ДУХ ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ
Летом 1960 года случилась у меня встреча с морем.
Впервые мы «всей семьёй» , за исключением бабушки Веры (с папой у них были «особые отношения»), отправились в путешествие, но какое – морское! - на знаменитом, а теперь, увы, печально известном после его гибели много лет спустя пароходе «Адмирал Нахимов».
В кои-то веки у родителей совпало время летнего отпуска, мы же с Вовкой-братиком были на своих законных летних каникулах, а с учетом лишь пары семейных «вылазок» на пару летних деньков на озеро «Еловое» под Челябинском - ну не чудо ли!
Это чудо папа долго и тщательно готовил тайно от нас (да и от мамы, поначалу считавшей замыслы отца несбыточными). Бронирование билетов посуху и по морю, скрупулезное подсчитывание затрат, переписка с друзьями о местах пребывания в дальних краях; ворох писем и географических карт на заваленном книгами папином письменном столе…но наконец всё свершилось!
Был и поезд, и паром железнодорожный через Керченский пролив, и крымский знаменитый троллейбус, и красоты Никитского ботанического сада, Алупки и прочая, прочая… Но такого «морского шика» , что оглоушил нас, провинциалов сухопутных, на «Нахимове», мне не пришлось встретить потом ни на одном из морских лайнеров. Разве что в кино – благородное красное дерево отделки, сверкающие, надраенные до золотого сияния медные поручни, ковры, хрусталь, роскошь ресторана с полной сервировкой и предупредительными красавцами-официантами в белоснежной морской форме, а бассейн на палубе, а…
(Впрочем, бассейн-то был вприглядку – меня так просквозило на верхней палубе, что обметало лихорадкой всю мордашку, что оставило память и рецидив при малейшем сквозняке на всю жизнь; но это единственное невеселое воспоминание о первом моем морском путешествии).
Зато на море я нагляделась! да и до сих пор наглядеться не могу….
А первая встреча с Морем произошла в Одессе, где мы гостили у папиного друга и дожидались рейса в Ялту на «Адмирале Нахимове). Еле вырвавшись за обедом от гостеприимных хозяев, я рванула незнамо куда – к морю! - и по ведущей вверх пыльной дороге вдруг вышла на обрыв. Внизу виднелись мазанки, садочки, а за ними какое-то блеклое марево. И это Море? От разочарования я присела на придорожный камень и разревелась от души. Там меня и нашёл Павлик, хозяйский сын, чуть постарше меня.
- Шо ревёшь-то, дура, - дома тебя обыскались – тоже мне, нашла море. Завтра в Лузановку али на Фонтаны сведу…
И свел меня с морем – с белой пеной прибоя на песке под зеленой кипящей волной, крепко держа за руку своей загорелой до черноты - плавать-то хоть умеешь?
Да не умела я тогда плавать…но барахталась в солёной купели по присмотром Пашки и млела от восторга…млею и по сей день.
А потом была Ялта! Запомнилась крутизна мощёных улочек, взбегающих прямо от курчавой зелени окрестных гор и ниспадающих к морскому побережью, окаймлённому
роскошной набережной. В сумерки там зажигались гирлянды фонарей и цветных лампионов, звучала музыка, смех и восклицания загорелых и нарядных гуляющих – о, это был подлинный променад, пусть и на советский лад, но с неистребимым и явным привкусом века девятнадцатого …
Но мы наслаждались не столько умозрительным флёром, сколько восхитительным вкусом свежайших пирожных – их можно было отведать буквально на каждом шагу, чем мы с Вовкой усердно и пользовались. Море шумело и закипало прибоем совсем рядом, но папина программа не предусматривала ни пляжных ялтинских радостей, ни посещения музеев и прочих достопримечательностей – только Никитский ботанический сад.
Честно говоря, мы так по нему уходились, надышавшись ароматами цветущего великолепия субтропиков, что с нетерпением стремились дальше – к морю, на море и в море!
И все наши ожидания исполнились с лихвой в Кацивели!
Тогда это был небольшой посёлок научных работников при Крымской экспериментальной базе Морского гидрофизического института. Папин друг был одним из них; его семья была рада нам и приняла как самых желанных гостей. Жили они в большом уютном доме на морском высоком берегу, среди диковинных для уральцев пахучих и цветущих магнолий, бугенвиллий и прочих деревьев и кустарников – многих из них я много лет спустя узнавала в Средиземноморье, но поразили моё воображение гигантские кипарисы…их стройные чёрные свечи, словно колоннада, подпирали небосвод прямо во дворе дома. А ночевала-то я как раз среди них (мне постелили на большой кровати), и именно там, под звёздным небом, это и случилось – «сетчатку человеческого глаза, сияющей стрелою будоража, летят из бездны звёздной голоса», и рифмы, и стихи…Настигло же меня звёздное послание много позже…
Но пока что мы были в Кацивели и в полной мере вкусили все радости тёплого моря с пустынным каменистым пляжем, дивного пейзажа, окаймлённого, с одной стороны, скалистой горой Кошка, названной так за поразительное сходство с профилем домашнего животного, а с другой - не менее впечатляющим сооружением над научным посёлком.
Это был грандиозный «стакан» из толстенного и прозрачного стекла, размером с многоэтажный дом, чуть ли не с небоскрёб. Ясным днём были отчётливо видны гребни волн на поверхности «стакана» с морской водой. Это был штормовой бассейн, в котором волна беспрепятственно разгоняется мощнейшими вентиляторами, что позволяет учёным изучать её поведение, словно в открытом море.
Со знанием дела нам рассказал об этом давний друг папы, гостеприимный хозяин, как раз и занимавшийся динамикой волн по своей работе в штормовом бассейне. Но не только в нём – Сергей Иванович (назовём его так) побывал чуть ли не на всех морях и океанах планеты. И вечерами мы зачарованно внимали его рассказам и жадно рассматривали цветные фото, свидетельства его походов. Сильнее всего меня поразила словно парящая на немыслимой высоте, на вершине скалы над Рио-де-Жанейро в Бразилии фигура Иисуса Христа с раскинутыми руками, словно обнимающими город и мир…
А в окна, раскрытые в южную звёздную ночь, вместе с неумолчным говором Чёрного моря, врывался ветер дальних странствий.
ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ С ДЕТСТВОМ
Это затянулось на многие годы…до седых и крашеных волос; не уверена, что процесс этот завершился и теперь, уже в статусе бабушки, дамы «продвинутого возраста», изящно выражаясь, а попросту – поколения, задвинутого на обочину дороги времени, несущегося вскачь.
Первый звонок к началу сего прощального акта прозвучал из Вероны. Сквозь толщу лет и миров я расслышала его в Крыму, обмирая от горестного восторга над страницами «Ромео и Джульетты»…Томики Шекспира из хозяйской библиотеки мне позволяли всюду брать с собой. Мой младший брат Вовка прилагался по умолчанию, но скоро ему наскучило пасти нас с сэром Уильямом то на пустынном пляже, то на нагретом солнцем валуне в тени сосновой рощи над морем.
Пришлось наскоро пересказать ему историю Ромео и Джульетты и показать иллюстрации…
- Люська, а она, Джульетта эта, хоть красивая была?
- Вот смотри; тебе не нравится?
- Да ну…платье длинное, не поймёшь, может, так себе. Ног-то не видно!
- ?!
- Если ноги красивые, то и сама красивая!
- Хм…А я?
- Сказал же – красивая, красивая, расхвасталась тут…
Столь неожиданное суждение, высказанное авторитетным тоном братцем-шестиклассником, поразило меня (я-то себя чуть ли не дурнушкой считала!) и заметно повысило мою самооценку…
Ещё в восьмом классе я забросила занятия балетом в Доме пионеров, да и в филармонии тоже…Детский театр при ней, руководимый двумя пожилыми, подслеповатыми и странноватыми тётушками-близнецами с народовольческими стрижками, прискучил, да и Альфа, мой телохранитель, куда-то подевалась по своим собачьим делам. А на её пост заступил сынок или внук одной из бабулек - не менее странный здоровенный детина в круглых фамильных очочках.
Он тенью следовал за мной везде, ни разу не приблизившись и не заговорив, но все мои несложные маршруты и стены в подъезде нашего дома в Городке были испещрены его загадочным автографом «ВОЛК.» с непременной жирной точкой. Так и подмывало меня самой эту точку поставить – поколотить его, что ли, но он смывался, стоило мне лишь оглянуться, да и разные у нас весовые категории были. Точку поставил сосед, полковник в милицейской форме, шуганув его как следует, когда застал «Волка» на посту наблюдения над нашей квартирой в пролёте между этажами.
Честно говоря, я побаивалась этого ухажёра-соглядатая; в его маниакальной настойчивости чуяла не то чтобы угрозу, но признак сумасшествия…
(Но трусихой-то я тогда не была и поводов подраться не искала – они сами меня находили).
Как-то после уроков, идя домой с тяжеленным кожаным портфелем, я наткнулась на возмутительную по тем временам сцену – несколько парней из нашей школы
избивали одного! - старшеклассника типа «ботаник», как теперь говорят. Я и не помню, как и зачем ввязалась в драку на стороне в общем-то незнакомого мне парня – просто из чувства справедливости! - лупила этих трусов направо и налево своим «министерским» портфелем, пока «ботаник» не убежал.
В итоге портфель остался целёхонек, зато пострадала (или упрочилась, как посмотреть) моя репутация; меня лишили счастья торжественного приёма в комсомол – недостойная! Трусы ликовали, «ботаник» опасливо сторонился, остальные держали настороженный нейтралитет, мне же было жутко обидно из-за вопиющего торжества несправедливости. Да и почувствовать себя паршивой овцой в здоровом стаде идущих к победе коммунизма…это не фунт изюму в том нежном возрасте. Год спустя мне всё-таки вручили бордового цвета «корочки»– окомсомолили как-то между делом, втихаря, что особых эмоций ни у кого, включая и меня, не вызвало.
Дома мама только вздохнула – ну вся в отца – после вызова к директрисе, вызова не первого, но и не последнего.
А он и не заставил себя ждать – на сей раз из-за научного эксперимента по физике, расцененного как хулиганство…
Я уговорила тёзку-одноклассницу уточнить скорость падения тел разной тяжести под действием гравитации. Уточняли погожим деньком на балконе, опоясывающем наш класс на третьем этаже, благо отменили какой-то урок. В углу балкона - водосточная труба с заманчиво раскрытым зевом, куда мы сперва бросали мелкие камушки и подсчитывали время их приземления, - но оно было ничтожным – раз, и всё! А более лёгких предметов под рукой не было, в ход пошли плевки, тут нас и «зафиксировали»…
Тёзка оказалась поумнее меня, ретировалась потихоньку, а объяснения научной подоплёки пришлось давать мне, что было воспринято как издевательство в особо изощрённой форме. (Нет, чтобы покаяться и соблюсти приличия!).
Последовала запись в дневнике, вызов «на ковёр» родителей; отдуваться, как всегда, пришлось маме, более дипломатичной в отличие от вспыльчивого папы.
Тем временем пубертат брал своё…Вниманием мальчиков в школе я отнюдь не была обделена, но это не докучало, а было даже приятно и принималось как должное – их безобидные и дистанционные ухаживания сводились к загадочным взглядам, вздохам, тайным и демонстративным фотосъёмкам. А я была словно окутана защитным облаком призрачной верности моей первой и неразделённой любви, да никто особо-то и не посягал нарушить эту верность.
Впрочем, одна попытка всё же была. После танца (а у нас уже начались школьные и классные «вечера» - ах, эта дивная и нестареющая мелодия «Маленький цветок»!) мы с Женькой из параллельного девятого, признанным школьным ловеласом, выскочили на школьное крыльцо подышать – шёл снег редкими крупными хлопьями и искрился в свете фонарей. Женька недолго любовался зимней сказкой – обнял меня и нацелился в губы, но попал в нос – я в ужасе отшатнулась – ты что, Антипова, не целовалась ещё? Вот балда-то!
Да уж…завершающий штрих к моему облику умной дурочки и высокомерной гордячки, - «много о себе воображающей». Я же тогда была о себе совсем другого мнения…
(Продолжение следует…)