http://www.stihi.ru/2017/06/28/3226
"...НЕ ИМЕЮЩИХ МЕСТА СОБЫТИЙ"
Сделавшись владельцем столь незаменимого в писательском ремесле «средства производства», как пишмашинка, я немедленно возобновил «лобовые атаки» на редакции, будучи уверен, что уж теперь-то, увидав не накарябанные от руки писульки, а солидные машинописные рукописи, сотрудники журналов немедленно осознают, что перед ними работы не какого-то графомана-любителя, а солидного автора, уважающего и себя, и редакционных работников, после чего публикации последуют едва ли не незамедлительно.
Возникло даже чувство неловкости: а ну как сразу в нескольких журналах напечатают одни и те же произведения? Отчего-то казалось, что в подобной ситуации я окажусь не слишком порядочным по отношению к каждому из изданий.
Не уверен, что произошедшие перемены хоть как-то связаны с новым оформлением рукописей, однако примерно с этого времени вместо предваряющего письмо дежурного «Ув. тов. Орехов!» всё чаще ответы из редакций начинались с гораздо более мне импонировавшего «Уважаемый Николай». Это я счёл добрым знаком, решив, будто моё имя уже достаточно хорошо известно в издательских кругах обеих столиц, что обуславливает такое, более доверительное обращение.
Однако машинописные рукописи постигала та же судьба, что и оформленные от руки.
Обещания «взять на заметку», «поместить в резерв» и даже «поставить в очередь на публикацию» время от времени приходили, однако реальных сдвигов так и не происходило.
Гораздо чаще случались отказы, и рукописи, которые «не возвращаются», ложились обратно в единственный ящик моего крохотного письменного стола, чтобы через некоторое время вновь проследовать почти теми же маршрутами.
Причины отказов были самые разнообразные; наиболее часто просто указывалось на «недостаточно высокий художественный уровень» произведений, что было самой что ни на есть бессовестной ложью: определение «высокий», даже с оговоркой «недостаточно» не имело к уровню моих творений ни малейшего отношения.
Следующей, по частоте, причиной отказа, было опять же «недостаточно» высокое идейное содержание.
Настоятельно рекомендовались темы советского патриотизма, любви к великой социалистической родине и к «её руководящей и вдохновляющей», а также обличения враждебного капиталистического строя во всех его гнусных проявлениях.
Однако даже гневное обращение к представителям мирового империализма:
«Вы, сидящие за аперитивом
на макушках Нью-Йоркских или
Сан-францисских бастилий!
Перед вами неизбежная альтернатива:
свобода либо насилие!»,
имеющее продолжением поэму-антиутопию «Неизбежная альтернатива» примерно на полторы тысячи строк, наивно, но совершенно искренне разоблачающую всю «гнилую сущность» того самого «враждебного строя», и получившее высокую награду в виде полуторастраничной разгромной рецензии литконсультанта ленинградской «Авроры» Е. Дьяконова, до страниц этого уважаемого издания так и не добралось, несмотря на зашкаливающее изобилие столь высоко в ту пору ценимого редакторами пафосного советского патриотизма.
Резюмировал свой ответ тов. Дьяконов следующим образом: «Описанные Вами события не могут иметь место в действительности, даже в том жанре, который Вами избран, а именно, научной фантастики, поскольку в 2017 году (а именно к этому времени я отнёс начало сюжета – прим. автора) на Земле уже не будет государств с буржуазным строем; в мире же победившего социализма подобные коллизии попросту невозможны».
(Ну, да, прав он оказался: 2017-й – вот он, как раз наступил, и хотя социализм во всём мире так и не победил, изрядно поторопился я тогда с прогнозами – не доросло человечество до возможности наступления описанных мною событий)
Другая поэма – «Инквизиторы», гораздо меньшая по объёму, повествующая об изуверах, загадивших лес и в завершение своей оргии на природе бросивших в костёр живого ежа, в глобальном развитии темы включала строки:
«…ощетинясь соснами, пальмами,
на лесного брата похож,
чтоб не сгинул в огне напалмовом
шар земной, как огромный ёж…,
однако и эти патетические призывы не возымели успеха, поскольку, как мне «объяснил» литконсультант журнала «Дружба народов» Я.Гусаков, «несмотря на то, что тема охраны природы весьма актуальна, подобный сюжет явно вымышлен, поскольку даже недостаточно сознательные советские граждане потенциально не способны на подобный акт вандализма, свойственного исключительно представителям наименее прогрессивных слоёв буржуазного общества…», и далее подобная же галиматья, вероятно, призванная убедить автора в том, что шрам от монтировки, появившийся, когда он отбил того самого ёжика у перепившихся подонков, возник у него в результате удара головой о пишущую машинку.
Примерно по той же причине (наличие «не имеющего места» в советской стране) было забраковано (ж. «Октябрь», литконсультант В.Гомов) и стихотворение «Очередь»:
Пусть каждый станет, кем хочет быть,
при условии, что желание в меру.
А я становлюсь частицей очереди
отдающих голос в защиту мира.
…не хвостом горластым, но горлом голым
встаём,
напрягая нервы до звона,
и слабеет хватка взявших за горло
целый мир,
измученный гонкой.
Мы – особая очередь!
Не ревущая,
не ломящаяся ближе, головы очертя,
как за дефицитом,
где даже в Будущее
и то стремятся пролезть без очереди.
Мы свои оставляем росчерки.
Цель одна, хотя и различны почерки.
Мир должен каждый получить без очереди!
Поэтому мы и стоим в очереди.
Вновь прозвучало слышанное уже не раз, что мол, «…несмотря на высокое идейное содержание произведения, автор упоминает явления, отнюдь не характерные для страны победившего социализма, такие, как:
- дефицит;
- очереди за предметами потребления;
- безобразное поведение советских граждан, стоящих в этих очередях…»
Вот так, оказывается: очередей нет, а люди в них ведут себя культурно.
Полным отсутствием логики страдали и многие другие рецензенты.
Не понимаю, почему было просто не сказать, что стишок слабый в художественном и техническом аспекте? По крайней мере, это было бы правдой.
Было написано и несколько других произведений гражданской тематики, в том числе про Афганистан. Последние я отправил в «Новый мир», бывший в ту пору наиболее прогрессивным и лояльным советским изданием, но и оттуда пришёл отказ с уже знакомой мотивацией: «описание и даже упоминание событий, не имевших и не имеющих место в действительности, не соответствуют принципам социалистического реализма».
До эпилога «не имеющих места событий» оставалось без малого семь лет…
А о любви к советскому строю, партии и комсомолу как-то не писалось, ибо я совершенно не умел повествовать о чувствах, которые не испытывал.
Да так и не удалось научиться этому на протяжении всей последующей жизни.
http://www.stihi.ru/2017/06/28/3270