***
Мне кажется, что я писал всегда,
весь век, всю жизнь одно стихотворенье,
а в нём искал непрожитое «да»
и неизвестных слов прикосновенья.
Тяжелых туч косматый перебор
ползёт по кромке неба осторожно,
и стелется привычный разговор,
о том, что в жизни больше невозможно.
Из дальних мест не будет телеграмм,
ни длинных писем, ни иных посланий.
В руках моих не грифель, не калам,
но только грех словесных созиданий.
Возьми мой грех, коль хочешь, на себя.
А нет, так нет – я вовсе не в обиде!
Там, в небе, ангел, истово трубя,
проложит горний путь моей планиде.
Ущелья улиц, гомон чёрных птиц,
шуршанье шин, медлительность прохожих,
в проёмах окон хмурый взгляд бойниц
и строгость лиц в набрякших складках кожи.
Не стоит думать долго о плохом,
о суетном, мирском и бестолковом,
и если грустным заболеть стихом,
то можно тем же вылечиться словом.
Брусчатый камень вытерт и согрет
зашедшим солнцем – вечер на исходе.
И под ногами каменный паркет
меняет цвет, отдавши дань природе,
природе осени в преддверьи ноября,
что замерла на грани листопада,
а на ветвях оттенки янтаря,
и на душе щемящая прохлада.
***