Лишь стукнет полночь посохом в перекрёсток — и мир на миг замкнётся в извечный круг.
Астрей идёт, легко улыбаясь звёздам: ну, дети всё же, хоть не спешат в игру. В его шкатулке что-то звенит и бьётся, уж тыща лет прошла и пора б открыть… С холма улыбкой светится Эос-солнце, чтоб вместе с мужем преподнести дары.
А в сердце мира воют, бушуют штормы, четыре брата делят свой пьедестал — кому насколько путь уготован торный, и кем кому сегодня придётся стать. Вот-вот, глядишь, посыплются скоро искры, никто, попавший под руку, не уйдёт. Вот Нот — горячий, невероятно быстрый; Борей, напротив, холоден, будто лёд; несёт с собою ужас и смерти Эвр, и, свеж и ласков, чуть в стороне Зефир.
Астрей идёт — становится югом север, и море нападает на узкий пирс. Ему ужасно жаль распрощаться с ними, вот только, чёрт, иначе никак нельзя. Назвать их всех, давно потерявших имя — и ветры, усмирившись, к нему скользят. Детей, конечно, много, но это больно. И голос льётся медленно, как река:
— Вы стали старше, вам бы пора на волю, детей всегда приходится отпускать. Я дружен с вами, мягок и добр со всеми, но меж собой вам ссоры грозят бедой. Для каждого есть символ, подарок, бремя, чтоб не забыть, где кроется отчий дом.
… Отдам тебе я храбрость, дождливый морок, чтоб мог стоять на страже глубоких вод.
… Тебе, пустыня, огненный шторм и скорость, отдам я сердце — будешь хранить его.
… Тебе, ужасной силе, дарую лихо — великий ум за гранью любых систем.
… Тебе же, старший, айсберг и снежный вихрь, даю я право властвовать надо всем.
Вам жить теперь не вместе — бродить по свету, свой новый мир хранить от любой беды. Тебе доверю пустошь, горячий ветер, тебе морские сети, туманный дым, тебе в горах восточных летать и выть там, тебе на север путь покажу прямой. Столкнуться не придётся, лишь цепь событий вас может снова всех привести домой.
Взлетели ветры, смотрит Астрей, как сокол, и небо на прощанье рычит грозой.
И молвит вслед им — всяк берегись востока, лишь смерть оттуда может прийти на зов.
***
Едва поманит запад закатом новым — Зефир на зов пускается в новый путь. Покорны воды взгляду его и слову, в морскую гладь так хочется заглянуть. Бежит волна и шёпоту ветра внемлет, он смотрит вниз — особенные цвета… От берега подальше легли и земли, их назовут Ирак и Афганистан. Летит Зефир, колотится море в берег, он искренне считает, что — повезло. Вот этот остров будто похож на череп…
Вдруг чует — потянуло с востока мглой; лишь на момент, как будто мираж, виденье, и водный лист не гладок уже, не тих. Спокойствие умрёт в белоснежной пене, бушует море, будто хотя спасти. Он мчит наперерез, хоть себе дороже, не думая, что станется с ним самим…
… Стихает шторм, Зефир засыпает тоже — волной в воде прибрежной, и тает мир. Сокровища? а может быть, чьи-то кости? кто знает, что скрывается там, на дне…
тик-так повсюду одна вода
выдержишь
или нет
Не спится Ноту, он не сидит на месте, дыханьем жарким мучает всё вокруг. Песок на ощупь — градусов эдак двести, шершавый и шуршит — неприятный звук. Горят огнём и мили, и километры, и их ещё немало там, впереди.
И вдруг он слышит песню — но песню ветра.
И сердце сильно бьётся в его груди.
Но Нот упрям; и прячет подальше символ, взмывает вверх, несётся, не глядя, вдаль. Он видит цель. Над скалами, словно нимбом, растёт из туч зловещая борозда, за ними море бьётся, шумит и пляшет, над ними Эвр смеётся, не глядя вниз. Погоня или пенная злая чаша — и как же выбрать, как и кого из них?
Астрей молчит. Однажды подскажет сердце, что сила — не в огне, а в сплетеньи рук…
тик-так смеётся ночной кошмар
ветер звенит
в игру
Волна гремит, волнуется море шумно, но выбраться нет сил и удачи нет. Зефир на грани, он проклинает умных, а волны вырастают ещё крупней. Здесь не видать ни дна, ни ближайший остров, неяркий свет потонет в холодной мгле, воды всё больше — даже дышать непросто…
Но с каждым мигом волны — в разы теплей.
И вдруг вода уходит — по капле в небо, и мгла уходит, тонет на глубине. Горячий воздух — в общем, несложный ребус, рука в руке, и ужаса больше нет. За окнами темно и немного мокро, восточный ветер режется, как ножом…
тик-так упрямо стучат часы
доброе утро,
Джон.