История одного человечества.
Марк Орлис.
ЗАЧЁРКНУТЫЕ СТИХИ.
ТОМ ПЕРВЫЙ
2016 г.
Собрание сочинений
в 99 томах. Том 3-ий.
ТРОСТНИК.
Шумел тростник в ночи у волн.
А на волне качался чёлн.
Там девушка была мертва.
К воде склонялась голова.
А он, тростник, тихонько пел.
Челнок веслом слегка скрипел.
И подпевал ему тростник.
И в небе ангел вдруг возник.
Спустился ангел на челнок.
И с головы сорвал венок.
И ткань одежд он разорвал.
А ветер тихо подпевал.
А он, тростник, всё пел и пел.
Допеть он песню не успел.
Поднялся ангел и унёс
Одежды мокрые от слёз
И синий праздничный венок.
И стал тонуть тогда челнок.
Ну, а тростник всё пел и пел.
И ангел в небо улетел.
И там во тьме ночной исчез.
И хлынул дождь из тьмы небес.
ДЕТСТВО.
Вновь улицей знакомой я иду.
Вот дом. Тут детство пролетело.
Как много здесь сбылось!
Как много совершилось тут.
Напротив, во дворе однажды вечером
Я и мои товарищи сидели на скамейке.
И несколько подружек к нам подсело.
Был тёплый летний вечер.
Кто-то анекдоты рассказывал.
И, помню, я впервые
Увидел эти чудные глаза.
О, юное кокетство! В двенадцать лет
Как неподдельно ты.
Ничем, что было прежде и потом,
Тебя не заменить.
И мог ли я свершиться
Без чудной этой встречи!
А далее всё только повторялось.
И каждый раз напоминая детство.
Так сохрани душа святое ощущенье
Любви и уваженья к человеку.
Будь весела, чиста, наивна и тревожна.
Не измени. Не очерствей.
И пронеси тех несколько минут
Сквозь все препятствия,
Сквозь все невзгоды жизни.
И унеси с собой.
Как память о прошедшем детстве.
Или оставь в любимых детях.
Пусть испытают и они
Всю радость жизни,
Трепет дружбы,
Разлуку с милым,
И в любви спасенье.
НА ДАЧЕ.
Порой в предутреннем саду,
Когда с тревогой ждёшь рассвета,
И у созвездий на виду
Земля ещё во мрак одета,
Предвидя жизни вечный зов,
В невольной власти ощущенья,
Ты покидаешь помещенье,
Со скрипом отворив засов.
А вот и солнце поднялось
И засияло в перелеске.
И что-то всё же не сбылось
В рассвета торопливом всплеске.
А ночи тонкий аромат
Едва, едва лишь уловимый
Зовёт тебя туда, назад,
В мир красоты неизъяснимый.
*
Зачем мы бежим от желанья,
Не смея любить и мечтать,
Не вспомнив живое свиданье,
Не в праве счастливыми стать.
Собраться б в дорогу и с духом,
Приехать на встречу друзей,
Не верить наветам и слухам,
И броситься в ноженьки к ней.
ПТИЦА ФЕНИКС.
Нас окружающих явлений
Мы отмечаем красоту,
Когда над нами птица Феникс
Крылами бьёт о пустоту.
И снова радость и надежда!..
Так в допотопные века
Младенец разума, невежда,
Искал под камнем червяка.
И в предвкушенье острой пищи
В его груди вскипала кровь.
О, предок мой, душой не нищий,
Ты знал, ты знал уже любовь!
НАД ПОЛЯНОЙ.
Вечереет. Дождик льёт.
На пеньке сыром и сером
Вопреки иным примерам
Капля крупная плывёт.
Вот уж сумрак наступил.
Брызжет сизый дождь осенний.
Заливает мне колени.
Слышу звон и скрежет пил.
Там, вдали, идёт повал.
Там сосна ложится в лужу.
Там я некогда бывал.
И в жару бывал, и в стужу.
Дунул ветер от сосны,
Дунул ветер от весны,
Закружился над поляной,
И напомнил эти сны.
*
Юный вечер! Любовь и радость!
Сколько звёзд в наступающей мгле!
И солёная воздуха сладость,
И разлука на милом челе.
Поцелуи. Горячие губы.
И уже ль это мы и ночь?
И рассвета оскал беззубый.
И никто нам не может помочь.
Просыпаюсь. Вечерняя вьюга.
Дребезжание синих лучей.
О, родная, родная подруга!
Спутник милый бессонных ночей.
*
В раскрытое окно весной влетела птица
И увидала как в пыли играют дети.
И сердце птицы вдруг забилось с болью.
И позвала она детей призывной трелью.
А дети, захватив врасплох пичужку,
Захлопнули за ней окно покрепче,
И шапками её на землю сбили,
И посадили под колпак стеклянный.
Пыталась петь испуганная птица
Под колпаком, дивясь на солнце в небе.
Но лишь крылом она в стекло стучала,
И не могла произнести ни звука.
А дети к птице вскоре охладели,
И уж играли, и в окно глядели.
Когда же кто-то вспомнил о пичужке
И, подбежав, разбил колпак стеклянный,
Он замер в страхе перед бедной птицей.
Она уже лежала бездыханной.
СНЕГ.
Увозят пушистые горы.
Какое на улице горе!
Машинами бедного давят.
Телеги на светлого ставят.
И месят его сапогами.
И топчут красавца ногами.
Смотрите! На улице свалка.
А вам его разве не жалко?
Он падал свободный и чистый.
Ложился на землю лучистый.
Сверкал на морозе алмазный.
Берёзовый, розовый, разный.
Дышали просторы прохладой.
И был он вам сущей наградой
За позднюю осень с дождями.
И не был он холоден с вами.
ПОЭТ.
За все непомерные муки,
Что принял поэт на себя,
Ему незнакомые внуки
Не скажут, щадя и любя:
«Вы наш исключительный гений!»
А просто прочтут и поймут,
Что в некий далёкий весенний
Час утра, и в тысячи утр,
Поэт на распятие чести
Всходил, не склонив головы,
Не приняв ни сладенькой лести,
Ни зависти горькой травы.
И тысячи юношей гордых
Пройдут по спасённой земле
С характером светлым и твёрдым,
И тоже зажгутся во мгле.
И будут, сгорая, тревожить
Застоя болотную муть.
И тоже в себе уничтожат
Желание крепко уснуть
У струй голубеющей лести,
Под шелест ликующей лжи,
У склепа поруганной чести,
Что там бездыханно лежит.
О, юноши! Времени дети.
И девушки. Что тут скрывать.
Вы будете жить на планете.
И будете жить-поживать.
А гордое сердце поэта
Останется там, вдалеке,
Взорвавшись, как в небе комета,
В писавшей поэму руке.
ЗЕМЛЯ.
Утро встанет и солнце разбрызгает
Серебристую мелочь тепла.
А земля встрепенётся и выстрадает
Новый день, отчуждаясь от зла.
И прольются деянья-желания,
И свершатся мечты кораблей.
И, как призрачная Океания,
Поплывёшь ты среди тополей.
И, идя в эту даль бесконечную,
Ты нежна и светло-голуба.
Ты спешишь на свидание с вечностью
И негромко вздыхаешь: «Судьба!»
И любуюсь тобой ежечасно я.
Ты прости мне решимость мою.
Только знаю я: ты не несчастная.
Ты прекрасна в планетном строю.
Ты меня родила и взлелеяла,
И дала мне любовь и семью,
И доверчивым сердцем поверила
В бескорыстную нежность мою.
Я клянусь тебе, грусть моя светлая,
Что ничем не обижу тебя.
Нас зовёт красота межпланетная.
Только как мне прожить, не любя.
Утро встанет и солнце разбрызгает
Серебристую мелочь тепла.
А душа встрепенётся и выстрадает
Новый день, отчуждаясь от зла.
ПОРТРЕТ.
Ей двадцать два. Она нежна.
Воспитана. Мила. Умна.
Изящный бюст. Чудесный стан.
Прекрасный голос Богом дан.
И грудь, и бёдра как гранит.
И нет румянее ланит.
Рука длинна. Нога стройна.
Походка грации полна.
А Терпсихоре выдаст дань,
Ты видишь в ней лесную лань.
Ах, хороша! Но вот беда.
Она у зеркала всегда.
*
В старом Чикаго жили Олири.
Мать и три сына.
Отца у них не было в этом мире.
Другие ли, они ли.
Ну, в общем,
Его похоронили.
Дружно жили Олири.
Гордо жили
В этом жестоком мире.
Когда же несчастье
Открыло объятия шире,
Олири сказали,
Гордо сказали Олири:
«Хотя мы одни
В этом жестоком мире,
Мы брат за брата,
Мы - Олири».
В старом Чикаго
Жили мать и три сына.
Отца у них не было…
Но это была не причина.
*
От гордости до низости,
От радости до скуки,
От робости до близости,
От счастья и до муки,
От вечности до тленности,
От дьявола до Бога,
От бодрости до лености
Совсем, совсем немного.
*
Кто был любим, не может быть
Уже бесчувственным и чёрствым.
И кто хоть раз умел любить,
Любить пытается с упорством.
Достигнуть таинства любви
Я очень долго устремлялся.
Желанье теплилось в крови.
И я ему не противлялся.
Гореть любовною тоской
Способно всякое желанье.
Но благо таинства - покой,
А не стремленье и страданье.
*
Два мира предо мной:
Волшебный и земной.
Один меня пугает и тревожит.
Там всё как у людей.
Там торжество идей.
Там истина, что вымысла дороже.
А мир волшебных грёз
Не знает горьких слёз.
В нём расцветают
Красота и нежность.
Приходит он в ночи,
И льёт свои лучи.
Ах, если бы не утра
Неизбежность!
Дороже во сто крат
Мне всех земных наград
Не то, что я трудами терпеливо
Достиг, а этот сад,
И этот звездопад,
И радость,
Что светла и не пуглива.
Ах, если б не рассвет
И не теченье лет,
Не знал бы человек
Ни старости, ни бед.
*
Воздух как вата,
Но только подсиненный.
Ночь улетела, как птица,
К реке.
Что мне в твоём
Поцелуе и имени?
Что мне в твоей
Безучастной руке?
Будет ли встреча
Ещё нам назначена?
Был ли я близок
Душою к тебе?
Что б это всё,
Что свершается, значило
В нашей с тобой
Неизменной судьбе?
Что мне в твоём
Поцелуе и имени?
Что мне в твоей
Безучастной руке?
Воздух как вата,
Но только подсиненный.
Лёгкий туман
Проплывает к реке.
*
Не договаривая многих тем,
И обходясь без скуки в разговоре,
В глазах твоих увидел я, меж тем,
Всё то, что не постигнешь в споре.
Молчания минуты хороши
Для светлых душ и для сердец правдивых.
И, проникая в таинства души,
Мы избегаем объяснений лживых.
Глаза красноречивей всяких слов,
И сочинений разума богаче.
Желание - основа всех основ.
Несбыточность желания, тем паче.
*
Рождая мыслей ложные побеги,
Рассудок нам рисует дальний свет.
И уж в библейском мы плывём ковчеге,
И возвращаем радость прежних лет.
Всё в мире происходит незаметно.
Но стоит только посмотреть назад,
И ты увидишь: прошлое всецветно.
А будущее источает аромат.
Сердец горенье и умов броженье
Приводят мир в извечное движенье.
ЭЛЕГИЯ.
Когда закат так незаметно умер,
И ты пошла вдоль сада на руках,
Была ты в тренировочном костюме
И в тёплых полушерстяных носках.
Потом ты мягко перешла на «мостик»,
И дальше зашагала через двор.
Твоя прическа, твой пикантный хвостик,
Взметнулся. И я начал разговор.
И фонари живописали тени,
То удлиняя их, то раздвоив.
И тысячи причудливых растений,
Соперничая, дребезжа, извив
Свои неповторимые сплетенья,
Рассеялись среди твоих волос.
И дребезжали радостные тени
Совсем ещё неопытных берёз.
А небо, пробуждённое сверчками,
Уже зажгло Полярную звезду.
Мы шли с такими грязными руками,
С какими черти властвуют в аду.
Конечно, черти чужды волейболу.
У них свои, копчёные дела.
Но ты была застенчиво весёлой
И весело застенчивой была.
Потом в каком-то грустном ожидании
Мы слушали жужжание пчелы.
И тут ты мне сказала: «До свидания!»
И нам кивали лапками стволы.
И их неповторимые сплетенья
Тонули в тишине твоих волос.
И только сторонились робко тени
Совсем ещё неопытных берёз.
А небо, пробуждённое сверчками,
Уже зажгло Полярную звезду.
Мы шли с такими грязными руками,
С какими черти властвуют в аду.
АНГЕЛ.
Я ангела встретил в ночных небесах.
Он был мне знаком.
Уж полночь пробило тогда на часах.
И кто-то пешком
Прошёл вёрст двенадцать
И сел у реки.
И снял башмаки.
И звёзды скользили
По глади реки.
И сжал я виски,
Увидев круги
На плывущей воде,
Идущие вдаль.
И тут я подумал:
«Нет счастья нигде.
А жаль».
ВИДЕНЬЕ.
Я не дружил давно с мечтой.
Меня былой огонь покинул.
Но сон я видел золотой.
Любви несбывшейся картину.
Я будто радость потерял.
И жизнь утратила надежды.
Мне сердце дух волненья сжал.
И позабытый образ прежний
Щемящим трепетом тоски
Напомнил мне о прошлой боли.
Где мы встречались? У реки?
У стен мечети? В старой школе?
Ах, этот юный нежный взгляд!
Он и пленителен, и светел.
О, Боги! Я давно женат.
Ведь у меня жена и дети.
Навстречу двое. Я прошу
Спасти меня. Мне сердце сжало.
И что-то я сказать спешу.
И чувствую, что всё пропало.
Один со мною говорит.
Другой задумчиво внимает.
И взгляд его огнём горит.
Он даже что-то понимает.
И так стоим мы у дорог
В чудесный тихий вечер мая.
«Ах, я несчастлив! Я продрог».
Он папироску вынимает.
«О, диво! Это ведь Олег!
Олег Степанов! Боже правый!
Куда же мой стремится бег!
И этот луч луны лукавый».
Проснулся. Утро. Тихий свет.
И смотрят, смотрят как живые,
Глаза из невозвратных лет.
И чувства льются роковые.
*
Синь морская! Коснуться не смею.
О, рубиновый нежный закат!
И люблю я тебя, и лелею.
Ты, как мученик, в небе распят.
И звезды догоранье в рассвете,
И луны затухающий свет.
Все мы дети, мы мирные дети,
Нам каких-нибудь тысяча лет.
И сквозь вечную времени нежность.
Сквозь туманную даль вечеров
Я встречаю мечты неизбежность
И веселье весенних пиров.
И ромашки! Летящие птицы.
Соловьи золотистых лугов.
Вы небес отдалённых синицы.
Челобитчицы мирных богов.
Синь морская! Коснуться не смею.
О, рубиновый нежный закат!
И люблю я тебя, и лелею.
Ты, как мученик, в небе распят.
*
Ах, ты любовь бесконечная!
Старый запущенный сад.
Грёзы. И ночь бессердечная.
Волны несутся назад.
Девушка! Милая, милая.
Будьте мне верной звездой.
Пусть вас дорога унылая
Не обвенчает с бедой.
И не ленитесь, красавица,
Нас и жалеть, и любить.
Всё в этой жизни состарится.
Вечному счастью не быть.
*
Улетают в кружении дивном
Золотые рассветы весны.
И в полёте мечты лебедином
Долетают до звёзд и луны.
И таинственным лугом окутан
Задремавший цветок полевой.
Паутиною нежно опутан
Ручеёк. И звенит как живой.
И простор обагрён звездопадом.
И меня поманила река.
Грудь мою обожгло водопадом.
И волну рассекает рука.
И вхожу я в пучину покорно,
Вспоминая счастливые дни.
И вздыхает душа животворно.
И в тумане мерцают огни.
*
Снова ночь. Буду я, как и прежде,
В этот час ожиданием жить.
И в тоске, и в несмелой надежде
Отпущу я стремления нить.
И в глаза я надежде небрежно
Посмотрю сквозь мерцанье и мглу.
И засну. И во сне неизбежном
Попрошу у Амура стрелу.
Натяну тетиву до предела,
Отпущу нетерпения нить,
И увижу: стрела улетела.
Ах, как хочется верить и жить!
Снова ночь. Буду я, как и прежде,
С нежным трепетом утро встречать.
И в тоске, и в несмелой надежде
Ясный луч в небесах отмечать.
*
Нет, мне не хочется верить
В то, что пройдут без следа
Чувства, надежды, потери,
Мысли, мечты, города.
Надо ли помнить о прошлом,
Если грядущего нет…
Льётся ко мне сквозь окошко
Звёзд ослепительный свет.
СМЕРТЬ ПОЭТА.
В застенке умирал поэт.
Ему с рожденья было
Пятнадцать отроческих лет.
Но в нём играла сила.
Он против варварства восстал.
И, не стерпев позора,
Он жертвою террора стал.
И вот он в клетке вора.
Его свезут на эшафот.
И там его повесят…
Вокруг уже стоит народ.
Часы пробили десять.
За правду голову сложить
Оно ничуть не стыдно.
А вот рабом всю жизнь прожить
И мерзко, и обидно.
*
Нет гармонии выше гармонии
Двух сердец, отлетающих в рай.
И больнее нет в мире агонии,
Чем утраченный Родины край.
Чужеземная роскошь весёлая
Не излечит печали души.
О, далёкая родина голая!
И над тихой волной камыши.
Как любил я задуматься вечером
До невольных и искренних слёз.
Что поделаешь! Делать уж нечего.
Жизнь не всадник, но трудный извоз.
Пыль дорожная. Грязь чужестранная
Прилипает на мякоть души.
И картина рисуется странная:
Отчий дом и вдали камыши.
И могила родителей скромная
На заброшенном кладбище там.
Ты прости нас, отчизна огромная!
Отпусти прегрешения нам.
Время старое. Время новое.
Я понять ничего не могу.
Ты сама, как и я, непутёвая.
И пред нами в огромном долгу.
Нет гармонии выше гармонии
Двух сердец отлетающих в рай.
И больнее нет в мире агонии,
Чем утраченный родины край.
*
Прости меня за всё, что было,
За не свершившийся роман.
Но знай: и сердце не остыло,
И чувств бушует океан.
И нет покоя постоянства.
И устремлён я за мечтой.
Иду сквозь годы и пространства
На звук надежды не пустой.
И там, где времени начало,
Там нет измены и обид.
Там сердце трепетно стучало.
И свет там дружбы не убит.
ЛЕГЕНДА.
Живёт на земле неизвестно зачем
Убогий, забытый судьбой человек.
Ничем не отмеченный в жизни, ничем.
Бессмысленно свой проживающий век.
А где-то красавица в роскоши ждёт.
Но милый её не тревожит в ночи.
И только порою к окну подойдёт
Она. И увидит как блекнут лучи.
Представим их вместе: его и её.
Он бледный, убогий, но крепкий старик.
И юность сама! Он снимает тряпьё.
Ложится. Она пробуждается. Крик.
А дальше?.. Дальше тревожная ночь.
Она понесла от него!.. На заре
Уходит он молча. Ему не помочь.
Мороз, суховей и пурга на дворе.
Его обжигает студёным дождём.
Он болен. Простужен. Он скоро умрёт.
А мы через сорок недель подойдём
К окну. И у замка собрался народ.
Царица рожает! Уже родила.
Два мальчика чудных. Два принца кровей.
Она их так долго, так долго ждала.
А в поле могила. Над ней суховей.
*
Всё в мире ложь. И право, и сенат.
И мы к деяньям разума причастны.
И как и десять тысяч лет назад,
Мы неверны, коварны и пристрастны.
Всё в мире спорно. Разум и закон.
И вряд ли люди в этом виноваты.
Всему виной и оправданьем Он.
И лишь Его деянья святы.
Неоспоримы истина и ложь.
И солнце встанет. И падёт туман.
А это, значит, ты ещё живёшь.
И попадёшься на любой обман.
*
Слеза к слезе, ладонь к ладони,
Душа к душе, мечта к мечте.
Ничто в реке времён не тонет.
Ничто не гибнет в красоте.
Минута вечного покоя.
Остановись! О, чутко зри!..
Ах, что ты видишь там такое?..
Там. В ярких всполохах зари.
МОСКВА.
Мрак ночной плывёт по крышам,
По церковным куполам.
Кремль, всех прочих башен выше,
Делит город пополам.
А в Кремле, в тревоге ночи,
Дремлет древний великан.
Пушка-царь. Сквозь сумрак отчий
Я взираю через план.
Встрепенись, проснись, Россия!
Вспомни древни времена.
Вспомни Пушкина-витию
И другие имена.
И тебе ль, Москва, пристало
В пьяном мареве лежать.
Ты ль, столица, не устала
Грош да курицу держать.
Будь хозяйкою над Русью.
Пораскинь башкою. Встань.
Будь безгрешной во Иисусе.
Быть собой не перестань.
И сверши всё чин по чину.
И забрось печаль-тоску.
Отыщи беды причину.
Накажи враля Луку.
Подружись с мечтой и верой.
Чистой совестью живи.
Потрудись великой мерой.
И на пир людей зови.
*
Прильну ль к груди твоей невольно,
Коснусь ли уст твоих во сне,
Мне всё едино, мне не больно.
Мне сладко. О, как сладко мне!
Простоволоса. Лоб прикрытый.
Взгляд устремлённый. Мысль чиста.
Какие чувства в ней сокрыты!
Какая в сердце красота!
РУСЬ СТАРИННАЯ.
О, демон вечности печальный!
Ты слышишь этот звон хрустальный?
Он и тревожит, и зовёт.
Ах, Русь святая, обернись!
Воззрись в заоблачную высь.
Окинь лучами лоно вод.
Ты видишь трепет ярких звёзд
И семицветных радуг мост?
И дней неумолимый ход.
Россия! Запад и восход.
ЗВОН.
Заснув на миг у тихого ручья,
Ты понимаешь, что уже ничья.
Но твёрдо веришь: не помедлит он.
И возродится колокольный звон.
Ты так любила этот чудный звон,
Когда в просторах разливался он.
И воздух был восторженно лучист.
И был восход таинственен и чист.
ПОРТРЕТ.
Нарисую твой портрет,
Если хватит трепета.
Вкруг лица янтарный свет.
Губы в центре с лепетом.
Руки я твои сложу
На колени смуглые.
Косы плотно уложу
Я на плечи круглые.
Встану рядом у плеча
Твоего открытого.
А вдали пускай, журча,
Вдоль холма изрытого,
Речка быстрая течёт.
Рыбка в ней пусть плещется.
И пускай слеза не в счёт
По щеке трепещется.
А ещё звенят-поют
Пусть грачи весенние,
Воспевая грусть твою,
Боль и вдохновение.
ЛЮБОВЬ И СТАРОСТЬ.
Любовь и Старость начинают торги.
И вот уж верх последняя берёт:
«Ну что, Любовь, ты всё ещё в восторге?
Уймись. Уж Старость у ворот.
Смирись со мною опытной и мудрой.
И я тебе сумею угодить.
Я голову твою посыплю пудрой.
И разорву твоих сомнений нить».
И тут Любовь, стряхнув с груди запястье
Старухи алчной, глубоко дыша,
Ответила: «Ах! Ты моё несчастье!
Но всё жива, жива во мне душа.
Ты заходи. Верши свою победу».
А Смерть сказала: «Подойду к обеду».
Она стояла тут же, в стороне.
И думала: «Попались обе мне».
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ БЫЛЬ.
Молодой. С простым лицом. Уважительным.
Мог бы стать солдат отцом. Положительным.
Мог бы стать. Да не сумел. Время к вечеру.
Паровоз вблизи гудел. Делать нечего.
А малыш годков пяти. Обаятельный.
Заигрался на пути. Невнимательный.
Не сумел солдат пройти незамеченным.
И остался на пути изувеченным.
А малыш годков пяти. Обаятельный.
Мог теперь домой идти. Невнимательный.
Молодой, с простым лицом. Уважительным.
Мог бы стать солдат отцом. Положительным.
Мог бы стать. Да не сумел. Озабоченный.
И лежит, как и бочке мел. У обочины.
ТРЕВОГА.
С кувшином возле водопада
Стоит черкешенка младая.
А там, внизу, в тенетах сада,
Мы видим, женщина другая.
И обе думают о нём,
С утра уехавшим в равнину,
Чтоб там под вражеским огнём
Отбить у них красотку Нину.
За тучей месяц проплывёт,
Звезда ли заблестит высоко,
Уж скоро будет ровно год,
Как он влюблён в неё глубоко.
Раздастся ль выстрел за горой,
Вздохнёт одна, другая вздрогнет.
Кувшин наполнен у второй.
У первой даже бровь не дрогнет.
И обе ждут, тоску смирив,
В сердцах уж привыкая к Нине.
Но не слабеет в нём порыв.
И он уже не ласков с ними.
Он их любил. И целый год
Был счастлив. А теперь, терзая,
Он с ними больше не живёт.
Его влечёт совсем другая.
С кувшином возле водопада
Стоит черкешенка младая.
А там, внизу, в тенетах сада,
Мы видим, женщина другая.
И обе думают о нём,
С утра уехавшим в равнину,
Чтоб там под вражеским огнём
Отбить у них красотку Нину.
ДВА ВЕЛИКАНА.
Два российских великана
Силой меряться взялись.
И стоят у океана.
Очи кровью налились.
Говорит один другому:
«Подходи! Поколочу!»
А другой подобно грому
Отвечает: «Налечу.
Замахнутся булавою.
Стукну в грудь. Ударю в лоб.
Ноздри вздую. Как завою».
Вдруг на волнах видят гроб.
Гроб без крышки. В нём красотка.
А у ног её змея.
Великаны сели в лодку,
Как старинные друзья.
Вёсла гнутся, ветер свищет.
Великаны все в поту.
Каждый взором в море ищет
Долгожданную мечту.
Подплывают. Выручают
Красну деву из беды.
Змея с жизнью разлучают.
И выходят из воды.
Затихает даль морская.
Дева счастлива. Жива.
Добрых молодцев ласкает.
Льются нежные слова
И у этого и това.
Оба молодца равны.
Но для них всё это ново.
Красота со стороны.
Оба кланяются низко.
Каждый требует руки.
А она, стройна и склизка,
Пальцы крутит от тоски.
Говорит: «Вы оба стройны.
Оба нравитесь вы мне.
Оба девы вы достойны.
Только там, на глубине,
Ждёт меня красавец русый,
Наречённый мой супруг,
Чернобровый и безусый».
И хвостом виляет вдруг.
Видят это великаны,
Удивляются: «Жена!»
И в пучины океана
Возвращается она.
Так решили. И бросают
Деву бедную на дно.
Губы нервные кусают.
И дерутся всё равно.
*
Трын-трава поросла, забуянила.
И ромашек не видно в полях.
Ах, любовь, ты мне в пояс не кланялась!
Не сияла в счастливых очах.
Всё прошло-поросло. И цветением
Отшумело. И, падая ниц,
Опрокинуло душу видением
Безвозвратно забытых ресниц.
Всё прошло-поросло затуманилось.
Отыграло в душе и в быту.
И влюблённое сердце изранено,
И стремится мечта в высоту.
Ах, любовь! Ты мне в пояс не кланялась.
Не сияла звездой в тополях.
Трын-трава поросла, забуянила.
И ромашек не видно в полях.
*
А я всё вижу юною тебя.
Так осень, ожидание губя,
В багрец и в золото природу одевая,
До первых вьюг шумит, не унывая.
И погибает гордо, не скорбя.
Своею не гнушается судьбою.
И я горжусь, любимая, тобою.
И я прошу, любимая, тебя:
Не унывай. Не зря мы увядаем.
Мы старости с тобой не ожидаем.
Мы отдаёмся золоту любви.
А осень - это жар в крови.
СЛУШАЯ СТРАВИНСКОГО.
То гром, то плач, то вопль мятежный,
То разговор с подругой нежный,
То размышлений тихий ряд,
То дождь, то снег, то буйный град;
То горн призывный и тревожный,
То крик, то шёпот невозможный,
То вихрь, то шелест бесконечный,
То снова плач и смех беспечный,
То тихой грусти ключ журчащий,
То соловей, поющий в чаще,
То утра свет, то ночи мрак,
То царский хором, то чердак.
И там, в пыли, в лохмотьев куче,
Луч Солнца в золотистой туче.
*
Был я моложе. Знал томленье.
Надежды. Даже был любим.
И тайное души стремленье
Владело естеством моим.
Оно с тобой искало встречи,
С твоей неведомой судьбой.
Твои оно ловило речи,
Спешило всюду за тобой.
Ах, то была восторга свежесть!
И аромат её плодов.
Уж не вернуть нам эту нежность
Тех неоцененных годов.
ХЛАМОВЩИК.
Ты собираешь хлам. И это
Тебя от голода спасёт.
И вот забытого поэта
Вдова забытая несёт.
Чулан очистив, фрак для балов
И встречи памятной цветок
Придворных дам, графинь и залов
Несёт дряхлеющий знаток.
А вот и вышитый платок,
Забытый ею и истлевший.
И тут же ворон околевший,
Набитый паклею. В гостиной
Пугавший некогда гостей.
Несут и дюжину костей,
И письма почты голубиной.
Несут корсет, он сломан в спешке.
А самовар везут в тележке.
И вдруг среди макулатур
Тончайшей ткани гарнитур.
О, незадачливый Амур!
Не ты ль повинен в сей насмешке.
В ТРАМВАЕ.
Ты была ребёнком очень маленьким.
Ласково тебя мы звали Аленькой.
Но война, проклятая разлучница,
Разлучила нас с тобой до случая.
Лет прошло не меньше тридцати пяти.
Время! Ты помедленней вперёд лети.
Встретились с тобою мы в трамвайчике.
Ехали там девочки и мальчики.
Каждому лет было приблизительно
Сорок, сорок пять. И удивительно
Вспоминать себя таким вот маленьким,
Лет восьми, красавчиком удаленьким.
Смотришь ты на лица, будто спрашиваешь,
У судьбы несбыточность выпрашиваешь:
«Отчего вы, люди, так состарились?
Почему вы взрослые, товарищи?»
Но тебе ответа люди не дали.
О твоей судьбе они не ведали.
«Двор наш, помнишь, довоенный, с липами.
Дворничихи плач протяжный с всхлипами
О погибших в финскую компанию?
А Аришку помнишь? А Испанию?»
«Ала! Это я, - шепчу я, - Алочка!»
Только ты меня и не узналочка.
Пожилые девочки и мальчики,
Залезайте в прошлого трамвайчики.
Пимену Панченко.
ПОЭТ.
Был у поэта я. Маститого поэта.
Мы пили с ним коньяк. Ругали лето.
Была жара. Носились ветры пыльные.
Мы обсуждали цены надмогильные.
Мол, памятники дороги гранитные,
Ограды, за которыми маститые.
Потом включили музыку церковную.
Хвалили храмов пользу безусловную
В народном благородном воспитании.
И о его трудов переиздании
Поговорили, жалуясь на печени.
И разговор наш, вечностью отмеченный
Со стороны поэта умудрённого
Не выходил за рамки кулинарные.
Он лился, шелестел, звенел закусками.
Поэт был жирный и с глазами узкими.
И думал я: «Поэзия, разлучница!
Людских трудов потворщица, попутчица.
Вольно тебе ли вот средь этой мерзости,
Где нету места для любви и дерзости.
Тебе же - роль отведена невзрачная.
Лишь повод ты, потравка-травка жвачная».
С поэтом мы дышали гарью винною,
Беседою томясь пустой и длинною.
Но, слава Богу, грубо не касались мы
Поэзии. И так и распрощались мы.
И вот лежит он, завернувшись в простыни,
С желудком полным, с коликами острыми.
Храпит, ругаясь скороспелой строчкою.
Жена же с вдовой старящейся дочкою
Вздыхает у его кровати гения,
Заботясь о грядущих поколениях.
А утром он, поэт, летел в симпозиум.
И в голове его уже копился ум.
И в самолёте, где тошнит без выпивки,
Он рифмовал свои ночные выкрики.
И получилось что-то от страдания,
И где-то даже что-то для рыдания.
Душа поэта - сложная механика.
Нужны ей правда, вымысел и паника.
Но беспринципность, то бишь двоедушие,
Поэта свойство далеко не лучшее.
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ЧИСЛО.
Я в довоенное мгновенно
Перенесусь и загрущу
О том, что прошлое не знает
Того, что я в себе ищу.
Но не пройдёт большого срока.
И подойдёт сороковой.
И на хвосте война-сорока
Нам принесёт смертельный бой.
И каждый вставший в строй десятый
Уйдёт из жизни как герой.
Да и седьмой, восьмой и пятый,
И двадцать пятый встанут в строй.
А безмятежный довоенный
Поглотит старая Москва.
И через год колонной пленных
Заявит миру: «Я жива!»
И грянет день Девятый мая.
И заликует шар земной,
Ещё и сам не понимая
Какой он трудный вынес бой.
И легковесною мечтою
Я возвращусь сюда. И тут,
За тонкой времени чертою
Меня за своего сочтут.
Ковыль вздохнёт ли в шалом ветре,
Плеснёт ли на берег волной,
Уснёшь ли ты, а рядом, в метре,
Спит сын наш, баловень земной,
Я вспоминаю предвоенный
День. Двадцать первое число.
И вечер тихий, упоенный.
И утро, грянувшее зло.
ЛЕТЯЩИЕ КРЫЛЬЯ ИКАРА.
Нервы не выдержат скоро,
Устанут, и будет конец.
Так, если устали моторы,
И крыльям приходит смерть.
Нужна необычная смелость
Летящего в небе крыла
Машине по имени «Дело».
Что людям себя отдала.
И в этом большая победа.
Нетрудно остаться в живых,
Ничто никогда не изведав,
Нигде не сложив головы.
Летящие крылья Икара!
О, сколько вы сделали дел.
Пришли бы безвестность и старость.
И ты б ничего не успел.
Разбиться об острые скалы
Не каждому в жизни дано.
Люблю вас, Икары. Икары
В грядущее время окно.
И если не станешь Икаром,
Не будешь всегда молодым.
Не даром, как видно, не даром
В пожаре нуждается дым.
За всё мы монетою платим
Инсультов, инфарктов, гангрен,
Срывая горящее платье
Со вздутых стремлением вен.
Нужна необычная смелость
Летящего в небе крыла
Машине по имени «Дело».
Что людям себя отдала.
СТАЛ ЛИ Я ЛУЧШЕ.
Был у меня замечательный друг.
Помню его, сколько помню себя.
Был он мне верным и в страшный недуг,
Был он со мною в печали, скорбя.
Стал ли я хуже? Стал ли другим?
Думаю, нет. Я остался собой.
Я никогда и не ссорился с ним.
Нас породнили судьба и любовь.
Помню его я со школьной скамьи.
Чистая, юная билась в нас кровь.
Помню любил он так нежно меня!
Гордая нас посетила любовь.
Чувства святые, чувства друзей,
В сердце едином два чистых огня.
Не было друга душевней, родней,
Не было, чтобы верней у меня.
Он не погиб, он не пропал,
Он в глубину моей жизни упал.
Там и поднялся на пьедестал.
Частью меня неделимою стал.
Стал ли я лучше с другом в душе?
Стал ли я хуже без друга уже?
Стану ли я веселей и добрей?
Буду ли чище? Буду ль мудрей?
Думаю, буду. Видимо, да.
Друг мне поможет подняться туда.
С ним я познал и любовь, и печаль.
Мне ничего в этой жизни не жаль.
Друга люблю. Свято люблю.
Ну и, конечно, немного скорблю.
Если о чём и жалею, о том,
Что не смогу повидаться потом
С первой любовью, с дружбой святой,
С светлой надеждой, с заветной мечтой.
Друг мой единственный! Где ты теперь?
Ну, распахни в мою комнату дверь.
И улыбнись, как тогда, в восемь лет.
Дай беспокойному сердцу ответ.
Что за щемящая жажда любви
Долго, так долго ликует в крови!
Что за тоскливая радость мечты
Нежно растёт из немой пустоты.
И не даёт очерстветь, ослабеть,
Стать веселее и умереть.
НА РАССВЕТЕ.
Засыпаю с трудом на рассвете.
В небе звёзды поблекли уже.
Засыпаю. И образ твой светел
В утомлённой заботой душе.
И душа, не желая покоя,
Ожила, тихо речь повела:
«Ну, скажи мне, поэт, что с тобою?
Что? Неважные нынче дела?
Что молчишь? А порою ты резок.
Ну, не спорь. Не всегда. Но порой
Ты правдив, убедителен, дерзок.
Но, прости меня, ты не герой.
Есть забота твоя. Ты писатель.
Обо всём ты обязан писать.
Где какой бюрократ, обыватель».
Слушал я. И уж стал засыпать.
«Замолчи, бестолковая совесть
Наболевшей вопросом души.
Что тебе, что мне грезится повесть,
Где все главы куда хороши.
Что тебе, что собой не доволен.
А ещё не доволен я тем,
Что ничто изменить я не волен
Из нахлынувших в сердце проблем.
Что тебе, что я полон тревогой,
Что я пользы ещё не принёс
Тем, кто прожил и скромно, и строго,
Чтобы я в этой жизни пророс».
Засыпаю с трудом на рассвете.
В небе звёзды поблекли уже.
Засыпаю. И образ твой светел
В утомлённой заботой душе.
С ДНЁМ РОЖДЕНЬЯ.
Всюду я вижу весны пробужденье.
Солнце и радость вокруг.
Что ж. С днём рожденья тебя.
С днём рожденья!
Верный товарищ мой, друг.
Знай. И весна, как и всё тут, не вечна.
Это нельзя забывать.
Спать бесконечно, долго, беспечно,
Значит, судьбу убивать.
Спать не пристало. Время настало
Жить откровенной душой.
В жизни нам мало. Слышишь, нам мало
Свой обустроить покой.
Жизнь, тем она и мила человеку,
Что не позволит уснуть.
Входишь в неё как в глубокую реку.
Тут и легко утонуть.
Но не резон нам, мой верный товарищ,
Камнем спуститься на дно.
Помни, товарищ, ужас пожарищ.
Ну, хоть пожарищ в кино.
И встрепенись. Поднимись и за дело.
Делай хоть что-нибудь сам.
Делай с умом, вдохновенно и смело,
Нужное делай, хорошее дело
И небесам, и лесам.
Помни - весна,
Как и всё тут, не вечна.
Это нельзя забывать.
Спать бесконечно, долго, беспечно,
Значит, судьбу убивать.
МОЕЙ ПРАБАУШКЕ.
Тебя я никогда не ведал.
Мы родословной не вели.
Но ты свои познала беды.
И для тебя сады цвели.
И для тебя, уж в кои веки,
Шёл перед свадьбой разговор.
И твой в хорошем человеке
Судьбы свершился приговор.
Ты жизнь супругу посвятила.
Ему ты нежность отдала.
В нём стать была, была в нём сила.
В нём смелость дерзкая была.
Да, в нём была такая смелость,
С которою, свой век прожив,
Он делал дело, просто дело,
Забавы детства отложив.
Потом, когда ты умирала,
Ты не роптала на судьбу,
И слёзы тайно утирала,
Шепча последнюю мольбу.
Но не пощады ты просила,
Не божьей милости к себе;
А чтоб была в народе сила,
И стойкость мужества в борьбе.
Молила ты к земле пощаду.
И чтобы жизнь была светла.
И больше ничего не надо.
И ты в тревоге отошла.
И, видя это, зная это,
К твоим устам прижав уста,
Огонь последнего привета
Послали внуки.
Простота!
Вот главный твой был в жизни козырь,
Который завещала ты
Тем, кто смахнул украдкой слёзы
В последний миг твоей мечты.
*
За облаком пёстрым и дивным,
Где шепчутся ночь и весна,
В порыве крыла лебедином
Касалась заката луна.
Молчала река. Зеленея,
Над нею склонялся камыш.
И луч, в небесах пламенея,
Касался задумчивых крыш.
И труб кружева дымовые
Вздохнули и ввысь утекли.
И окна, как кони живые,
Деревню к реке увели.
И облако плед полоскало
В туманной вечерней воде.
И сердце покоя искало
В любви и в посильном труде.
*
Тропинка! Куда ты уводишь?
В зелёную радость весны.
Ах, сердце! Ты всё хороводишь
И ждёшь неземной новизны.
Малиново-красные почки
Весенний дарил нам рассвет.
Берёз уходящие строчки
Рождали и воздух, и свет.
Мечта! Ты с любовью сроднилась.
О, миг долгожданной весны!
А ночь к синеве наклонилась
И смотрит жемчужные сны.
ПРЕДЧУВСТВИЕ.
Кличет коварная полночь
В дальнюю звёздную мглу.
Бьются холодные волны
О голубую скалу.
Утро. Прекрасное утро.
Солнце над миром встаёт.
«В путь бы!» Я думаю мудро.
Да петушок не поёт.
Вновь соберусь ли в дорогу,
Мирный оставив ковчег?
Ах, ты любовь недотрога,
Ты ли со мною на век?
Вот уж и берег темнеет.
Стройные сосны вдали.
Даль там туманная реет.
Где-то плывут корабли.
Можно ль идти, не волнуясь?
Можно ли радость сдержать?
Можно ли в нежность такую,
Сердце зажав, не бежать?
Поле сияет и плачет.
Ночь серебрится. Иду.
Может, я встречу удачу.
Может, я встречу беду.
НЕУЖИВЧИВОСТЬ.
Во всех, кто податлив в поступках и телом,
Когда-то желанье сродниться хотело
С величием духа и светлой мечтою,
И с умной, но мудрствующей головою.
Так что же случилось с желаньем и телом?
Желанье желанного очень хотело.
А разум желанью помог достучаться
До очень желанного. «Время прощаться, -
Сказало желанье, - с мечтою и духом».
И бедному сердцу шептало над ухом:
«Расстанься, беспечное, с вечным запретом.
Всё в жизни проходит. Но дело не в этом.
Всё в мире не вечно. Ошибки простятся.
Любовь и стремление в прах обратятся».
Во всех, кто податлив в поступках и телом,
Когда-то желанье сродниться хотело
С величием духа и светлой мечтою,
И с умной, но мудрствующей головою.
СВИДАНЬЕ.
Представьте: вечер. Осень уж коснулась
Листвы. Река. Извилистый поток.
В вас чувство. В вас оно проснулось.
И вам легко. Его вы пьёте впрок.
Как будто в первый раз на первое свиданье
Спешите вы. Приблизились. Сошлись.
Мгновенье робости. Секунда ожиданья.
И так правдиво, так влюблено обнялись!
Взялись за руки. Смотрите друг в друга.
Спешите к берегу, о чём-то говоря.
В вас чувство непонятного недуга.
Не трепет ли?.. И вот уже заря.
Представьте: утро. Утро расставанья.
Накал желанья. Верности предел.
Последнее и первое свиданье.
Натур не двойственных трагический удел.
ЗВЕЗДА ПОЭТА.
Она всю ночь была в тревоге.
Она его ждала.
И он пришёл. И у дороги
Косая тень легла.
Она взволнованно дрожала.
Уже сквозил рассвет.
И утро весело вбежало
В багрово-бледный свет.
Все говорили: «Как он ясен!
И со звездой любой
Он и на «ты». И он прекрасен.
И он хорош собой».
Она мечтала ночью, тайно,
С ним по лесу пройтись,
Пронзить его лучом случайно,
И в вечность вознестись;
И долго помнить встречу эту,
Грибную эту ночь;
И верить, что смогла поэту
Хоть в чём-нибудь помочь.
УТРО ТУМАННОЕ.
Утро туманное по небу стелется.
Была ли, не была ль нынче метелица?
Выла ли вьюга в часы предвечерние?
Встретила ль друга супруга неверная?
С нею ли был друг желанный и ласковый?
Нежил её ли сердечными ласками?
Дал ли ей радость, минуту прекрасную?
Сам ли был счастлив, окутанный ласкою?
Верил ли в эту он встречу столь странную
В пору туманную, в ночь долгожданную?
ФРИЦ.
То было в далёком сорок четвёртом.
На фронт отправляли его.
В солдатском мундире
Изрядно потёртом
Сидел он в молчании
Грустном и гордом
И не говорил ничего.
Тогда в оккупации
Было немало
Малюсеньких баров, пивных,
Кафе-ресторанов, кафе-самоваров,
И просто, кусочек конины поджарив,
Бифштекс получался
Средь тьмы и пожаров
Достойней бифштексов иных.
И вот он сидел за столом белоснежным.
Я помню, сверкнул белизной
Светящийся солнцем,
Широкий, безбрежный
Холст свежий,
Российский, льняной.
Он выпил. И мелкий,
Как тонкие стрелки,
Он ел подрумяненный брот.
Вошёл я туда.
Я лизал там тарелки,
Когда расходился народ.
«Герр! Битте! - сказал он. -
Пожалюста. Эссен.
Унд путтер, - так молвил пруссак. -
Намазайте маслом.
Побольще, побольще».
И здесь его голос иссяк.
Слеза потекла по щеке крестьянина.
Смотрел он с надеждой отца.
Была необычною эта картина.
Играл я там роль мудреца.
Я кушал. Да, кушал.
И взор его слушал.
О, этот отеческий взор!
Он долго мне жёг
И изматывал душу,
Как жизни пропащей позор.
Затем он меня по головке погладил
И вышел, вздохнув глубоко.
И стало мне от незнакомого дяди
На сердце светло и легко.
Не знаю я каши, что наша и ваша.
Война это сложный гарнир.
Не правда: что это свои - и не наши.
Проблем не решает мундир.
НЕОБЫЧНАЯ РОЗА.
Я грезил в душе безнадёжную грёзу.
Хотел я создать необычную розу.
Чтоб запах её лепестков ароматных
Был чистым, искристым, живым и приятным.
А стебель чтоб так был упрям в обороне,
Чтоб был я уверен, что он не уронит
Своих лепестков необычных. Но диво!
Мне грезилась тут же плакучая ива.
И также я видел зелёные сосны.
Так кем же я был непосредственно сослан
На поиски этой несбыточной розы?
Откуда такие ненужные грёзы?
А роза, которую вымысел мучил,
Была ведь ничуть настоящей не лучше.
Была она только немного нежнее.
И тысячекратно обычной нужнее.
К СМЕРТИ.
Возьми меня, Косая, к месту.
Я был как все. Имел невесту.
Потом женился. Были дети.
Я прожил жизнь на этом свете.
Не омрачал я жизнь тоскою.
Теперь же требую покою.
Прости, но пожеланье это -
Всё, что осталось от поэта.
*
Часы стучат размеренно.
За окнами снежок.
Вся жизнь моя измерена
И вдоль, и поперёк.
Лежу. Дышу и здравствую.
Встаю. Иду в поход.
Да здравствуют! Да здравствуют
Мгновение и год!
ДУША.
Как только на душе спокойно,
Я тягощусь. Не пусто ль в ней?
Она страдания достойна.
И не узнает лучших дней.
Когда она полна заботой,
Волненьем, мукой, ей легко.
Своей нетягостной работой
Она взлетает высоко.
*
Как можно не любить
Жён ласковых и нежных,
Отдавших столько сил созданию семьи;
Их красоты уронов неизбежных;
Печальных знаков преданной любви?
Как можно не любить
В них искренность и верность,
И красоту взволнованных сердец?
Как можно не любить безмерно
Их старость, наконец?
*
Всем, кто верен поступку и чести,
И заблудшим в житейском лесу,
Я несу вдохновенные песни,
Я спасительный посох несу.
Не хочу ни расплаты, ни мщенья.
Все обиды пошлю к праотцам.
И добьюсь у любви всепрощенья
Исстрадавшимся блудным сердцам.
*
Я жду, что станет легче с возрастом.
И, в тайну жизнь моя не кутаясь,
Ко мне вдруг обратиться попросту,
И я пойму в ней всё, не путаясь.
И вот уж мне понятно многое.
И смысл прошедшего осознан мной.
Но я иду, иду дорогою
Не ясной и ещё не познанной.
На ней я вижу бури прошлого.
И вот уж даль времён туманится.
А я иду, как гость непрошенный,
Как очарованная странница.
*
Иду по улице безлюдной.
А надомною блеск светил.
Я слышу в исполненье чудном
Романс, что мне до боли мил.
Я тороплюсь. Я в дом вбегаю.
Душа тоской уязвлена.
Я вопрошаю: «Дорогая!»
Но не спешит ко мне она.
А голос тихий затухает.
И гибнет милый мне куплет.
И кто-то за окном вздыхает
И говорит: «Былого нет».
И всё же отпечаток алый
Сияет в звёздной вышине.
И сон моей души усталой
Не растворяется в окне.
*
Когда вас мрак в ночи застанет,
И разожжёте вы костёр,
И сердцу неспокойно станет,
Вы не пугайтесь, словно вор.
И в размышлениях приятных,
Во мраке ночи, у костра,
Не думайте про путь обратный.
И ждите. Ждите до утра.
*
Ты приходишь на свиданье,
Зажигаешь фонари,
Освещаешь светом зданья,
Ты со мной, и всё горит.
Ты уходишь, и мгновенно
В окнах потухает свет.
Это необыкновенно,
Но меня в природе нет.
Я живу одной тобою,
Я дышу одной тобой.
Ты и небо голубое,
Ты и воздух голубой,
Ты и лунное свеченье,
Ты и звёзд далёких свет,
Ты и бурное теченье…
А меня в природе нет.
*
Ночью прошлою бессонной
Думал я о вас.
И меня томил бездонный
Поединок глаз.
Ваших глаз, меня любивших,
Но забывших навсегда.
От тоски меня лечивших
И от ложного стыда.
ТОСТ.
Так выпьем же, друзья, за то,
Что мы ещё способны пить!
Ещё за то, что нам ничто
Не может запретить любить.
За наших жён, и за невест,
За матерей, за женский ум;
За то, что нам срываться с мест,
Осуществляя тайны дум.
За неподкупность, за друзей,
А заодно и за врагов.
За то, чтоб были мы смелей,
И чтоб не ведали долгов.
За то, чем тайно дорожим,
Да и за то, что нам близко.
За то, что смерти убежим,
Подняв бокалы высоко.
В САДУ.
Да, я ещё не признанный поэт.
И я тобой отвергнутый любовник.
И близости меж нами тоже нет.
Увяли розы, и отцвёл шиповник.
Остались лишь колючек горьких ветвь
И силуэт уже засохшей розы.
И счастья нет. Да и надежды нет.
Лишь радость прежнюю напоминают слёзы.
Когда непониманья острие
Живое сердце обагряет кровью,
Не обращайся к времени струе,
Окрашенной отвергнутой любовью.
Мы в хладных розах видим жар весны.
А в шумных рощах трепет тишины.
*
Даль предо мною лежит запустелая.
Всюду разруха, гнильё.
Что же я, что же я, что же я делаю,
Это ведь поле моё.
Мысль моя полнится завистью белою,
Сердцу тревожно в груди.
Что же я, что же я, что же я делаю?
Что же нас ждёт впереди?
С Богом хотел поравняться я грёзами,
Да уж, как видно, не смог.
Гроб мой сосновый усыпан не розами.
И над Россиею смог.
Что же я, что же я, что же я делаю?
Это ведь поле моё.
Даль предо мною лежит запустелая.
Всюду разруха, гнильё.
ГЕНИЮ ВСЕХ ВРЕМЁН И НАРОДОВ,
СПАСШЕМУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
ОТ КОРИЧНЕВОЙ ЧУМЫ.
Все верили в тирана.
Да был ли он тиран?..
Вставал он очень рано,
Спаситель многих стран.
Вино он за обедом
Любил. И ел борщи.
И говорил с соседом
Про партию и щи.
Под грозною личиной
Спокойного лица
Всему была причиной
Повадка подлеца.
Все верили в тирана.
Да был ли он тиран?
Вставал он очень рано,
Спаситель многих стран.
Всему была причиной
Повадка подлеца
Под грозною личиной
Спокойного лица.
ПРОСТИ.
Не упусти, не упусти,
Мой друг, печали миг.
И всех ты, и за всё прости,
Увидев Светлый Лик.
Но только долго не грусти
У времени огня.
И всех, кого любил, прости.
Да и прости меня.
Не упусти, не упусти,
Мой друг, печали час.
И всех ты и за всё прости.
И не сердись на нас.
СВИДАНИЕ СО СМЕРТЬЮ.
Она была в косынке,
К тому ж была с косой,
В некрашеной холстинке,
Холодной и босой.
Была она безглазой.
К тому ж была бела.
И средь прохожих сразу
В толпе меня нашла.
И молвила: «Любезный!
Ты знал, что я приду!»
И повела сквозь бездну
В приёмный пункт в аду.
РИФМА.
Когда за ней не ходишь,
Не ждёшь её, она
Сама к тебе приходит
Среди ночного сна.
Порой я с нею дружен.
И мне она нужна.
И я ей тоже нужен
Среди ночного сна.
Но как понять природу
Прелестницы моей,
Рифмующей свободу
С безбрежием полей?
Она всему основа,
И ритму, и строке.
И уж, как прежде, снова
Перо в моей руке.
*
О, счастье! Жив я!
Что за счастье!
А вот представьте:
Умер я.
Какое было бы несчастье!
Мои б печалились друзья.
Гроб нужен?.. Нужен.
Что же к гробу?..
Ах, да! Ещё нужны венки!
В земную лягу я утробу.
Неплохо если бы в пески.
А если в глину?
В грунт кремнистый?
Тягчайший труд гробовщикам!
Расход какой!
Пять тысяч чистых!
А сколько грязных, по рукам?..
Тем дай. И эти смотрят грустно.
Сочувствуют. Глаза красны.
А всем поесть. И чтобы вкусно.
Ведь съедутся со всей страны
Родные, близкие, коллеги,
Редакторы, редактора…
Ах, буду жить! И просто в снеги
Уйду, когда придёт пора.
О, счастье! Жив я!
Что за счастье!
А вот представьте:
Умер я.
Какое было бы несчастье!
Мои б печалились друзья.
*
И этот муж копил
Деньгу на чёрный день.
Потом он ей купил
Участок и плетень.
Привёл её он в дом,
Поставил у плиты,
И настоял на том,
Чтоб для его мечты
Был дом обставлен тот.
И примет он гостей.
Теперь он там живёт.
Но он живёт не с ней.
Да, он копил на дом,
И тем убил её…
Я говорю о том,
Что знаю, как своё.
ПОЛЕ.
Зажигается золотом поле.
Поднимается Солнце в зенит.
Не грущу я о прожитом боле.
А грядущее в тайне манит.
Василёк предо мной одинокий.
Он под ветром дрожит и дрожит.
Опечален он, друг синеокий.
И тропа через поле бежит.
Я иду. И желанье иное
Замирает под блеском слезы.
И любить я пытаюсь земное,
Полнясь думой весенней грозы.
Не грущу я о прожитом боле.
Даль меня и зовёт, и манит.
Зажигается золотом поле.
И дорога под ветром звенит.
ПЕСНЯ.
Пусть бегут по струнам звуки.
Пусть течёт в бокал вино.
Как милы мне эти руки,
Что захлопнули окно!
Отодвинь же занавеску!
Улыбнись ты мне до блеску
Перламутровых зубов
Под осенний шум дубов.
Всё стремится к окончанью.
Ну, не я, пускай другой,
Увезёт тебя к венчанью
Под звенящею дугой.
Сильной властною рукою
Он прижмёт твой стан к себе.
И расстанется с тоскою
С девой в трепетной борьбе.
Пусть бегут по струнам звуки,
Пусть течёт в бокал вино.
Ах, милы мне эти руки,
Что захлопнули окно!
*
Что день - то новые заботы.
Что ночь - то старая тоска.
Переработал все работы.
И всё ж ещё сильна рука.
Да и душа не зачерствела.
Не ищет праздности она.
И ветер вдаль умчался смело.
И в небе синь и тишина.
Ах, эти вечные заботы!
От них не спрячешься нигде.
Переработал все работы.
И вновь ищу покой в труде.
СОБИРАТЕЛЬ.
Скуп он был. Копил предметы
Всех времён и всех эпох.
И куплеты, и сонеты,
И редчайший в мире мох.
И заколки для корсетов,
И задвижки для дверей,
И признания поэтов,
И записки егерей.
Он сражался с болью тонкой,
Силясь с сердцем совладать.
Всё, что он скопил, потомкам
Он задумал передать.
Но музей его не понял,
И его не оценил.
И в последнем тайном стоне
Он себе не изменил.
Умирая, он руками
Трогал всё, что накопил.
И с лицом, мертвей чем камень,
Валерьянку с бромом пил.
А когда в итоге умер
Под накопленным тряпьём,
Долго совещались в Думе
О сокурснике своём.
ЧЕСТЬ РОССИИ.
Честь России невредима.
Не она тому виной,
Что судьба проходит мимо
Незнакомой стороной.
Что какой-то пёс паршивый
На неё решил брехать.
И ещё подонки живы.
И лжецов не гибнет рать.
Не для них Россия встала
На Невы горячем льду.
Не для них она восстала
В восемнадцатом году.
Честь России неподкупна.
Ложь уйдёт под Чудский лёд.
Совесть лишь тому доступна,
Кто её не продаёт.
ЛЮБОВЬ.
Её явление печально.
Но как светла её печаль!..
Ах! Ведь она первоначальна!
И расставаться с нею жаль.
Она берёт тебя за плечи,
Лишая сна среди ночи.
И в каждый наступивший вечер
К ней подбираем мы ключи.
Её деянья не понятны.
И вот опять в душе печаль.
И не вернуть её обратно,
Когда она ушла…
А жаль.
*
Явилась мне ночная дева.
Она была мила, нежна.
Смотрел направо я, налево,
И всюду грезилась она.
Ко мне она то подходила,
То отходила от меня.
Куда-то быстро уходила,
И вновь садилась у огня.
И как ручей была правдива.
И как огонь была тепла.
Потом она в кусты сходила.
Потом ко мне опять пришла.
Так ночь прошла. И снова дева
Не появилась у костра.
Я думал: может, это Ева?..
А, может, и её сестра.
ВОДОПАД.
Толпящиеся мошки
Над озером кружат.
А за оградой кошки
Дерутся и визжат.
А тут, у водопада,
Шумит-блестит струя.
И пьяный до упаду
В неё вбегаю я.
Струя струю взгоняет.
И к цели ближусь я.
Она меня роняет
На острые края
Основы водопада
Холодных древних скал.
Когда на них я падал,
Опору я искал.
И верьте мне, не верьте,
Но я стремлюсь назад.
И избежал я смерти,
Взлетев на водопад.
А там толпятся мошки.
И уж горит закат.
И месяц тонкий рожки
Роняет в водопад.
СЕРДЕЧНАЯ СМУТА.
В лёгкой сизой дымке пара
Вижу девичий овал.
Знаю, с нею я не пара,
Губ я ей не целовал.
Голос нежный, голос звонкий.
Знатоки меня поймут.
Не стирать уж мне пелёнки
От любви сердечных смут.
В доме тихо. И журчанье
Слышу в ванне. Там она.
И о том хранит молчанье
Бледноликая луна.
Кто коснётся этой груди,
От желаний замерев?
Кто в ней женщину разбудит,
В очи деве посмотрев?..
Дочь моя под душем в ванне.
Монотонный звон струи.
Ах, сложны переживанья
В этой области мои!
СЛУЧАЙ В ГАРЕМЕ.
В гареме женщины влачили
Своей судьбы нелёгкий рок.
Но вот однажды получили
Они внушительный урок.
В гарем ворвался ночью как-то
Весёлый отрок-осетин.
Но не узнал об этом факте
Их муж, стареющий персин.
А отрок под ковёр забился,
И там уснул мертвецким сном.
Когда он к утру пробудился,
Его, попотчевав вином,
Ласкали все персина жёны.
Уж очень нравился он им.
Все жёны были обнажённы.
Их было восемь перед ним.
И тут уж отрок был во власти
Любви и женского тепла.
И так он не заметил, к счастью,
Как третья уж зима прошла.
Персин вернулся. В доме дети.
С собой он видит сходство в них.
Счастливей не было на свете
Отца в той встрече в первый миг.
И не узнал он про подростка,
Что нарастил ему рога.
Всё в этом мире очень просто.
И входит в жизни берега.
ТИНА.
У моря лежала красавица Тина.
И ей представлялась такая картина.
Вот волны разверзлись. И вышел из вод
Мужчина. И диву дивился народ.
В плечах три сажени. Высокая грудь.
Глаза голубые. Смущённый чуть-чуть.
Берёт он красавицу Тину за руку.
И так говорит ей сквозь радость и муку:
«Я долго томился на каменном дне.
Всё ждал, не придёшь ли ты, Тина, ко мне.
И вот я не выдержал муки души.
И здесь пред тобою я. Ты поспеши.
Люби меня, страстная. Время бежит.
И ветер примчится. И гром задрожит.
И волны поглотят меня с головой.
И вглубь возвращусь я. Ведь я не живой».
Купался я как-то, не помню уж где.
И видел я деву в студёной воде.
Она мне сказала: «Со мною побудь. -
И тихо подставила нежную грудь. -
А там возвратишься на сушу к себе.
А я не забуду в веках о тебе.
И как мы с тобою встречались у вод».
И дева исчезла. Угас небосвод.
И вот я остался один в пустоте.
Наказан я был за стремленье к мечте.
Я сказкам поверил и вымыслам там,
В той жизни, предавшись безумным мечтам.
А тут вот, на дне, и блаженство и рай.
Тут с тиною ты хоть всё утро играй.
Душа воспылала в любовном огне.
И снова о деве подумалось мне.
Проснулся я. Вижу сверкающий плёс.
И тина зелёная в инее слёз.
И утро встревожилось в первом луче.
И тут я тепло ощутил на плече.
И в этом глубоком раздумье тогда
Сказал я себе: «Не пойду никуда!»
С тех пор не хожу я туда, где река.
И в вечной печали раздумий тоска.
ЛЮБОВЬ.
Росток прелестнейший побега,
Что горячит и нежит кровь.
И в нём живительная нега.
Уж такова она, любовь.
Она в прелестных одеяньях.
И в них свободно дышит грудь.
И общих наших излияний
Там умозрительная суть.
Уж такова её природа.
И в ней и радость, и тоска.
Любовь, касаясь небосвода,
Приходит к нам издалека.
И в ней живительная нега.
Уж такова она, любовь.
Росток прелестнейший побега
Мне горячит и нежит кровь.
ПОРТРЕТ.
С высот дряхлеющего века
Смотрю на юный свой портрет.
И молодого человека
Я вижу там в семнадцать лет.
Застенчив он, умён и скромен.
И так уж в нём талант огромен,
Что и в свои семнадцать лет
Уж он лирический поэт.
«Ты станешь гением, бесспорно.
И нам легко о том судить.
Ты, как орёл могучий, горный.
Сумеешь время упредить».
С высот дряхлеющего века
Смотрю на юный свой портрет.
И молодого человека
Я вижу там в семнадцать лет.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ.
Плачет малое дитя.
Рядом мать уснула.
Ночь проходит шелестя
Средь лесного гула.
«Спи, родная, - говорит, -
Спи, моя отрада!
Ах, уж мне душа болит!
Жизни я не рада.
В небе юной ночи тьма.
Подрастай, голубка.
Набирайся ты ума,
Берегись поступка.
Вот твоя родная мать
Уж не защитилась.
Не сумела устоять.
На посул польстилась.
Нет нам, милая, тепла.
Нету нам квартеры.
Доля наша, детка, зла
Без границ и меры.
Выгнал нас родной отец.
Осудила мама.
Глупый он. К тому ж гордец.
И она упряма.
Спи спокойною душой,
Спи, моя голубка.
А как вырастешь большой,
Берегись поступка».
Отдала тут нежно мать
Дочери сосульку.
И хотелось ей поспать.
Но качает люльку.
БЕСОВСКИЕ ДЕЛА.
Ночь земли простор объемлет.
Бездна с тайной помирились.
Мир уснул. Природа дремлет.
Облака за горы скрылись.
«Страх меня пронзил, соседка!» -
Говорю я ей во сне.
А она дрожит как ветка.
Прижимается ко мне.
Улыбаюсь. Глазки строю.
«Кто-то ходит, - говорю. -
Может, я пойду закрою?
Двери крепче затворю?
Страх меня пронзил, соседка, -
И дрожу. Дрожу как ветка. -
Не боишься ль ты чего?»
И она меня со страху
Тащит, тащит за рубаху,
Словно мужа своего.
«Да», - я тихо отвечаю.
И в желании горю.
И уже не замечаю,
Что без памяти творю.
Ничего душе не надо.
Время дивное бежит.
В головах у нас лампада.
Пламя трепетно дрожит.
Улыбаюсь. Глазки строю.
«Кто-то ходит, - говорю. -
Я пойду. Я дверь закрою.
Крюк покрепче затворю».
ОПЫТ НЕЗЕМНОЙ.
Пришелец из неведомых миров
Вдруг приземлился на лесной поляне
И, наломав с разбегу кучу дров,
Уж затуманил воду в океане.
Потом ударил он меня лучом
По голове…
Так пусть же мой сынишка
Узнает от меня, как их врачом
В меня вошла их мудрых знаний книжка.
Я изменился. И тому виной
Его удар по голове поэта.
Теперь мне ведом опыт неземной.
Но я не расскажу про это.
ДЕТСТВО.
О, детство в пустующем зале,
Заполненном сонмом чудес!
Мы всё о тебе рассказали,
Войдя в этот сказочный лес.
Там сумрак пред старым диваном.
И голос сирены в углу.
И рокот волны океана
В дыре в деревянном полу.
И там тридевятое царство.
И сказочных рыцарей полк.
О, детство! Мечта и коварство!
И белка, и заяц, и волк.
И ты там со мною, царица
Всех наших видений и чар!
Великая тайная жрица.
И в сердце, как прежде, пожар.
Храните в удачу и в скуку,
И в годы зажатые в муку,
Крупицы тех сказочных зёрен,
Где каждый и смел, и проворен.
И даже коварный пират
Спасению девочки рад.
*
День настал. Мечта-награда.
Сердцу ласковая весть.
Не грусти. Вернётся радость.
Покорись тому что есть.
И собой ты будь доволен.
И другим прощай грехи.
Если ты душою болен,
Напиши о том стихи.
Не грусти. Вернётся радость.
Покорись тому что есть.
День настал. Мечта-награда.
Сердцу ласковая весть.
ОФЕЛИЯ И ГАМЛЕТ.
Офелия с Гамлетом вместе взлетели
В едином порыве в лазоревом теле
Туда, в поднебесье, в межзвёздную ширь.
И сели,
как в Пушкинской сказке,
на штырь.
Офелия Гамлету тихо сказала:
«О, Гамлет! На Запад скорей посмотри!
Там, видишь, огромная светлая зала.
И в ней зажигают пажи фонари.
И если тебе безразличны балы,
То мне этих высей масштабы малы». -
Сказала Офелия. И, как стрела,
Умчалась.
Но тут неувязка была.
Там не было залы. Не жгли фонари.
То просто Офелии ум помутился.
А Гамлет сидел на штыре до зари.
А там и заснул. И на землю свалился.
«Офелия, где ты!» - «Я тут. Я в пыли.
Я рядом с тобой!..»
Но желанья ушли.
*
В водах блики лунные,
Набережной сталь.
Вспомни годы юные
И забудь печаль.
Церкви златозвонные,
Крики ямщиков,
Лавки благовонные,
Синий блеск штыков.
Вздрогнувшие лошади,
И разрыв гранат.
И костры на площади,
И солдатский мат.
Тайное собрание,
Демонстраций шум.
Скромное желание,
Грусть и трепет дум.
В водах блики лунные,
Набережной сталь.
Вспомни годы юные.
И забудь печаль.
*
В степи широкой чудный колос
Поднялся не в пример другим.
И слышал он далёкий голос,
И видел он за лесом дым.
Тревожный непонятный рокот
Он с тихим трепетом внимал.
И отдалённый гул и топот
Он до конца не понимал.
А топот, глухо нарастая,
Всё ближе, ближе подступал.
И налетела вражья стая.
И колос срубленный упал.
В степи широкой чудный колос
Поднялся не в пример другим.
Он за лесами слышал голос.
И за горами видел дым.
ИЗ ПРОШЛОГО.
Лодка приколота к камню
Цепью. И старая пристань
Помнит, как в сумерки канул
Свистом прорезанный выстрел.
Девушка бросилась в воду.
Метко стреляли жандармы.
Руки разрезали воздух
Томиком с надписью: «Дарвин».
Девушка книгой зажала
Боль кровоточащей раны.
Утром волна набежала,
Вымыв песок филигранный.
Семь рыбаков на рассвете
Брали прибрежную рыбу.
Тянут рыбацкие сети
В лодку нежданную прибыль.
Сети доставили в лодку,
Глухо стучавший о снасти,
Труп молодой патриотки
С пулей в груди и в запястье.
Кровь запеклась на ресницах.
Жизнь в обрамлении смерти.
Людям не ново дивиться
Всякой морской крутиверти.
Дарвин, утопший подросток,
Сердце пробитое пулей.
«Всё это, видно, не просто…» -
Мигом на лодке смекнули.
Берегом рыщут жандармы,
Требуют к пирсу причалить.
Вот уж стараются даром.
Не было б большей печали!
Люди поморами были,
Верными в радость и в горе.
Им ли бояться усилий!..
Лодку направили в море.
Там их и встретила шхуна.
Тут и конец испытаний.
В книгу был вклеен рисунок
С планом рабочих восстаний.
Каждый несёт свою вахту,
В каждом о прожитом пристань.
Помните. В сумерки ахнул
Первый по Зимнему выстрел.
27 июня 1966 г.
гор. Минск.
24
Ррррррррррррррррррррррр
ррррррррррррррррррррррр
ррррррррррррррррррррррр
ррррррррррррррррррррррр
ррррррррррррррррррррррр
ррррррррррррррррррррррр
ррррррррррррррррррррррр
ррррррррррррррррррррррр.
27 июня 1989г.
СТО СТРОК ЯМБОМ.
Мой друг, читатель! Друг ли?.. Тщетно.
Наверно друг. Зачем мне враг.
Тебе, конечно, незаметно
Как вырос я под шумом браг.
Но если ты не пьёшь спиртного
И увлекаешься мечтой,
То пусть тебе не очень новым
Покажется всё то, что с той
Я испытал горячим сердцем.
И был мечтой заворожён.
Мой друг читатель! Я не герцог.
Но меч уж вынут из ножён.
Её, конечно, звали Ольгой.
Иначе б я не был влюблён.
И в не прославленной нисколько
Семье был этот плод рождён.
Она росла на радость маме.
Её любил хмельной отец.
И осторожными руками
Касался нежности телец
Её грядущего сознанья
И будущих её страстей.
Она росла. И мирозданье
Явилось и в её постель.
И с детских лет наивной крошкой
Она, конечно, не была.
И жизнь, свершаясь прозой тошной,
Порой поэзией цвела.
Отец её был с добрым сердцем.
Но сердце он своё пропил.
Он жил, как все, до самой смерти,
И мать отчаянно любил.
А мать была гораздо проще.
Она и ныне молода.
Ей снятся липовые рощи
В её невинные года.
Она мечтает выйти замуж.
И ждёт, как минет сорок дней.
И, видимо, писать не нам уж
О том, кто будет нежен с ней.
Так я об Ольге!.. Ольга! Оля!..
Я радость в сердце сохраню.
Тобой одной пылает воля
К тебе подаренному дню!
Ах! Эти глупые восторги!
Они мешают мысль нести.
Читатель, друг! О, будь не гордым.
Ты мне восторженность прости.
Я встретил Ольгу в час заката.
Вокруг молчал сосновый бор.
Река шепнула перекатом
И расчесалась на пробор
Скользящей по лазури лодкой,
В которой кто-то что-то пел.
Ты шла ко мне такой походкой,
Какой никто ходить не смел.
Читатель, я писать не буду
О том, что вижу как во сне.
О том, чем эту жизнь пребуду,
Что всех чудес дороже мне.
В ней было всё! Всё то, что вечно.
И ничего. Как и во всём.
Но жизнь моя уже отмечена
Её неугасимым днём.
И вот она, в меня влюблённой,
Впервые заболев душой,
И почему-то оскорблённой
Любовью нежной и большой,
Которую в себе невольно,
И под напором добрых сил,
Я постоянно и безвольно
Воспламенял, а не гасил,
Почувствовала холод скуки,
И скуку от моей любви.
Ну, дальше ясно: в сердце муки
И злоба ревности в крови.
Что дальше ясно, я, читатель,
Конечно, о себе пишу.
Я постоянно и напрасно
Любовь свою в себе гашу.
Я лгу себе о силе воли.
И говорю себе: «Глупец!
Что ты нашёл в коварной Оле?
Всё то же, что её отец
Нашёл в её невинной маме,
Которая тебе ясна!»
И всё же днями и ночами
Она была ему нужна.
И он любил её до боли.
И умер, лишь её любя.
Что я нашёл в коварной Оле?..
Его, её, тебя, себя…
Так, размышлениями полнясь,
Я засыпаю каждый день.
И, просыпаясь где-то в полночь,
Предельно ясно вижу тень
Её любви, её страданий,
Её желаний и измен…
И не хочу очарований
Какой-то девочки взамен.
4 ноября 1965 г.
гор. Минск.