Стеклышки из детства Сани летом, гуси и горбунцы

 
 По утрам меня будили.
Нет, никто не подходил и не говорил: "Таня, вставай!" За стеной гремели ухваты, в русской печи постреливали березовые дрова. В коридорчике, где отец отвоевал себе место под верстак, шуршала, завивалась и батистами падала на пол широкая стружка. Отец поторапливал мать: "Отстряпалась?"
"Готовь сани летом"- объяснил мне отец, когда я его спросила, зачем он в горячую печь задвигает вопросительные знаки из расколотых в длину берез.
Весной, рано утром, по насту, я ездила на санях в лес, где отец ходил в самой гуще стройных берез, выбирал какую-то, нужную себе. "Вовремя, Таня, мы к ним приехали! Слухай! Сок гудёт!" И когда я ему показывала: "Тять, а вот смотри какая гладенькая", он подходил и проводил по стволу шершавой ладошкой: "Несгонистая, и вправду годится".
Я уже знала, что выбирал он березки без сучков внизу и одинаковые по толщине сверху-донизу.
Не все березки шли потом "на полозьё", как говорил отец. Отпилив нужные части, он ловко раскалывал их в длину по сердцевине. В тенистой стороне дома, где снег горбатился сугробом и еще и не думал  таять, закапывалось все это полозье - замачивалось, напитывалось снеговой водой. Но часто полозье отец закапывал в навоз: "Надёжи больше". Гнул заготовки отец на каком-то приспособлении. Приговаривал: "Вот ловко -то как у нас с тобой, Таня, получилось! И на дровни, и на розвальни согнули, и на санки тебе хватит". Отдохнув, просил найти Годькин журнал с картинами. "Боярыня Морозова"- читала я подпись под картинкой. "Ишь, как, барыню-то унизить хотели: на мужицких розвальнях везут." И тут уж мне самой становилось интересно, что это  за барыня и почему ее, барыню-то, везут на мужицких санях.
А сани делались не враз.
Полозье парилось в печи, потея березовыми слезами сквозь бересту. А я уже мечтала о зиме, о горке, с которой так весело на санках своих катиться! На таких-то санках и ледяная горка не нужна, катись - не хочу, лишь бы склон был! Ледяную горку отец нам с детворой заливал в проулке, там зимой снега наметало много и по нему никто не ездил. Лучше всего кататься с такой горки - на глызах. Эх, вы и не пробовали на них кататься? И не знаете что это такое?! Это коровья лепешка, замерзшая и облитая водой много раз. Обмороженная лепешка скользила со скоростью звука. Мы так думали. Потому, что в ушах свистело.
Но это было зимой. А сейчас лето, с бесконечно длинными днями. Длинными, а все равно жалко было уходить с Томского озера, на котором мы целыми днями пасли гусей. Или - они нас?
Захватив с собой материн маковый крендель, и догоняя гусей, важно поднявших головы в степенном строю, рассматриваю под босыми ногами шелковистую пыль с кратерами от редких дождинок. Путь у нас долгий.
Думаю, и почему это на ближнее, Плотавское озеро, вокруг которого само село расположилось, мать гусей не отправляет?Размышляю:Томское озеро чистое,  нет никаких камышей, гуси на виду. Наверное, поэтому? Потом вспоминаю, что гуси, как и мы, из озера почти не вылезают. Мы - то понятно почему. Вода - парное молоко, соленая, дно чистое песчаное. В какие только игры мы не играем! Гуси все от нас подальше вбок уплывают, и ныряют, ныряют, и ныряют. Рыбы в озере нет, играют, что-ли? Вспомнила, как брат Гоша мне про горбунцов рассказывал. Эти рачки маленькие у нас только в Томском озере водятся. Гуси за ними и ныряют целыми днями. Траву пощипать выходят совсем ненадолго. Как и мы. Подкрепиться на ближайшей полянке ягодой, гусиным луком, калачиками, тем, что найдем.
И снова-бултых в озеро! До посинения, до гусиной кожи.
Догоняем гусей, хватая с берега свою одежку. Солнце им скомандовало: пора домой. Идут, снова степенно по тому же пыльному шелку. Нашим босым ногам горячо, мы бежим, подскакивая и подтанцовывая. Забегаем в околок, хватнуть кустиков клубники или костяники, а то и сыроежка попадется. Дорога идет мимо кладбища. Мы все боимся, но вида не показываем, только в ту сторону стараемся не смотреть. Но вот гуси наши переходят баевскую дорогу, делятся на стада. Скоро дома.
За столом, засыпаю с вкусным пирогом в руке. Мать меня, сонную, раздевает и укладывает в постель. До утра. До шороха стружки, запаха закипающего супа в печи. А снится мне гусь, который с горки горделиво катится на ледянке, а я обгоняю его на стремительных санках.