Я пера не касался, наверно, сто тысяч лет, все заметки мои уж давно обратились в прах. Только сказки остались — последними на земле, их всего ничего, все расскажутся до утра.
***
… На горячем песке остывают её следы, и мальчишки все вместе пускаются в долгий путь. Рин была чародейкой, от бед затевала дым, и в его пелене громко пела на всю толпу — уходила беда.
Но теперь вот и Рин ушла, и никто не узнал, что случилось и почему. Лес шептал по ночам, что теперь не уйти от зла, и поэтому мы шли за ней через свет и тьму. Первый сдался, когда мы вошли в серебристый пруд, а второй вдруг ушёл, лишь едва начались пески. Я не знал тогда, что ещё трое потом уйдут — и останусь один из всех вышедших в поиски.
Я нашёл, лишь отчаявшись. Месяц цвела зима, Рин осталась за устьем, на высохших берегах. И она мне сказала: ты будешь великий маг, только сказки свои ни за что не посмей сжигать; а иначе наступит твоим волшебствам конец, и уже никогда не сумеешь вернуть назад.
И спустя долгий год в этой мертвенной тишине кто-то смог, наконец, все истории рассказать.
***
Двадцать вёсен прошло с тех забытых народом пор, только яма огня ни на день не была пуста. Вместо Рин теперь я развожу от беды костёр, никогда не давая бумаги — ни пол-листа. Стороною обходят и войны, и мертвый снег, целый год здесь царит теперь солнечная весна.
Только, знаешь, плохое бывает и по весне, так явилась беда — и такая, да кто бы знал.
***
Мир окутал мороз, и он царствовал много дней, оказался наш луг вскоре намертво снегом скрыт.
… Сожжено было дерево — всё, до последних пней, и бумага потом полетела в мои костры. Мы сожгли сотни книг, деревянный огромный стол, мы скормили огню и гитару — да где б тут петь…
И осталась в конце только стопка моих листов, сплошь покрытых узором из сказок родных степей.
Ничего мне не жаль, чтоб народ подо льдом не спал, только дар ведь исчезнет, как мне говорила Рин…
— Это… так, ничего. Вот, держи — это мой запас. Брось-ка пищу огню — и посмотрим, как он горит.
***
Вскоре новый хранитель прогонит весь снег с полей, но никто не устанет болтать обо мне с детьми.
Я пера не касался, наверно, сто тысяч лет, но расходятся сказки мои, будто птицы, в мир.