Мое сказание о городе ночном
скользнуло из подъезда в полвторого
в кварталы, где за каждым поворотом –
непуганая тишь. Итак, начнем!
Свет ртутных фонарей на стенах и листве
был мертв. В остекленевшем естестве
домов и лип сквозило царством духов.
И нечто недоступное для уха –
о, парадокс! –
в осоловевшей тишине
шепталось вслед, и по спине
шел холодок.
Зияли подворотни и аллеи,
дома в обличье братских мавзолеев
на триста тел – ни стражей, ни имен –
стояли, выпадая из времен.
И вдруг прикосновение! – Эй, кто там?!!
В упор смотрели сотни темных окон,
и никого! Кто ж трогает за плечи?!
Что там укрылось в тени, как в плащи?
Не чертовщина ли? – нет явно человечье…
Ищи, мое сказание, ищи.
Терзая воспаленные виски,
в раздумьях прошагав квартал, не боле,
я понял: это вырвались на волю
флюиды снов людских.
В их токе я почуял доминанту.
То были грезы о невоплощенном.
От бакалейщицы до лейтенанта –
всяк виделся счастливым, окрыленным.
Всплывали из подвалов подсознанья
их собственные образы, насквозь
прекрасные – от мыслей до носков,
согласно классикам и планам мирозданья.
Легко, как тополиный сонный пух,
флюиды снов людских струились в тишь.
И грустью о несбывшемся до крыш
Был полон город духов после двух.
В щебечущем желе за мною жалась
с обидой моя собственная жалость:
проклятье, угораздило родиться
в империи, где ввек не воплотиться!
Я прошептал: «За что!» - спорхнул, как птица
в кусты и там застрял среди ветвей
вопрос премудрый сей.
Тут ветер зашуршал, пошел по липам…
И ночь взорвалась! Вспыхнуло, полило,
что твой экспресс по жести застучал
небесный водопад, смывая лихо
недельный сор и тщетную печаль.
Часов до трех по рекам тротуаров,
с сырыми башмаками сбросив траур,
с ухмылкою глядя на отраженье,
кривое но способное к движенью
бродило воплощение мое,
пока сказав – ну что, мое сказанье,
не хватит ли? Признаться замерзаю. –
я не ушел домой под стук зубов.
И был таков. И долго спал без снов.
С тех пор уж годы, годы пролетели -
на мне, на биографии, на теле
оттиснули свои кривые зубы.
Что до моих – крошась идут на убыль.
С тех пор, дугой горбатясь, хоть казни,
все дальше уходя от идеала,
утратив напрочь дар душевных жалоб,
хриплю, скриплю, но движусь, черт возьми!
С тех пор я в одиссеях городских
полночных вылазок, по улицам кочуя,
не ощущал, не слышал и не чуял
флюидов снов людских.
И лишь теперь сказанье ночи той
из памяти поднявшись, как из ямы,
попытки с третьей вплоть до запятой
в компьютер улеглось кондовым ямбом.