние всех вернувшихся оттуда медики диагностировали как постафганский синдром. И многие, да все, я думаю, ещё долго потом «воевали» во сне, и не только во сне. Впереди ждали нас не только Родина, но и все события в её существовании, принесшие окончание эпохи строительства социализма, эпохи застоя, и ещё многое-многое, но это будет потом…..

Мне давно записала цыганка-судьба
Непростые дороги в простые слова,
Непростые поступки и как с этим жить,
И когда полетать, и кому послужить.

Мерой разной пришлось оценить, что дано.
И смиренья удавку сквозь взглядов стекло,
И широкий простор сквозь колючек забор,
И раздачу туза с рукава в перебор.

Мне шептали: «Зачем…?», то кричали: «Куда…?»
Не пускали, как путы. Но рвалась душа,
Чтоб увидеть рассвет, им же мнился закат.
Я себя заводил и всё делал не так….

Мой ответ очень прост: «Сквозь огонь в полынья!
И по розе ветров уносило меня,
Оставляя на сердце за выслугу лет
Шрамы чьих-то просчётов и наших побед!

И как иглы, втыкались под кожу года,
Набивая тату в память и на тела,
По которой своих признавал нас потом,
И шахтёрский забой, и  афганский  разлом!

Так с тех пор и шагаю по этой земле,
Отличая на запах врагов и друзей,
Свято веря в любовь, свою мать и отца,
Ничего не забыв, никого не предав!
            
Наш поезд Душанбе – Москва вёз сто пятьдесят дембелей из Афганистана. В окнах вместо реанимации нашему воспалённому войной сознанию проплывала наша страна от своих южных рубежей. Мы просто смотрели, просто наливали в стаканы какую то жидкость, имеющую достойный моменту градус, закусывали сухими пайками, так привычно, как и там, когда всё то же самое мы могли делать только при достойном охранении, и не до упора,   а с оглядкой на место пребывания. Здесь же все были наши, которые понимая нашу рану в душе, не очень и возмущались, а лишь потихоньку просили не шуметь громко, потому что вагон плацкартный. Девчата смотрели с интересом, взрослые женщины понимающе, а мужчины приставали с вопросами. Мы ведь были самые первые дембеля, которые понюхали пороху со времён Великой Отечественной Войны, к тому же всё было за семью печатями для народа, мы строили и охраняли, но в головах у населения всегда был вопрос: «Почему…?» Этих «почему» было много и по разным поводам, о цинковых гробах, о том, что хоронили без вскрытия этих гробов, почему закрашены окошки на «цинках», и откуда вообще они могли прибывать в таком количестве. Потом, уже спустя тридцать лет, мы с боевыми товарищами поехали в далёкий посёлок Вухтым  Республики Коми, поехали на могилу нашего сослуживца. Он погиб, закрывая собой своего ротного командира в той самой операции 3 августа 1980 года. Мы немного не успели, приехали в мае. А в феврале умерла его мама, которая так и не поверила, что в «цинке» её сын. Я тогда сказал его родне и гостям, которые нас ждали, что теперь они встретились там…. Таких посещений было много и потом, и теперь, каждый год 22 мая,  3 августа, 15 февраля и 5 ноября мы собираемся вместе, мы , оставшиеся нести в памяти события тех дней, оставшиеся в живых, чтобы помнили….

Остановлены годы в вехах.
Барельефом по памяти в камне
Меру метят кровавым следом
Незапятнанной совести даты.
Из непрожитых жизней  стаи
Собрались, словно птицы в небе,
Здесь для каждого место свято.
Здесь слагаются строчки в песни
Тем мальчишкам, чьи лица в бронзе,
В назидание нам, не просто….
Вечность вписана в память долга
Краткой надписью на погостах….

И вот уже Москва, ещё не дома, но уже близко. Потом поезд в Чебоксары, потому что один из моих сослуживцев, друг, с которым мы много чего делили на ниве службы в советской армии, я вёз ему фотографии, личные вещи и прочий «бакшиш» из Афгана, потому что была эпидемия желтухи, скосило треть батальона, вот и он попал в такую ситуацию, а тут демобилизация. Документы     об увольнении в звпас мне никто бы не дал, хотя попытка была, а он ждал…. Андрею, так его звали, снова потом пришлось лететь на службу, а там документы уже отправили на родину, вот и снова на войне побывал. Потом по этому поводу много говорили, и возмущались, и смеялись, как это могут делать друзья, прошедшие эту мясорубку войны. Сегодня его уже нет, многих уже нет…. Афган догнал. Но мы вместе душой, потому что знаем то, что другим не ведомо в силу просто обстоятельств, а мы несём нашу память во благо и это нам нужно…..

…Попрошу для себя прощения
За те годы, где правда спрятана.
Обретая  души  спасение,
Стала вера, что это надо нам!

И вот уже самолёт Чебоксары – Сыктывкар – Воркута, посадка на заснеженную полосу, и автобус в 3-й район, к вокзалу. Здесь на улице с вполне распространённым названием Локомотивная и был мой дом, мама и отчим, сестра и брат, которые ждали и верили, что всё будет хорошо. О том, что я в Афгане, я написал маме только в октябре 1980 года. За это время она поверила в Бога….

Вот и снова тебе позвонил я и будто обнялись,
Моя милая мама,  целую тебя  и люблю.
Хоть теперь далеко,
                только даже и здесь,
                в этом суетном граде столичном,
                тебе я признаюсь,
В мыслях вместе с тобой
                я  всегда нашу песню пою.

Раскидало нас ветром судьбы, но не те расстоянья,
Чтобы их не менять
                на обычный плацкартный билет,
И в крещенский мороз,
                согреваясь  с устатку за нашим столом
                под креплёную кружечку  чая,
Снова сбросить на круг
                пару – тройку десяточек лет.

И ни брать, ни просить мы с тобою не будем у жизни,
Потому что давно отмеряют
                наш век не года,
Нам ли Бога гневить,
                коль рассыпались смехом и радуют  глаз
                наши внуки девчонки-мальчишки,
Им расти и расти,
                ну а мы будем рядом всегда.

Скоро снова позёмкой январской мне ляжет дорога,
И узором напишется  в окнах
                морозный букет.
Я тебе позвоню,
                только не с телефона, а прямо в  квартиру
                четырнадцать  кнопку нажму
                и спрошу: «А хозяева дома?»
 Ты ответишь: «Сынок….»,-
                и откроешь желанную дверь!

Вот и снова тебе позвонил я,  ты жд;ла, я знаю,
Моя милая мама,
                целую тебя  и люблю.
Всё же как хорошо, что мы живы - здоровы,
                и наши родные нас радуют тем же,
                и главное, не забывают,
Что нам нужно не раз
                ещё  спеть вместе песню твою!

      Это стихотворение «Письмо маме» написано много позже, сейчас она с отчимом живёт в Костромской области, и я приезжаю к ней на день рождения всегда, в январе, отмечаем и её, и мой дни рождения. Но и тогда, в далёком 80-м, я думал так же, как в этих строчках.  А дальше ждала новая, теперь уже гражданская жизнь, новые встречи, новые знания, новый опыт….
               
                6.
Встреча была и тёплой, и долгожданной. Только теперь, глядя глаза в глаза, я понимал, чего стоило им это ожидание в среде полного замалчивания средств массовой информации о правде, которая была нелёгкой. Мы, как я уже говорил, были первыми, как вошедшими в ДРА, так и демобилизовавшиеся оттуда, поэтому все разговоры были очень конкретными, а ответы краткими. Не потому, конечно, что природная скромность и чувство такта были заложены моими родителями мне в генах, не потому. Что в 4-м отделе горвоенкомата была получена соответствующая инструкция, и не   потому, что война всё ещё шла по горным тропам Гиндукуша, а потому, что говорить о том, что там было, мы с некоторых пор могли говорить только среди таких же, как были сами, среди солдат и офицеров, узнавших эту костлявую улыбку войны не понаслышке, не знаю, почему, так и до сих пор. Но жизнь продолжала свой ход, ставя задачи текущих проблем, в том числе и устройство на работу, содержание семьи, и ещё одно…. 14 февраля1981 года в ЗАГСе города Воркуты был зарегистрирован акт создания новой семьи, моя милая Наташка стала моей женой, и обратите внимание, дата уже второй раз повторялась в моей жизни, а вернее сказать, в третий. В нашу семью вместе отчимом вошёл и его сын Юрка, у него день рождения тоже был в этот день. А потом, уже через 9 лет в этот же день войска ограниченного контингента Советских войск в Афганистане были выведены с территории дружественной страны, а 15 февраля 1989 года последним из всех войсковых соединений и частей по мосту через Аму-Дарью в сторону СССР пересёк границу наш отдельный разведывательный батальон. На броне штабной бронемашины с поднятым флагом батальона был Борис Всеволодович Громов, командующий 40-й армией Туркестанского округа. Так была закрыта страница очередной истории нашей страны, унесшая более 15000 жизней по официальным данным, оставившая в сердцах многих непонятное чувство то ли вины, то ли гордости, то ли недосказанности….  А теперь была создана новая ячейка общества , как говорил нам кодекс советского человека, и тем более, что жизнь уже внесла свои коррективы в направление нашей дальнейшей деятельности. Трудовой коллектив принял меня с улыбками, с пониманием, что надо учить, поскольку теория без практики мертва. Производственные практики . которые мы проходили на шахтах производственного объединения «Воркутауголь» были уже забыты, но навыки оставались. Поэтому нужно было стараться, дабы не ударить в грязь лицом. Но стало понятно и другое. Нужно было повышать уровень знаний. Конечно же, такие знания могло дать только высшее образование. О карьере я как-то не задумывался, но тем не менее мой дорогой ангел-хранитель в очередной раз тихонько сподвиг меня на поступление в ВУЗ, благо в Воркуте он и находился. Как эти знания и какой ценой были мной получены, это отдельная история, но семья, конечно, меня поддерживала, и родня тоже. А тем временем я стал папой уже трижды, в 82-м году рождается сын Сергей, а в 86-м дочь Ксения. Приходилось идти в ночную смену постоянно, потому что детский сад сразу не давали, а очередь была приличная на поступление в это дошкольное заведение. Вот и после ночной смены занимаешься с малыми, а потом учёба вечером в институте, и снова в ночную смену на шахту. Однако такие трудности были не впервой, когда позади такая школа, как армия. Выжили и в 87-м году я стал горным инженером. Видите, как быстро на бумаге всё происходит, а ведь происходило не только обучение в этот период, я хочу вас посвятить в те жизненные ситуации, которые имели место в этот период, потому что они имели фундаментальное значение в дальнейшем развитии и становлении моей личности. Но сначала о шахтёрах.
Это не только профессия, но и образ мышления, образ жизни, мироощущения. Пожалуй, ни у кого более, как у них, есть обострённое чувство справедливости, порядочности и взаимовыручки. Помните из истории, как забривали русских мужиков в рекруты на 25 лет? Так и настоящий бывалый шахтёр принимает во внимание то, как приходит в профессию тот или иной человек, будет ли из него толк, как от горнорабочего или руководителя. На собраниях такие люди всегда имели решающее слово, не взирая на лица и ранги. А ещё важно то, что в профессию шахтёра попадали и оставались там люди, имеющие тот самый стержень, о котором и сказано в моём стихотворении. Близость края и подземелье в несколько сотен метров всегда накладывало на психику любого человека определённую зависимость от обстоятельств, предлагаемых жизнью и, поверьте, так мы в Афгане говорили, пятнадцать минут заварухи, и всё «дерьмо» всплывает наружу. Вот это и есть шахтёры. А какие были в моей жизни учителя профессии!?  Академики, не меньше. Среди прочих, конечно, были и не очень, их, обычно хватало максимум на год. Уезжали. Север накладывает на личность обязательства, которым нужно соответствовать, и только те, кто проработал там, в шахте и на севере не меньше пяти лет, закреплялись там, и уже становились настоящими шахтёрами. Там я познакомился с очень интересными людьми. Среди них был и мой учитель по рисованию, вернее, сказать, старший товарищ и друг, но учитывая разницу в возрасте , я его чтил, как учителя. Именно ему я потом посвятил такой стих, посвящённый моменту творчества, а именно перед тем, как начать какое –то произведение,   человек задумывается , карандаш чуть-чуть прижат в губах, чистый лист…. И вот уже готов сорваться на белый холст первый штрих, осталось одно мгновение…

Чуть-чуть укус в губах. Чуть-чуть волненья….
От притяженья чистого листа.
И карандаш застыл перед мгновеньем,
Где образы садятся по местам.

И мысль вот-вот взлетит благоволеньем,
Открыв предел непознанным мирам.
Её пегас взывает вдохновеньем,
Где первый штрих, Начало всех начал,

Спешит объять, отдать всё буйство красок,
Где звёзды – сквозь, где бренности – пустяк!
И лишь ему понятен и подвластен,
Сквозь терний лет тот будущности  знак,

Где  глубиной распахнутого сердца
По грифелю сойдёт на снег листа
И тень, и свет, вся жизнь и… лишь мгновенье,
Прикосновенье… сквозь укус в губах….

А наши с ним разговоры?! Со стороны это было похоже на беспредметный спор двух не совсем адекватных индивидуумов. Они касались самых разных аспектов и жизни, и смерти. И времени, и пространств, мы как то попытались записать на магнитофон наши такие разговоры, дважды пытались, и дважды магнитофон просто не включался при полной исправности. Почему я отдельно описываю наши с ним отношения? Потому что именно он, Александр Степанович, дал в руки мне кисть , дал масляные краски, научил работать штихелями и резцами по дереву, научил азам дизайнерского искусства, и много-много ещё чего интересного и со стороны не понятного человеку не посвящённому. А мы собирались в сообщество, мы обменивались информацией о многом , что было не понятно, даже где-то запрещено в рамках восприятия культурного наследия человечества, и самое главное, мы этим жили. В благодарность ему, моему дорогому учителю, был написан портрет, его портрет, написан в графике, мною, я его подарил ему на его юбилей. Знаете, что он ответил мне на вопрос: «Тебе понравилась работа?»  Он сказал, что когда мне исполнится 70 лет и мой ученик подарит мне мой портрет , написанный им, учеником, вот тогда я пойму его. Он был счастлив!
У него интересная жизнь, и счастлив, и нет, и многое успел, и ещё больше хочется успеть, но это не моя биография, и поэтому, я так скажу о нём….

Усталый вечер закинет в окошко
Горящий зайчик упавших светил.
А чай остыл. В уголке дремлет кошка.
 Опять приёмник заговорил.
Наверно, где-то заклинила кнопка
Для передоза инфы и дерьма.
Усталый вечер ныряет в окошко.
И, чуть подумав,
за ним ныряю и я!

Не спеши, чувак, всё будет иначе!
И стоп-кран, увы, не решенье проблем.
Чемодан в руке, и никто не заплачет.
Ключ под коврик и
Навсегда, насовсем….

И не беда, что осталась мобила
В почтовом ящике вместо письма,
Поставив лозунгу «Знание-Сила»
Приоритеты слепого дождя.
Я разменял уже сто за полтинник,
Кому вершки, а кому ни фига.
Оставлю подпись в графе «Срочно выбыл»
И, чуть подумав,
Добавлю «Вот вам и я!»

Не грусти, чудак, всё будет иначе!
И стоп-кран, увы, не решенье проблем….
Ветер, добрый эль и немного удачи,
Ключ под коврик и
Навсегда, насовсем!

Я не блажен, но поставлены свечи.
Пусть так давно, но когда-то любим.
И позабыты келейные речи
Кто думал «Бога за что-то словил!»
И пусть раскрыта душа на распашку,
Но не спешите! Ещё не финал!
Я помню Кольку, Наталью и Сашку,
А остальные…
Пошли тихонечко в сад!

Я когда вернусь, всё будет иначе!
Нет, стоп-кран - совсем не решенье проблем!
Ветер, добрый друг, плюс любовь и удача
Там, когда я вернусь
Навсегда! Насовсем!

Так он и жил, сжигая себя для других, и дай ему Бог ещё много-много творческих минут, часов, лет…., чтобы открыть для нас бесконечность. Кстати, одна из моих работ так и называется «Бесконечность». Её рождение связано с нашей очередной дискуссией. Можете представить себе бесконечное пространство. Или бесконечную линию. В нашем сознании при желании представить себе эту империческую величину может предстать что угодно, как взгляд в зеркало, когда напротив него находитесь вы и за вами другое зеркало, и взгляд себе за спину в отражении будет убегать куда-то вдаль, бесконечно повторяясь. И это тоже бесконечность. Но я подошёл к решению совсем с другого ракурса. Согласитесь, что материальность нашего мира столь же безусловна, как и его  идеалистичность, мир не перестаёт существовать, если мы закроем глаза, но с той же вероятностью можно говорить о снах…. И самое большое чудо, которое происходит явно за пределами нашего восприятия действительности, это рождение человека. И повторение в его сознании белого круга, «колодца» в тоннеле, где в конце ждёт ослепительный свет, неправда ли, мы часто слышали об этом, как о гипотезе какого-то продолжения жизни, её конца и бесконечно повторение этого процесса в сознании человека и есть предмет нашего спора. Мы, уходя из этого мира, точно так же повторяемся в своём Пути через  преодоление этого моста через тот самый тоннель и белый свет в его конце. Вот вам и бесконечность. И почему же магнитофон не включался…? Да, таких разговоров было предостаточно, и каждый раз после них рождалась какая-то идея, образ, если хотите, который не отпускал, пока не выплеснется в наш мир в каком-либо воплощении, будь то художественный образ в прозе, либо искромётный стих, либо полотно на мольберте.  Однажды, после очередного нашего буйства фантазий о чём-то, уже не вспомню, каким именно спором был занят наш вечер с моим Учителем, но в ту ночь я почувствовал нечто, видимо пришедшее в голову под влиянием нашего разговора. И это был большой цветной шар в сознании, он располагался над головой, условно, конечно. Это была муза. Видимо, так она решила снизойти ко мне в этом мире. Я встал, понимая, что не усну. Карандаш, альбомный лист…, и к утру был создан некий мистический образ двух, идущих по лунной дорожке куда то ввысь, к луне, по пространству из туманностей и звёздам под ногами. Один имел лавровый венок на голове, у второго был нимб вокруг головы, и они говорили о чём-то. Да-да, это было описание последних строк из знаменитой книги Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Потом, когда я показал эту работу Александру, учителю, он так сказал: «Придёт время, ты выбросишь многие свои работы, либо просто раздаришь, как свои воспоминания, но эту, я прошу, подари мне….» Я пока не порвал ни одной своей работы, но многие действительно раздарил, в частных коллекциях они сегодня существуют в Израиле, Австралии, Воркуте, Кольчугино, и ещё где-то, о чём я могу только предполагать,  но «Последние слова Иисуса или Мастер и Маргарита» я подарил своему учителю через год. Ему исполнилось тогда 50 лет. А мне было только…. вся жизнь впереди.  Это был 1991 год. Через год я закончил свою трудовую деятельность на шахтах горнорудной промышленности нашей страны, потому что мы, шахтёры, очень мнительные и верим во всякие всячины в отличие от простых людей. Так и у меня случилось, или это вновь было знамение моего ангела-хранителя, но после того, как я ушёл в никуда, как я сегодня расцениваю своё состояние тогда, всё изменилось. Но я хочу всё - таки немного больше раскрыть тему моего пребывания в горной промышленности несколькими штрихами, которые очень сильно повлияли на моё мировоззрение и стали значимыми в моей дальнейшей жизни.

                7.
   Москворецкие дворики,
           Старый Арбат  и Таганка…
   Акварелью весны
          приукрасилась снова Москва.
   Расскажу вам секрет,
      тот, что мне нагадала
                цыганка,
  Из недавнего прошлого
               будто пришедший сюда….
   Ярких сполохов северных
                зимнего неба сиянье,
   Его солнечный миг
        скоротечный полярного дня,
   Гор уральских седых
       величавая мудрость молчанья
   Отпустить не желают,
             тревожат и манят меня.
   Разогнав тишину
        той «Медвежьей Тропы»
                Заполярья,
   От больших городов
               и цветущих садов вдалеке
   В нас рождалось и крепло
                с годами   великое званье -
    Нужным ближнему быть,
                без труда позабыв о себе.
 А  ещё, дружба наша,
      спасающая в испытаньях,
Без сомнения тени,
      впустую не тратя слова,
Открывала сердца,
     темноту разрывая сияньем,
 Разбивала невзгоды,
     даруя частичкой тепла!
Он не прост и суров,
    ведь не зря называется «Крайний»
В нём загадкой природы
     сокрытая суть бытия!
И, узнавшие  Север,
     ступая дорогой исканий,
На просторах его обрели
                и познали себя!
 Как знамение свыше,
     оставлена в душах однажды
От полярных широт
    «окрестившая» нас широта!
Вот и весь наш секрет,
    пусть окажется он в жизни
                важным!
Ах, цыганка - вещунья,
    как ты оказалась права…!

   Итак, уже идёт учёба на вечернем факультете горного института по специальности «Технология промышленных разработок угольных и рудных месторождений». Обещанная специальность по окончании этого учебного заведения давала нам ромбик с соответствующим названием, диплом с записью «Присвоена квалификация горный инженер», и соответствующие перспективы в дальнейшем карьерном росте. Но это будет по окончании. А пока мы грызли этот гранит науки, одновременно работая уже непосредственно по профессии, кто просто рабочим, кто уже на руководящей должности, а кто просто служащим, но  при этом не без желания стать на стезю горного дела. Так у нас в группе училась единственная в стране девушка, которой было министерством угольной промышленности СССР разрешено получить специальность и квалификацию горного инженера, так как прициндентов на тот момент не было. А другой такой же случай. Один мой сокурсник, никак не мог сдать английский язык, как ни старался. Дело в том, что он владел 34-мя языками. Из которых русский был 33-м. а английский соответственно как раз 34-й. Смешно было слушать. Но мы жили в многонациональном государстве, к тому же это было Заполярье, где желание человека двигаться вперёд, причём своим трудом и никак не за счёт других, всегда приветствовалось. А уж среди сокурсников взаимопомощь имела место быть как нельзя в лучшем виде. Позже один опять же сокурсник на ниве личных неприятностей, будучи уже. Как и я, на дипломной предподготовке, просто ушёл в загул. может и не просто, конечно, но факт оставался фактом, наш руководитель дипломной группы призвал нас, и мы дружно откликнулись, в итоге диплом он получил, и ныне нам всем благодарен. Опять же клич по стране: «Каждый диплом с соисканием на открытие. Или, как минимум, на изобретением». Время перестройки. Что говорить, мы не подвели. И в том числе моя защита диплома тоже была с приоритетной заявкой на изобретение, позже мною был получен диплом о присвоении патента на изобретение. Жаль, что так и не понадобилось в практике, но эффект защиты был соответствующий моменту. Ещё такой момент третьего курса. Как положено, среди предметов специального назначения присутствовали и такие, как «Сопромат», после сдачи которого студенты дневных факультетов уже могли жениться или выходить замуж, как говорилось в студенческом фольклоре. Или вот ещё один, это «Политэкономика». Наука, о существовании которой сегодняшнее поколение имеет весьма смутное представление. На тот момент она была обязательным предметом в деле становления личности советского человека, как ответственного и правильно сориентированного члена общества. Но уважающий себя студент вечернего факультета конечно ходит только на зачёты, экзамены и вообще, предметы не специального назначения , считалось, мы должны были бы получать автоматически. Но нашла коса на камень, и приехала к нам на время обучения нас этому предмету профессор из Сыктывкара, столицы Коми республики. Сказать о ней сейчас ничего плохого не могу, да и тогда, собственно к ней и я. И все мои сокурсники, относились нейтрально. Но когда начались на сдаче предмета сплошные неуды, тут я решил, что портить себе диплом даже удовлетворительной оценкой не стоит. И, как умная Маша. Я беру сдачу этого предмета на осень. Надо сказать, что в этот год мне с семьёй удалось поехать в отпуск летом, на море. Помню, как сейчас, пляж под Одессой, все люди, как люди…., а я, как ландыш на блюде. Прямо на пляже я писал конспект книги, а фолиант, надо вам сказать, приличный в толщину, да и то сказать, история развития  становления человечества с научной точки зрения, и так мне понравился предмет, что многие знания, полученные мною из этого предмета, я потом использовал в своей жизни, и не только для себя. А предмет я сдал осенью, причём , как это говориться,  ответ без подготовки. Отметка была «хорошо», но та же преподаватель сказала, что ответ был на отлично, но так как не в своё время, то есть осенью, то на балл ниже. Ребята, это была не только победа над собой, это была ступенька в развитии моего самосознания и огромный прыжок в развитии моего мировоззрения. И именно благодаря этим знаниям теперь многое понятно, тем более позади был Афган, а впереди перестройка в стране, Одним словом, уже к четвёртому курсу института я вступаю в КПСС, и тоже в анекдотичной ситуации. Нужно сказать, что благодаря моей активной жизненной позиции на участке, где я в тот момент трудился, была, как и везде, комсомольсчкая организация. И, конечно, партийная, и профсоюзная ячейки, тоже имели место быть. Политика страны в деле военно—патриотического воспитания молодёжи и приемственности поколений была такова, что все наши общественно-политические организации имели своих подшефных,. Это были школы, различные дошкольные учреждения, и просто какие-то неформальные объединения, которые начали появляться в последнее время в нашей стране в тот период. Но я сейчас о другом. Как я и писал выше, что учился в институте. И был у нас один предмет «Теория недр», кажется. Вёл этот предмет почасовщик, то есть приглашённый специалист своего дела, имеющий соответствующее образование, но находящийся за штатом. Его, как и меня, звали Николай. Поскольку его возраст был близок к нашему, то и общение было достаточно неформальное. Но суть вопроса была в том, что на подобные предметы, запись в зачётке о прохождении которых обозначалась коротким словом «Зачёт», мы ходили по мере возможности и необходимости. В данном случае я имел ввиду необходимость. Поэтому при зачётном занятии всё благополучно написал, воспользовавшись тоненькой книжкой какого-то автора, и в принципе, был готов уже покинуть аудиторию с соответствующей записью в зачётной книжке. Но преподаватель указал, что я не посетил лабораторные занятия на шахте, где он трудился, поэтому сначала лаба, потом зачёт. Ну что ж, дело было в весеннюю сессию, и я благополучно задвинул предмет на осень. Однако, время летит быстро, и вот уже осень, а там и зимняя сессия. А при наличии «хвоста» студент к сессии не допускается. С мыслями о том, что нужно ехать куда-то там на другую шахту, терять время и нервы на пустяковую задачу, я зашёл по обычной практике в наш шахтный комитет комсомола. Уже не помню, какие вопросы меня туда привели, по моему что-то связанное с подшефной работой в школе, но я поделился с Андреем, так звали тогда нашего комсомольского руководителя с гнетущим меня вопросом по прохождению очередного курса обучения в институте. И что вы думаете? Андрей спросил, какой предмет, потом узнал от  меня, кто преподавал его, и потом звонит, видимо тому самому преподавателю. Интересно со стороны смотрелась ситуация, а ещё интересней было слушать этот монолог, потому что второго абонента я не слышал. Основными тезисами той пламенной речи в мой адрес были такие слова, как «достойный», « справляется», « комсомолец» , «афганец» и так далее. Видимо, всё прошло хорошо, Андрей улыбнулся и протянул мне чистый лист бумаги. Потом сказал : «Пиши… заявление… в партию…» О как! Словом, мой преподаватель, его звали тоже Николай, и Андрей, они были друзья и к тому же оба входили в райком партии, как его члены, ну и понятно, что «вербовка» новых членов КПСС, если можно так сказать, входила в их прямые обязанности, Но время было ещё советское, и слово «вербовка» означало как раз выборка лучших и продвижение их по соответствующей иерархической лестнице в дальнейшем. Словом, зачёт, как вы понимаете я получил, а вот в партию  я вступил уже через полгода. И знаете, тот самый преподаватель Николай, стал моим большим другом в последствии. Оказалось, что он к тому времени уже покинул шахту и перешёл на освобождённую работу в райком партии, где курировал комсомольские организации района, плюс помогал поднимать наше «афганское» движение. Об этом движении, его зарождении в те времена, его росте и возмужании  я расскажу позже. 
        Итак, шёл 1985 год. Я нисколько не стесняюсь этого этапа своей жизни и корочка члена КПСС меня нисколько не смущает. Ведь в то время без неё почти никто не смог бы вырасти выше горного мастера на шахте, хотя были и исключения. Мой первый начальник участка был беспартийный, но это был уникум. На еженедельных заседаниях комиссии по технике безопасности, которые проводились на шахте «Воргашорская» самой большой и по сей день в Европе, он, будучи начальником участка Вентиляции и техники безопасности, просто составлял фактериалы по математике, можете себе представить. А в шахматы я мог у него выиграть только после третьего стакана. Но это был замечательный организатор, затейник, и просто очень уважаемый и авторитетный человек, который смог разглядеть и во мне . и во многих других и творческую, и организаторскую жилку, смог продвинуть её в развитии во благо общему делу, и в моём собственном восприятии человека в обществе. Позже я подарил ему портрет моей супруги и мой автопортрет, когда он уезжал в Латвию, уже уйдя на пенсию. Так ещё две мои работы уехали за пределы страны. Но я не жалею. Сейчас его уже нет, но его подход к жизни я всегда беру на вооружение. Так, уже на третьем курсе, я с его лёгкой руки был переведён на добычной участок. Это означало многое. Во-первых, я и учился в институте, чтобы рано или поздно туда попасть, во вторых ни один директор шахты не обошёл в своей трудовой биографии такой опыт, и это считалось обязательным условием в продвижении по службе. Да что там директор шахты, и министр угольной промышленности тоже не избежал этого шага в своей биографии. Началась моя настоящая трудовая биография со всеми её плюсами и минусами. Мой новый начальник участка был сыном какого-то большого чиновника в горном деле из Москвы. Умница, красавец. Талантливый руководитель и в то же время хороший организатор, знал и место, где можно, и время, когда можно, и с кем, и как. Да и то сказать, «школа северов» не проходила просто так. Спроси любого, кто оттуда приехал и пробыл там хотя бы 10 лет, а что было говорить о нас, там рождённых. Была такая шутка, что на севере тяжело только пять лет, а потом? А потом привыкаешь…. Но тем не менее, работа на шахте мне очень напоминала Афган. Нет, там не стреляли, там жили именно в экстремальных условиях. Поэтому и звали меня за глаза Чапаев, а потому что всегда говорил, что больные в больнице, мёртвые на кладбище, а остальные на работе. Шутка такая. И план был для нас святое.

У нас, дружище, что-то есть внутри,
За что зовут не просто «мужиками»,
Забравших твердь у матушки Земли,
Нас подземелья окрестили горняками!

По «капистану» наши звенья шли,
Погонные срезая километры,
Там свежую струю с собой несли
Депрессией подстёгнутые ветры…

Нас вновь встречали выработки в строй,
Которые мы сами нарубили.
Как монолит, ещё стоит забой…
Но вот сигнал! Сирены дружно взвыли…

И потекла подземная река,
Уложенная в сколотые глыбы.
Наряд по добыче! и, значит, уголька
Впитают вновь натруженные спины!

Плечо в плечо! И рядом локоть друга!
И риск оправдан… План сумели дать!
Нам «на-гора» откроет клеть подруга.
Мы улыбнёмся: «Здравствуй, рукоять…!»

Она посмотрит , словно пропоёт,
И что-то «крепкое», как свет, в её ответе…
Простая, милая девчонка… Та, что ждёт
И, видно, знает – дело всё в секрете…,

Нет! Не рубли нас в «норку» «занесли»,
И не они, а мы их будем «делать»!
Здесь нам «поставила»
                свой стержень Ось Земли…
На том стоим, и нас не переделать!

Много позже я написал одно стихотворение, о себе, в общем, то, но больше о тех людях, которые, как и я прошли эти жизненные лабиринты, многое поняли, многому и сами учили. Северяне, одним словом…..
Мне давно записала цыганка-судьба
Непростые дороги в простые слова,
Непростые поступки и как с этим жить,
И когда полетать, и кому послужить.

Мерой разной пришлось оценить, что дано.
И смиренья удавку сквозь взглядов стекло,
И широкий простор сквозь колючек забор,
И раздачу туза с рукава в перебор.

Мне шептали: «Зачем…?», то кричали: «Куда…?»
Не пускали, как путы. Но рвалась душа,
Чтоб увидеть рассвет, им же мнился закат.
Я себя заводил и всё делал не так….

Мой ответ очень прост: «Сквозь огонь в полынья!
И по розе ветров уносило меня,
Оставляя на сердце за выслугу лет
Шрамы чьих-то просчётов и наших побед!

И как иглы, втыкались под кожу года,
Набивая тату в память и на тела,
По которой своих признавал нас потом,
И шахтёрский забой, и  афганский  разлом!

Так с тех пор и шагаю по этой земле,
Отличая на запах врагов и друзей,
Свято веря в любовь, свою мать и отца,
Ничего не забыв, никого не предав!

    Напрасно кто-то думает, что страна, где мы проживаем, её чаяния и надежды, планы и свершения-всё это совершенно не привязанные к нам события. Всё происходит в ней вместе с нами. Поэтому, отмечая те или иные даты и факты своей биографии, смело нужно отметить, что это не только история вашей личной жизни, но и история вашей страны, в каком бы затерянном уголке или большом мегаполисе это ни происходило. Наш земной шарик в масштабах каждой личности и он же маленькая пылинка в потоке мироздания, движется в пространстве и во времени вместе с нами, как и мы с ней, совершая и планируя, проживая и повествуя, оставляя свой след в этом мире каждым поступком, каждым шагом. Потому то мы есть одно целое. Мой небольшой философский опус в продолжение предыдущего повествования изложен в понимание событий, которые происходили далее. Заканчивалась целая эпоха в жизни не только моей страны, занимающей одну шестую площади всей суши планеты под названием Земля. События, перевернувшие в 90-е годы по меньшей мере сознание людей, проживающих на территории нашего тогда ещё Союза, стали моментом истины для понимания и непонимания, они повернули восприятие действительности многих от объективного в субъективное, из реального в идеалистическое. И в том было что-то мистическое, и в то же время совершенно предсказуемое в развёрнутом течении времени, где всё течёт и всё изменяется.
   А начиналось всё в 80-х годах прошлого столетия. На памяти у всех знаменитые забастовки, когда первыми во всеуслышание о себе заявили шахтёры. Акции профсоюзов охватили всю страну, где были угольные регионы. Не прошли эти события и мимо нашего Воркутского угольного месторождения в Коми АССР. Первые стачкомы, советы трудового коллектива, свободные выборы всех должностных лиц на предприятиях. Помните? И в это время в стране уже совершенно зримо проявляются все недостатки выбранной когда-то, казалось, на века линии партия и правительства в направлении развития экономики. Ослабло внимание к человеку труда, как личности. В целом, все понимали, что срочно нужно  что-то менять. Но никто не знал, что именно и как. Мы ведь по-прежнему оставались первой в мире страной, шагнувшей на путь построения коммунизма. Именно поэтому, будучи в сознании ещё совсем не готовых жить по потребности, а отдавать по необходимости, брожения и шатания в умах, активно подогреваемые нашими западными и заокеанскими партнёрами, взяли верх над объективным пониманием действительности. И это вошло в каждый дом, в каждую семью, в каждого человека. В это же время в противовес надвигающейся «свободе» начинает активизироваться и власть. Но на состоявшихся почти повсеместно выборах, снова, как в 17-м году, во главу угла ставится не знания и умение, а «пушечное мясо» для приведения во власть людей, в этом ещё не очень-то разбирающихся. Но тем не менее, не все так думали, и наиболее зрелые и здравомыслящие шли на этот тернистый и порой неблагодарный путь, чтобы не дать разорвать страну. В этом процессе пришлось поучаствовать и мне, когда от комсомольской организации нашего района я был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета республики. Многое пришлось примерить на себя в процессе этого баллотирования совершенно по-новому. Но вопрос оставался открытым –куда идти и за кем идти? Ещё много должно будет пройти времени, чтобы страна, покатившаяся в тар-тарары, разобралась в том, кто ей друг, а кто и нет, когда люди поняли что не всё то золото, что блестит, и когда стало понятно, что методы, выбранные народом в части достижения своих целей обрести «свободу», не совсем , мягко скажем, правильные. Откроются глаза у многих… потом. А пока мы снова на распутье. «Мы наш, мы новый….» и так далее по тексту. Всё опять повторялось в нашей многострадальной Родине, которая вот-вот, казалось, должна была кануть в лету….               
    Последняя должность на шахте Воргашорская в моей трудовой биографии была начальник смены или сменный инженер в просторечии. Чтобы не утруждать читателя описанием всей иерархической лестницы должностей в угольной промышленности, скажу кратко, что «сменный»  подчиняется только директору, главному инженеру и заместителю директора по производству, поэтому в шутку его называют ночной директор. И то сказать, в вечернюю и ночную смену вся эта махина, которая обслуживалась в то время одновременно полутора тысячами человек, была под внимательным взглядом именно этого человека и подчинялась только его командам, его приказам, чтобы в закрома родины шёл на-гора уголёк, наше чёрное золото. Таким образом, к началу своей новой работы на новом месте, но всё таки там же, в родном городе за полярным кругом, я прошёл путь от электрослесаря до сменного инженера, заработал пенсию по первому списку льготного предоставления пенсии за выслугу лет в опасных условиях работы, да ещё в довесок пару-тройку сопутствующих угольной промышленности хронических заболеваний профессионального уклона.  Всё, страница закрылась и дальше начиналась совершенно другая работа, другого направления, и совершенно иные задачи становились теперь для решения благосостояния семьи и близких мне людей.  Так было со мной в первый раз, так…, чтобы в никуда. Правда, сказать так можно было всё таки с большой натяжкой, потому что вокруг были всё те же люди, с которыми мне не раз пришлось преодолевать трудности повседневной работы и даже быта, рядом были друзья, с которыми я съел, как говорится, не один пуд соли, рядом был родной город. А дома и стены помогают. К тому же всем известно, что прошлое не отпускает… никогда. 
    Новые люди, новые обстоятельства и новый жизненный опыт. Среди прочих легендарных личностей, которые сделали из меня специалиста, нужно обязательно отметить директоров шахты Воргашорская в разное время Субботина Александра Ивановича, Ермакова Петра Александровича, начальника участка ВТБ Попова Георгия Ефимовича, начальника добычного участка Вильчицкого Виктора Владимировича, секретарей комсомола шахты в разное время Ручкина Андрея, Сулейманова Сергея, секретаря парткома шахты Замедянского Анатолия, и многих других, кто во многом помог сформироваться мне, как личности, как специалисту.
    Никулин Николай Геннадьевич, мой преподаватель в институте, в советские времена начальник проходческого участка на шахте Комсомольская Объединения Воркутауголь, в дальнейшем секретарь райкома ВЛКСМ и куратор нашего «афганского» движения в Комсомольском районе города Воркута и после развала партии директор многопрофильного малого предприятия «Интерком», да просто друг и соратник - вот тот далеко не полный список всех регалий, которыми он обладал за свою короткую жизнь. Именно ему я обязан своему успешному получению новых знаний во времена, ставшими потом называться 90-е годы. Именно с его лёгкой руки ещё в 83-м году прошлого века была создана одна из первых среди прочих наша «афганская» общественная организация под сокращённым названием СВИ города Воркута, где мы, опалённые войной, познавшие в полной мере, что такое плечо товарища, могли решать наши насущные проблемы, помогая друг другу и в работе, и в «бытовухе», да и просто поговорить. Потому что у нас у всех и на всех была одна общая история, одна война…. И одна Родина!
      Итак, в 1991 году я был принят на должность финансового директора организации, где и руководил Николай Никулин. Опыт предыдущей работы в купу с полученными знаниями был полезен, но во многом нужно было многое начинать с нуля. Благо, коллектив подобрался достойный, да и к тому же все мы, как говорил Штирлиц в легендарном фильме «Семнадцать мгновений весны», кушали из одной тарелки в смысле места пребывания и образа мышления, да и жизни, пожалуй. Отдельно отмечу, что пришёл я в «Интерком» не один. Зеркалов Сергей составил мне не только компанию, так как и он, как и я , ушёл с шахты Воргашорская, и случилось это почти в одно время, и он, как и я, состоял в нашей «афганской» организации, и тоже понюхал порох войны там, «за речкой», С ним меня связывала и связывает до сих пор настоящая дружба. Хотя и видимся теперь редко, но это не беда, мы то знаем. И потом, когда мы с ним уже организовались на другом предприятии, уже нашем, где были только «афганцы» при решении всякого рода производщественная организацияственных, и не только, задач, Сергей не раз и спину прикрывал, и выручал по делу, и по дружбе. Люблю его, как друга, до сих пор.
      Но вернусь к своему жизнеописания. Как я уже писал, в 1985 году нами была учреждена общественная организация Союз воинов-интернационалистов, и такие организации стали появляться на территории всего Союза. И хотя названия их были разными, смысл создания таковых был один – объединение в одно целое нас, как говорили в народе, «поучавствоваших». Немного позже, когда законы  стали позволять, стали создаваться и коммерческие структуры, уставной деятельностью которых было прежде всего забота о семьях погибших, о близких нам людей и увековечивание памяти павших при исполнении интернационального долга за пределами нашей Родины. Может быть именно поэтому в 1992 году мы и назвали наше коммерческо-производственное малое предприятие «Братство» , где я вплоть до 2000 года был соучредителем и заместителем директора.  Как и всё новое, мы тоже начинали с нуля. Вы все, конечно, помните эти годы, их ещё называли «шальные девяностые», когда вся страна превратилась с лёгкой руки нового руководства страны в огромный рынок. Всё покупалось и продавалось, и продукция, и заводы-пароходы, и люди, и иногда власть. Законы зачастую писались под определённую группу лиц, или были просто популистскими во славу и в угоду определённого круга лиц или кланов, ставших позже называться олигархическими. Как тут не отдать должное    моему преподавателю в институте по «Политической экономике», я понимал, что происходит, к чему ведёт и чем закончится. Всё таки, знания - великое дело, дорогие мои читатели. Сказать по правде, если в столице события развивались со стремительной скоростью, так как власть и финансы были сосредоточены именно там, то в провинции, так сказать, откуда в большинстве своём мы все и произросли, смена сознания людей и власти происходили гораздо медленнее и спокойней. И люди не сразу с головой ушли в новые веяния развития современной экономики страны. Поэтому многое из наших начинаний с учётом вышеперечисленных уставных задач наших организаций, находило понимание и поддержку во власти и просто у людей вокруг нас.  А впереди были годы переосмысления, годы перестройки сознания, годы как взлётов, так и падений. И нашей организации предстояло вместе с нашей Родиной, с нашим народом, пройти эти испытания, где были и вода, и огонь, и медные трубы…. Что, собственно и происходило. 
    Но всё, что ни делается, делается к лучшему, как говорит народная мудрость. В моей жизни, как и в целом по стране, появлялись новые связи, новые объединения структур наших афганцев» уже шли во власть, чтобы своим напором и знанием жизни как то привнести в жизнь тот неоценимый опыт преодоления трудностей, который так необходим стал в новом понимании всего происходящего. На слуху у всех уже были такие организации, как Союз Ветеранов Афганистана, Боевое Братство. Слёты и съезды, постановка задач и способы достижения целей, продвижение наших лидеров во власть, принятие законов, касающихся нашей деятельности – вот те лишь немногие задачи, которые необходимо было решать и воплощать в жизнь.
   Короткая запись в несколько строк трудовой книжки: «Принят на должность заместителя директора ТОО ПКП «Братство», и ниже уже следующая: «Уволен по собственному желанию». Но это целых, а не всего лишь, восемь лет. Ведь за этими годами стояла моя жизнь, жизнь моих друзей и соратников по работе и в целом движению, жизнь наших семей, которые, конечно же, становились такими же соучастниками наших удач и неудач. К слову сказать, в какой-то год я подсчитал, что с семьёй я был только два календарных месяца, а остальное время командировки, разъезды, слёты, съезды, общественная нагрузка и прочее, прочее, прочее…. А ведь у меня было уже трое деток. Так что все тяготы и лишения такой жизни со всеми их плюсами и минусами в полной мере пронесла сквозь эти годы и моя семья, и семьи моих товарищей по работе.
   Но в целом работа шла успешно, и при всех её недостатках и недочётах мы выдерживали этот ритм. А потом….
   Наверное, с годами становишься мудрее, что ли. Приходит время собирать камни, как сказано было в притче о Тамирлане. И вот уже позади остаются трудовые будни в коллективе Лифтостроительного завода в Щербинке Московской области, одного из немногих , оставшихся к тому времени действующих предприятий, которые были ведущими в своей отрасли. Но это недолго, потому что было невыносимо смотреть, во что превращаются отношение к человеку труда при переходе страны в целом на рельсы экономики рынка. Потом было предприятие по производству мебели, тоже известная марка «Мистер Дорс», где я поработал консультантом и продавцом одновременно, потом несколько других предприятий, мало чем отличающихся по сути направлением своей деятельности и по большому счёту, не оставившие в моей жизни никакого следа кроме записи в трудовой книжке. Однако среди прочих было одно, в которое я был приглашён, как инженер. И хотя профиль предприятия никак не был связан с моей прошлой деятельностью, всё же знания и опыт были необходимы именно здесь, в строительной организации, где я и руковожу по сей день. А что будет дальше? Кто знает….
    Но есть несколько важных, я бы даже сказал, эпохальных событий в моей жизни. И об этом я напишу отдельно…. Продолжение следует.