Однажды дружок мой закадычный, Юрка Петухов, впервые в жизни влюбившись в одноклассницу, сочинил в её честь сразу целых два стишка, и по большому секрету поведал их мне.
При зашкаливающей эмоциональности стишочки были совершенно «никакие», как в художественном отношении, так и по исполнению, что я увидал сразу, хотя никогда особо не интересовался не только тонкостями стихосложения, но и поэзией вообще.
Со свойственным ещё в ту давнюю пору неуёмным стремлением к совершенствованию всего и вся я, едва тот ушёл, бросился «шлифовать» творения друга, а поскольку исходный материал был безнадёжно слаб, я незаметно для себя почти полностью переписал его, получив «на выходе» нечто, лишь весьма отдалённо напоминающее восторженные излияния влюблённого «поэта».
…Ты для меня, как для Пьеро Мальвина,
Далёкая и близкая моя,
Ты словно кисти гения картина,
Перед которой поклоняюсь я.
Пишу я «Юра+Иришка» на заборе,
Брожу я за тобою по пятам.
Какое же меня постигнет горе,
Расстаться если вдруг придётся нам!.. –
всего семь столь же «шедевральных» строф.
Второе, насколько помню, было ещё более корявым, и не сохранилось ни в черновиках, ни, тем более, в памяти.
Нетрудно убедиться, что мои творения столь же мало были похожи на настоящие стихи, как и их породившие, несмотря на то, что в сравнении с исходниками звучали относительно складно, более-менее ровно укладываясь в размер и имея некие подобия рифм.
Однако тогда, сравнив результат с произведениями классиков из школьной программы, я пришёл к совершенно однозначному выводу, что они нисколько не хуже, а во многом даже превосходят всякие там «белеет парус одинокий» и «буря мглою небо кроет», и потому счёл, что обнаружил в себе невероятный поэтический дар, благодаря которому мне в достаточно скором времени предстоит стать не менее великим, нежели назначенные классиками авторы задолбавших на школьных уроках совершенно не интересных 16-летнему пацану стишков.
Правда, оставался ещё Есенин, в отношении стихов которого я объективно признался себе, что они гораздо лучше моих, но вскоре я скромно решил, что для начала второе место в списке величайших русскоязычных поэтов меня вполне устроит.
Справедливо рассудив, что обладать даже таким неимоверным талантом, какой открылся во мне, мало – нужно его ещё и реализовать, я принялся изготавливать рифмованные поделки в довольно изрядных количествах, хотя торопиться стать знаменитым у меня, вроде бы, не было никакой необходимости: до 26-ти лет оставалась ещё чёртова уйма времени, а дряхлым 37-летним стариком я вообще себя представлял весьма слабо.
Вскоре после творческого дебюта я и сам в очередной раз влюбился, и источник вдохновения постоянно находился «под рукой», поскольку с той девушкой, в отличие от всех предыдущих объектов моего обожания, начали складываться реальные отношения.
К моим стихам Таня относилась снисходительно, хотя я этого не замечал, однако адресованные ей воспринимала с определённым удовольствием, и однажды, после напыщенной декламации очередного шедевра расчувствовалась и позволила поцеловать себя в губы…
Подобный скачок в отношениях мгновенно убедил меня в том, что поэзия – великая сила, и восхищённые моим талантом девушки станут дозволять и гораздо большее. Подобный стимул сподвиг на новый поток любовной лирики, однако, хотя страстные поцелуи под неизменной луной стали обыденной составляющей наших встреч, сверх того Таня разрешала весьма немногое, и через какое-то время моя страсть к ней несколько остыла, а вместе с тем зародились первые сомнения в том, настолько ли хороши мои стихи, как казалось вначале…
http://www.stihi.ru/2017/06/28/3192