послушай, ведь мы сидим у костра с тобой уже тысячу лет подряд,
а ты не сказал ни слова, чтоб разъяснить
мне кто ты и что ты, откуда на мне наряд
этот тёмный, зачем на запястье нить.
ты ветер, играющий в волосах, и будь ты сто раз треклят
за эту свободу, которой никак не даёшь вкусить,
а только держишь когтями, льёшь в мою глотку яд,
я глотаю так жадно, как будто давая себя убить.
откуда-то дождь начинает слабенько моросить...
скажи мне, ведь ты же играешь с ними
как кот, у которого в лапах мышь,
зачем тогда сказки, зачем их жалкие имена?
кому они все нужны? понятно, что без следа
до единого сгинут здесь, и останется шелестеть камыш
я прошу, услышь:
мы с тобой ведь не в первый раз
у ночного костра, без ненужных стен, без ненужных крыш,
без притворства, масок и без прикрас,
а вокруг только тьма и тишь.
почему же молчишь? разве я чужа?
я тебе роднее, чем брат, я ведь только тебе верна.
всё, что может гореть - это твой фонарь,
догорающий наш костёр да звенящее остриё ножа.
я должна признаться тебе, Смотритель, что я больна:
лихорадка душит, мурлычет, ластится под бочок не спеша,
я давно не была обласкана, а она нежна.
посмотри сюда пристально
сталью глаз, да, смотри, смотри,
ты на то и Смотритель, чтоб всё вокруг замечать.
посмотри же мне в душу, я открываю её, дрожа,
в ней деревья поют о своём, листочками трепеща.
знаешь ли ты, Смотритель, что значит прощать?
отпускать на волю? жалеть?
знаешь ли, каковы глаза у тех нигеров, что, ложась под плеть,
только помнили имя своё и родную мать,
ложились в звенящей пыли умирать,
а глаза у них продолжали как угли тлеть.
так скажи Хозяину, чтобы он не спешил осуждать на смерть.
мы живём ещё, даже здесь, Смотритель, в твоей тенистой стране,
пока не...
пока нас свои же грехи не заставят сдаться и умереть.
я замёрзла. рассвет далеко, и вообще неизвестно, приходит ли он сюда,
погаси фонарь, если хочешь, я больше уже не боюсь
ни теней, ломающих пальцы, ни крови, ни чистого зла,
ты лучше послушай, Смотритель, сейчас я сыграю блюз.