История одного человечества.
Марк Орлис.
ЗАЧЁРКНУТЫЕ СТИХИ.
том первый
2016 г.
Собрание сочинений
в 99 томах. Том 10-ый.
ЭКСТАЗ.
Никого не осуждая,
И в неведенье блуждая,
Ненавидя и любя,
Не могу понять себя.
Поиск истины бесцелен.
И до чёртиков бессилен.
Человек в себя нацелен
Безысходностью усилий.
Но курок находит палец,
А мишень всегда на теле.
Руки вялые устали,
Цель нащупывая еле.
До предела плоть подвигнув,
Отдаются страсти смело,
Тайну разумом постигнув,
Те, кому до вас нет дела.
Подчинившись силе власти
Воли божьего экстаза,
Попадая в бездну страсти,
Рай и ад внимая разом,
Гибнут, веры не теряя,
Помня предков предсказанья,
Никого не уверяя,
Те, чьи истинны терзанья.
Наступает миг прощенья,
Лица влагой покрывая,
Для святого ощущенья
Возродив и убивая.
Мы достигли нужной цели.
Цель горячая, как пламя.
Небеса окостенели.
Облака летят над нами.
РОК.
Я искал освобожденья
В тучке ветреной от скуки.
Воздух влажный с наслажденьем
Я вдыхал. И к небу руки
Возносил. А кто-то крупный
Проходил и улыбался.
И рождался запах трупный.
Это року я попался.
СМЕРТЬ.
Смерть это просто. Как волна.
Вас за собой зовёт она.
И вы, судьбу преодолев,
Пойдёте с ней, не пожалев
Что жизнь сложилась нелегко.
И смерть уже недалеко.
И вот девятая волна.
И вас она накрыть вольна.
Смерть это просто. Это факт.
Она последний в пьесе акт.
МУЖЧИНЫ.
Собрались мужчины как-то
Посудачить о любви.
Каждый знал десяток фактов
О брожении в крови.
Изощрёнными речами,
Излагая свой успех,
Тут один, блестя очами,
Превзошёл в рассказе всех.
Где он только ни бывал!..
С кем лишь он ни флиртовал,
С кем ни ладил он в ночи,
Речи были горячи.
В этот миг стоял в сторонке
Умудрённый сединой
И, внимая речи тонкой
С миной грустной и стальной,
Ветеран былых сражений
С тонким шрамом на лице;
И без лишних возражений
Улыбнулся он в конце.
И молчал о том поэт,
Что встречал он в бездне лет.
*
Люблю я вспоминать
Беспечность лет,
Ушедшую в былое. Забывая,
Что в жизни ничего важнее нет,
Чем жизнь прожить надежд не убивая.
Беспечно любят пахарь и поэт,
Покой души своей не сберегая.
И в жизни ничего важнее нет,
Чем жить, её забот не отвергая.
Не это ль непростительный обман!
Я оправдать хочу земные муки.
А вдалеке, сквозь голубой туман,
Твои я вижу трепетные руки.
И в жизни ничего важнее нет,
Чем жизнь прожить надежд не убивая.
Люблю я вспоминать беспечность лет,
Ничто, что было в ней, не забывая.
ТЕБЕ.
Как много я писал тебе стихов!
Как долго от тебя я ждал награды.
Нет, не в речах, где уйма пышных слов,
А в том, что сердце было сердцу радо.
В том, что умело верить в чудеса.
И много лет ждало. И терпеливо
Воспринимало жизнь. И голоса
Звучали для него счастливо.
Как много я писал тебе стихов!
Как часто был я искренним и нежным.
Нет, не в речах, где уйма пышных слов,
А в том, что сердце оставалось прежним.
ДВЕРИ.
Ветер двери с петель ломит.
Успокойся и не злись.
Шумно в городе и в доме.
Всё вокруг являет жизнь.
Скрипы у петель живые,
И своя забота в них.
Скрипы эти ножевые,
И лишь ты не слышишь их.
У петель причина злиться
На невзгоды и нужду.
Оттого-то и не спится,
И не можется в бреду.
*
Всё гонка. Извечная гонка.
Как будто боюсь опоздать.
А голос рассудку вдогонку
Советует верить и ждать.
Не верить и грустно, и больно.
Не верить, так, значит, не жить.
А сердце в груди своевольно
Стремится любить и дружить.
И голос рассудку вдогонку
Советует верить и ждать.
Всё гонка! Извечная гонка.
Как будто боюсь опоздать.
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ.
Представить вас и Маяковского
Возможно. Но спросите как?..
Как два недостижимых острова,
И между ними ночь и мрак.
И бурный океан иронии.
И лучше даже пуля в лоб,
Чем жизнь без радости гармонии!
И впереди сосновый гроб.
Но вы поверьте мне блаженная,
Что всё ж достойны вы его.
Его ирония надменная
Пера стального волшебство.
И перед жизненною бездною
Он, как и вы, бессилен был.
И эту муку бесполезную
Подобно вам до дна испил.
И вы поверьте мне блаженная,
Что всё ж и он достоин вас.
И эта встреча неизменная
Не на мгновенье, не на час.
Представить вас и Маяковского
Возможно. Но спросите: как?..
Как два недостижимых острова.
И между ними ночь и мрак.
ВДОХНОВЕНЬЕ.
Когда ко мне спустилось вдохновенье,
Оно меня коснулось на мгновенье.
И тут же отлетело навсегда.
И это роковое омовенье
Томит меня как дальняя звезда.
И мнится мне, что в облаке далёком
Я вижу золотистый яркий свет.
И в мире этом добром и жестоком
Всё чудится мне, будто я поэт.
ДРУЗЬЯМ.
Друзья! Я вам обязан всем.
Хотя не знаю вас совсем.
Мы не знакомы. Но беседы
Веду я с вами всякий раз,
Когда вы, празднуя победы,
Идёте дружно на Парнас.
А я сижу в своей темнице,
В известной мне лишь стороне.
И представляю ваши лица
В кромешной ночи глубине.
Мне ваш упрёк и ваша милость
Всего дороже и нужней.
Ах, так судьба распорядилась!
И я люблю вас с давних дней.
Мы не знакомы. Но беседы
Веду я с вами каждый раз,
Когда вы, празднуя победы,
Идёте дружно на Парнас.
Н. Н.
Попал я в плен к своей Н.Н.
Она, как свет зари, нежна.
Среди подруг своих она
Мне для блаженства отдана.
Я не сужу её жужу.
Порой туда я захожу.
И средь подруг своих она
Мне для блаженства отдана.
*
Я был вам другом, братом и отцом.
Верните мне божественную сказку.
Я помню вас с заплаканным лицом.
Я так любил в вас искренность и ласку!
Но вы со мной простились навсегда.
Я вас тогда с соперником застал.
Я понимал: пришла ко мне беда.
Но вот тогда я вас любить не перестал.
Он был юнцом и вас любил он страстно.
Не отводил от вас он нежный взгляд.
Я вас простил. Всё было так прекрасно!
Но чувства забывать об этом не велят.
И вот мы снова встретились. Шли годы стаей.
Забыто всё. И мы опять вдвоём.
Давайте же, как прежде, помечтаем!
Но каждый пусть мечтает о своём.
КОРРИДА.
Где кровожадная коррида,
Там для меня спасенья шанс.
По жарким улицам Мадрида
Промчался быстрый дилижанс.
И я последовал за вами.
Я брёл отчаянно в пыли
С любви безумными словами.
Но вы растаяли вдали.
Вы взяли красный плащ и шпагу.
И ваша тонкая рука,
Храня и дерзость, и отвагу,
Встречала чёрного быка.
Бык был свиреп и кровожаден.
В глазах его играла кровь.
Он к вам подкрадывался сзади.
Но в вас к нему была любовь.
Касаясь ваших ног едва ли,
Он долго возле вас ходил.
И вы его не убивали.
И он взаимно вас щадил.
И в вас жила слеза печали.
А в небе стая голубей.
А на трибунах закричали:
«Убей его! Убей! Убей!»
Но вы его не убивали.
И он взаимно вас щадил.
Касаясь ваших ног едва ли,
Он долго возле вас ходил.
МИЛАЯ.
Жизнь в изгнании постылая.
Жизнь придуманная - рай.
Прикажите только, милая,
Я покину этот край.
Прикажите мне, прекрасная,
И отдам я жизнь за вас.
Жизнь в изгнании ужасная
Без волшебных ваших глаз.
Намекните только, милая,
Хоть одним движеньем губ.
Жизнь в разлуке - боль постылая.
Без любви и рай не люб.
Жизнь проходит. Время трудное.
Позади страданий ад.
Время! Время неподсудное.
Где ты, нежный мирный сад.
Прикажите только, милая.
Я покину этот край.
Жизнь порой она постылая.
А порою сущий рай.
НОСТАЛЬГИЯ.
Солнышко наше российское!
Где ж ты, мечта моя дальняя!
В Берске ли, в Пскове ли, в Сызрани
Песни я слушал печальные.
Помню, как матушка трепетно
Крестным окинет знамением.
С нежностью, с радостью, с лепетом
Благословит на стремление.
Сяду я, помню, в извозчика.
Мчусь на вокзал весь укутанный
В шубу песцами обшитую,
Грустью российской опутанный.
Солнышко наше российское,
Где же ты, искренность прежняя.
Бросишь, бывало, рупь нищему.
Ах ты, печаль неизбежная!
В тесной прокуренной комнате
Много ль народу поместится.
Жизнь моя прежняя вспомнится.
Вот выхожу я на лестницу.
Долго по свету я хаживал.
Вот талисман моей матушки.
Вот пистолет мой заряженный.
Он мне достался от батюшки.
Солнышко наше российское!
Дни моей юности дальние.
Ах, как мне хочется свидеться
С родиной многострадальною.
УТРО.
День обычный. Солнце в небе.
На земле холодный снег.
Думы наши не о хлебе,
А о том, что жизни бег
Раскрывает перед нами
Тайны грустные свои.
Непредвиденными снами
Просыпаются ручьи.
Бой идёт по всей Вселенной.
Льются слёзы, льётся кровь.
В битве этой неизменной
Гибнут радость и любовь.
Гибнут люди, кони, куры,
Реки, горы, облака.
Гибнут женские натуры,
Гибнут мысли дурака.
Всё вокруг подвластно тленью.
Всюду холод и распад.
И любовь с тоской и ленью
Подружились невпопад.
Мир космически опасен!
Всё молчит. Пришельцев ждут.
Ах, рассвет!.. Лишь ты прекрасен!..
Пусть нас беды обойдут.
ПОЭТ.
Был повергнут поэт в поединке.
И ослабла в поэте струна.
В сердце бедное врезались льдинки.
Гробовая вокруг тишина.
И поэт, не внимая капелям,
Всё смотрел на померкнувший луч.
И стихи из него, как пропеллер,
Затрещали под сводами туч.
И не мог он уже согласиться
С тем, что он безнадёжно устал.
И, как дробью пронзённая птица,
Задыхаясь, он медленно встал.
И, вздохнув глубоко и покорно,
Он издал неосознанный звук.
И стихи из него, как из горна,
Потекли сквозь агонию мук.
И на сердце растаяли льдинки.
И слеза покатилась с лица.
Был повергнут поэт в поединке.
Но поэтом он был до конца.
РОМАНС.
Что за жизнь в этом райском ущелье?
Что за радость, свобода и плен?
Мы с тобой бесконечно хотели
Дружбы верной без лжи и измен.
Мы стремились в лазурные горы.
И достигли высоких вершин.
И не слушали мы разговоры
Грубоватых и наглых мужчин.
Пусть судачат от зависти люди,
Пусть ворчат в назиданье ханжи.
Что же с нами, мой ласковый, будет?
Как нам жить, мой любимый, скажи?
Заклюют ли орлы на вершине?
Или солнечный срежет нас луч?
Что так сердцу томительно ныне?
О, тоска, о, кручина, не мучь!
Почему не нашли мы покоя
Там, вверху, в блеске утренних гор?
Что же с нами случилось такое?..
И о чём этот наш разговор?
МЕЖДУ ДУШОЙ И СЛОВОМ.
Всё, что в нас ценного, всуе потонет.
Между душою и словом разброд.
Рабство открытое. Рабство в законе.
В рабство закованы хлеб и народ.
Можно ль терпеть унижение долее,
Если свободу ведут в кандалах?
Рабство ли можно нам выдержать более
Можно ли в душах, в умах и в телах?
Всё, что в нас ценного, всуе потонет.
Между душою и словом разброд.
Рабство незримое, рабство в законе.
В рабство закованы хлеб и народ.
У РЕКИ.
Сколько дел вокруг натужных,
Шумных, суетных, не нужных.
Сколько радости пустой!..
А ведь способ есть простой.
У реки в часы рассвета
Посмотри на бег волны,
И увидишь уйму света
И неброский диск луны.
Этот диск сродни с грядущим,
Он не сдержит время ход.
А рассвет всё гуще, гуще
Белым облаком плывёт.
И летит в рассвете птица,
Озирая отчий кров.
И пылится колесница
Ночи в мареве миров.
НОША.
Он нёс её весь долгий век.
А на поля легла пороша.
Он был обычный человек.
Но на него давила ноша.
Она его касалась плеч.
И он под нею прогибался.
От тяжести хотелось лечь.
Но с нею он не расставался.
Он был неглупый человек.
И он не знал её роднее.
А время ускоряло бег.
Но он не расставался с нею.
Она ему была нужна-
Мечтой его была она.
ИСТИНА.
От мучений усталость лечением.
Все душевные пытки бессмысленны.
От усталости сон облегчением.
И не знаю я радостней истины.
А на кухне веселие дочери.
Разговор там о танцах на вечере.
И лежу я судьбой озабоченный.
И сказать мне тут, в сущности, нечего.
От мучений усталость лечением.
Все душевные пытки бессмысленны.
От усталости сон облегчением.
И не знаю я радостней истины.
*
Неужто ждёт меня награда
За мой тяжёлый труд?
Душа всему на свете рада.
А строчки?.. Строчки врут.
Всё, что мне разум напророчит
И сердце вспламенит,
Я напишу. А ум мой хочет,
Чтоб был я знаменит.
Неужто ждёт меня награда
За мой нелёгкий труд?
Душа всему на свете рада.
А строчки?.. Строчки врут.
ЯНВАРЬ.
Февраль ещё не подошёл.
А мартом даже и не пахнет.
Да и мороз суров и зол.
И дол для лютых стуж распахнут.
Но где-то в середине дня
Под солнцем серебрится речка.
И летом веет для меня
Зари взволнованная свечка.
И вот настал полдневный жар.
А лёд пока довольно толстый.
Вершит природа календарь,
Рисуя сказочные холсты.
ХРИСТОС ВОСКРЕС.
Уж двадцать пронеслось столетий,
Как мы скорбим с тобой о том,
Что он пошёл на муки эти
Своим придавленный крестом.
Он отдал жизнь за Воскресенье,
Неся свой на голгофу крест.
Но нету до сих пор спасенья
Ни на голгофе, ни окрест.
И уж от века и поныне
Меж нас, печалясь и любя,
Он под крестом по Палестине
Идёт, вздыхая и скорбя.
Уж двадцать пронеслось столетий,
Как мы грустим с тобой о том,
Что он за нас на муки эти
Пошёл придавленный крестом.
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
Нам быть или не быть? Вопрос.
И он не нов. И в меру жгучий.
И мучим им и запах рос,
И дождь, пролившийся из тучи.
Да! Нам не быть. А, может, быть?
Кто нам об этом с вами скажет,
Когда уже себя любить
С тех пор мы разучились даже.
Быть иль не быть?.. Да были ль мы?!..
Вот в чём вопрос. И нет ответа.
Спроси у ночи, у зимы,
У ливня, у ручья, у лета.
Мы были. Но уже нас нет.
Не задаёмся мы вопросом.
И меркнет день, и гаснет свет
В высоком небе безголосом.
Когда уже себя любить
Мы с вами разучились даже,
То быть тут нам, или не быть,
Кто нам об этом с вами скажет?
ВДОХНОВЕНИЕ НЕ
ПРОДАЁТСЯ.
Продажную поэзию
Всегда продать легко.
Но с нею, как по лезвию,
Уйдёшь недалеко.
Я собственник поэзии.
Хочу её продать.
И не боюсь от лезвия
Волненья пострадать.
А если не продажная
Поэзия моя,
Её отдам однажды я
Стремлению ручья.
Отдам её я вечеру
И крику лягушат.
А делать будет нечего,
Налью воды в ушат.
Смахну слезу, вздохну легко,
Ладонь разжав руки,
И выпью залпом молоко
Божественной реки.
Продажную поэзию
Всегда продать легко.
Но с нею, как по лезвию,
Уйдёшь недалеко.
МУЗА.
С небес на землю снисходила,
Брала бумагу и перо,
Сама моей рукой водила,
И пела песни про Пьеро.
Являлась молча над постелью,
Звучала трелью соловья,
И торжествующей капелью
Звенела в холоде ручья.
Я чувствовал её вниманье.
И говорил: «О, ты моя!»
С тех пор меж нами пониманье.
И с ней мы верные друзья.
Сама моей рукой водила,
И пела песни про Пьеро.
С небес на землю снисходила.
Брала бумагу и перо.
*
Всё вокруг меня висит на волоске.
И душа моя в печали и тоске.
Безысходность - вот сегодня мой удел.
И не вижу я правдивых добрых дел.
Как бы выход мне из этого найти!
Все оборваны, обрезаны пути.
И лишь вижу я пречистый Божий лик.
Как правдив он! Как он светел и велик!
А лампада тихо трепетно горит.
Будто женщина со мною говорит.
Губы шепчут: «Пощади меня, спаси!
Не бывало так печально на Руси.
Не бывало так мне тяжко никогда.
Породнили нас тревога и беда».
Всё вокруг меня висит на волоске.
И печаль моя рассыпалась в песке.
КЛАДБИЩЕНСКАЯ БЫЛЬ.
На городском кладбище
Царь-Ворон проживал.
И на могилах пищу
Себе он добывал.
Не рыл он клювом почву.
Он воровал цветы.
И дело было прочным
Без лишней суеты.
В кустах его старушка
Убогая ждала.
И Ворону полушку
Она за труд дала.
И полетел на рынок
Царь-Ворон поутру.
И нанял там мужчин он
В недобрую пору.
Пришли они к ограде
И откопали гроб
И Ворону за ради
Лопатой дали в лоб.
На городском кладбище
Царь-Ворон проживал.
И на могилах пищу
Себе он добывал.
ХУЛИГАНСКАЯ ПЕСНЯ.
Сколько лет по земле горе мыкаю,
Хулиганские песни пою.
Укачала луна бледноликая
Опьянённую душу мою.
Где гармонь, что играла страдания?
Где та песнь, что мила и светла?
Отцвела моя молодость ранняя.
Да и поздняя уж отцвела.
Не стучит больше сердце возвышенно.
Не бросает ни в краску, ни в дрожь.
А луна вопрошает напыщенно:
«И чего ты, отчаянный, ждёшь?
И ушёл бы ты с миром, покудова
Не втоптали прохожие в грязь».
Только душу, как сетью опутала
Золотая житейская мразь.
Этот лист опьянённого тополя,
Этот лунный истерзанный лик.
Я, как заяц затравленный, по полю
Пометался, присел и поник.
Отцвела моя молодость ранняя.
Вот и поздняя уж отцвела.
Не играет гармошка страдания.
Да и вряд ли гармошка цела.
ТОРЖЕСТВЕННЫМ ВЕЧЕРОМ.
Чем ты, милая, так озабочена?
Не тебе ли когда-то пощёчину
Отпустил я торжественным вечером
За столом алкоголем отмеченным?
Ты была нетактична со многими.
И других обзывала двуногими.
И лишь мне ты хотела понравиться,
И легко бы могла с этим справиться.
А когда от щеки твоей женственной
Отлетел мой поступок торжественный,
Ты по-прежнему с доброй улыбкою
Оставалась и нежной, и гибкою.
Выраженье лица беззаботное
Отражало желанье животное.
И с улыбкой просительно кроткою
Я опять потянулся за водкою.
Чем ты, милая, так озабочена?
Не тебе ли когда-то пощёчину
Отпустил я торжественным вечером
За столом алкоголем отмеченным?
*
Другой мне грезилась в мечтах она.
Я к ней стремился тайно и упорно.
Она была мне как любовь нужна.
Всё было в ней светло и животворно.
Но жизнь дала мне в спутницы мои
Совсем другую радость, да и муку.
Её сжимал я в час свиданья руку,
В душе тая желания свои.
Желания сбылись в иной стране,
Что не сродни с восторгом этой ночи.
Они тебя напоминают мне.
Хотя уже, прости... не очень…
ПОРТРЕТ.
Опять со мной моё виденье,
Её таинственный портрет.
О, незабвенное мгновенье!
И ожиданья многих лет.
В ней всё легко и гармонично.
Ничто при ней не напоказ.
И тем она и необычна,
Что всё обычно в ней как раз.
Среди своих подруг, знакомых,
Прелестных, милых, молодых
Она моей душой влекома.
В ней всё, что не нашёл я в них.
О, незабвенное мгновенье!
А в нём желанья прежних лет.
Опять со мной моё виденье,
Её таинственный портрет.
ЛЮБОВЬ ЗЕМНАЯ.
И был я и с нею, и рядом.
И ею я был вдохновлён.
Её упивался я взглядом.
При встрече был сердцем стеснён.
Зачем же я столько томился
В несбыточной неге любви?
Уж лучше б на ней я женился,
И с ней породнился б в крови.
Я долго по свету скитался!
И много надежде служил.
Ах, если б я с ней не расстался,
О, как бы я счастливо жил!
РОССИЯ.
Не губи себя отравой горькой.
Не гонись за зельем и рублём.
Будь со мною искренней, поскольку
Мы с тобою на земле вдвоём.
Не жалей меня, люби достойно.
Говори в лицо мои грехи.
Мне с тобою на душе спокойно.
И об этом все мои стихи.
Будь со мною искренней, поскольку
Мы с тобою на земле вдвоём.
Не губи себя отравой горькой.
Оставайся в сердце ты моём.
ОТНОШЕНИЕ К СМЕРТИ.
На кладбище я ночую,
Мне покой могильный мил.
Сплю я тут. Беды не чую.
Кто-то мимо проходил.
Смерть я видел, братцы, дважды.
Из могил она взошла.
Обняла меня однажды
И во тьму с собой ввела.
С этих пор я на кладбище
Стал спокойно отдыхать.
Там и воздух много чище.
А на Смерть мне начихать!
*
О, мирный труд!..
Но радость где труда?
Плоды его исполнены порока.
Пришла на землю страшная беда,
Всё унеся и изведя жестоко.
Хлеба стоят. Их не забрал огонь.
Град не побил. И саранча не съела.
Я колос взял. Я втёр его в ладонь.
И пригубил его несмело.
Уйти с полей! Да некуда уйти.
Весь мир вкусил смертельную отраву.
И воздух, и земля, и жизнь нести
Обречены позорный яд…
На славу
Нас убивает стронций. Мирный труд
Взрастил хлеба. Но пахари умрут.
НА РОЖДЕСТВО.
Уснули чувства. Помыслы мои
Правдивы и светлы под взором Бога.
Как будто спит природа в забытьи.
И небеса, и роща, и дорога
Встречают светлый праздник Рождества.
День славный мира. Рождество Христово.
Душа полна любви и божества.
И умолкает в покаянье слово.
И льётся свет. И исчезает тьма.
Блаженство духа входит в бренность тела.
И, не затронув таинства ума,
Душа вершит божественное дело.
Как будто спит природа в забытьи.
И небеса, и роща, и дорога
Уснули. Да и помыслы мои
Правдивы и светлы под взором Бога.
ВСТРЕЧА.
Вашей грустью я был околдован.
Я лишился покоя и сна.
Но прошла роковая весна.
И сегодня мы встретились снова.
Где печаль этих ласковых глаз,
Что меня покорили когда-то?
Вы смотрели совсем виновато.
Прежней дерзости не было в вас.
Где крутой ваш неудержный нрав?
Где былая осанка царицы?!..
«Эта поступь подстреленной птицы», -
Так подумал я, скуку поправ.
«Ах, я, кажется, прежде была
В годы юные слишком надменна!
Но надежда во мне неизменна», -
Так сказала она и ушла.
Я смотрел ей задумчиво вслед.
И, в себе презирая гордыню,
Забежал по дороге в буфет,
И купил там огромную дыню.
И приехали мы в номера.
И с холодным французским шампанским,
Тет-а-тет, с граммофоном испанским
Оставались мы с ней до утра.
Где печаль этих ласковых глаз,
Что меня покорили когда-то?!..
Вы смотрели совсем виновато.
Прежней дерзости не было в вас.
*
Как нам достичь недостижимой цели?
Как сохранить в себе огонь любви?
Не умереть в безделии в постели,
Перегорев желанием в крови?
Быть равным равному, не знать соблазна,
Не пожелать того, что не твоё.
Не проживать свой век легко и праздно,
Опустошая душу и жильё.
Как посмотреть открытыми глазами
И не увидеть ваших грустных глаз?
Как окропить невольными слезами
Всё то, что неподсудно в вас?
Как нам прожить без тайного соблазна?
И умереть сей мысли сообразно.
*
Мы служим делу. Но, не видя результата,
Мы будем гордо завершать свой труд.
И в тот же миг застигнет нас расплата.
И в нас самих достоинства умрут.
Достоинства и недостатки, где вы?
И как вас различить в мирском чаду?
Я предпочту греховность Евы.
И в нём я оба признака найду.
И, уходя, не видя результата,
Мы будем гордо завершать свой труд.
И в тот же миг настигнет нас расплата.
И в нас самих достоинства умрут.
*
Птиц не слышно. Тайна притчей.
Тишина и лёгкий смог.
А когда-то я без птичьей
Трели и заснуть не мог.
Слушать я любил капели,
Что стучали по весне.
Да и летом птицы пели
На распахнутом окне.
Солнце в форточку заглянет,
Ляжет косо на постель,
В небесах тревожно станет,
И прольётся птичья трель.
А теперь я их не слышу.
Тишина и лёгкий смог.
Ничего у нас не вышло.
Да и случай не помог.
ГАМЛЕТ.
Дремлет Гамлет мой расейский,
Вечной думой утомлён.
А оратор фарисейский
Убаюкивает сон.
Спи, мой Гамлет. Быть, не быть ли?
Уж давно вопрос решён.
Землю нашу сохранить ли?
Полно, Гамлет, ты смешон!
Хоть засни, хоть просыпайся,
Хоть лежи окаменев,
Сколько в чувствах ни копайся,
Всюду боль, позор и гнев.
Да и мир в безмерной муке.
Кружат коршуны вокруг.
На себя я сам бы руки
Наложил, мой милый друг.
А оратор фарисейский
Убаюкивает сон.
Спи, мой Гамлет, мой расейский,
Думой трудной утомлён.
МАЯК.
С маяком в ночи кромешной
Одинокая звезда
О житье-бытье неспешном
Рассуждала: «Ну куда
Так торопятся земные
Эти люди-существа?
Есть ведь цели и иные».
«Ах, кружится голова! -
Отвечал маяк сурово
Одинокой той звезде. -
Всё сокрыто мглы покровом.
И лишь я всю ночь в труде.
Велика Земля-планета.
За ночь всю не просветить.
И кручусь я до рассвета,
В тьму луча вонзая нить».
Тут звезду закрыла туча.
А вдали, на корабле,
Маяка увидев лучик,
Люди ожили во мгле.
И, прочней поставив парус,
С бездной бились до утра.
И, земли увидев ярус,
Дружно крикнули: «Ура!»
ДОН-КИХОТ.
И свершили мы затею,
Подрубив ему крыла,
Супостату, лиходею.
И идея умерла.
Жизнь прошла трудом и потом,
Но не стал мудрей народ,
Снова встретив Дон-Кихота
У распахнутых ворот.
Собираясь в путь, садяся
На хромого скакуна,
И своей судьбой гордяся,
Он поднялся с бодуна.
Есть ли в той гишпанской шутке
Уж потреба на Руси?..
Из-за подлой проститутки
Гибнуть. Господи, спаси!
ИТАЛИЯ.
У тебя такая талия,
Лучезарная Италия!
И обнять тебя едва ли я
Откажусь.
Ночи тёмные и лунные,
И балкончики чугунные.
А на них мадонны юные.
Жусть!
Очень древняя история.
Колизей и консистория.
И когда в глубоком горе я
Нахожусь,
То твоя пленяет талия,
Лучезарная Италия.
От тебя уже едва ли я
Откажусь.
*
Всем женщинам лукавым и весёлым,
Затронувшим души моей струну,
Как представитель ветреного пола,
Хочу поведать истину одну.
Не верьте в то, что кто-то вас покинул,
И в то, что кем-то вы обойдены.
Как мать, что отдаёт всю душу сыну,
Вы всё равно до смерти нам нужны.
И не беда, что в разуменье зрелом
Вам не вернуть былого чувства вспять.
Вы приняли любовь душой и телом.
И вам уже её не потерять.
Мы помним вас. И не забудем долго
Тот светлый час любви и чувства долга.
РОССИЯ.
Колокола! Колокола!
Прощание с Россией.
Ах, ты беспечною была
Перед лицом стихии.
В сермяжной дикой старине
И с мировой культурой
Сегодня кажешься ты мне
Лошадкою каурой.
За что тебя распял народ
На собственной же шкуре?
И снова власти недород,
И недород в культуре.
Колокола! Колокола!
Прощание с Россией.
Ах, ты беспечною была
Перед лицом стихии.
Восстань, сермяжный мой народ.
И вновь начни трудиться.
Властей исчезнет недород,
Культура возродится.
Чиста ты в божьей простоте,
Глубинна и правдива.
О, не погибни в суете,
Не действуй нерадиво.
Колокола! Колокола!
Прощание с Россией.
Люблю тебя. Не помню зла
Перед лицом стихии.
БОЛОТО.
Однажды в области московской
Среди болот и упырей
Сидел на ветке философской
Поросший временем еврей.
А звёзды, падая в болото,
Шипели и рождали пар.
И там темнела позолота.
Стоял там медный самовар.
У самовара грелись молча
Царь, Ворон, Змей и Водяной.
Бывала там и стая волчья,
Что пробегала стороной.
Дремал на ветке философской
Поросший временем еврей.
И в этой местности московской
Не стало вдруг богатырей.
Покрылось плесенью болото.
Над ним стоял тяжёлый смрад.
За этим наблюдавший кто-то,
Такому был безумно рад.
Да, в этой местности московской
Не стало уж богатырей.
И с точки зренья философской
Прошло бы это всё скорей.
И вот по щучьему веленью
Один плешивый упырёк
Решил подвигнуть к запустенью
Ту местность на огромный срок.
А наблюдавший иноземец
И здесь остался при своих.
Не знаю, швед он или немец.
И видел я ещё двоих.
А там, с той ветки философской
На это всё смотрел еврей.
То было в местности московской
У Спасских арочных дверей.
МАМА.
Материнской любовью повенчанный
Я назначенный срок проживу.
И не знаю я ласковей женщины.
Дамой сердца тебя я зову.
Ты явилась мне дивною сказкою
В раннем детстве при ясной Луне.
Несравненною нежною ласкою
Переполнила душу ты мне.
За пустыми меж нас разговорами,
Что ведём мы во зрелости лет,
Только ты откровенными взорами
Мне несёшь и надежду, и свет.
Материнской любовью повенчанный
Я назначенный срок проживу.
И не знаю я ласковей женщины.
Дамой сердца тебя я зову.
ХОЗЯЙКА.
Со слугою я в связи преступной
Провела эту чудную ночь.
А теперь я мечте недоступна.
И растёт наша дивная дочь.
Вдалеке от родимого дома
Изучает арабский она.
И не знать ей весеннего грома.
И не пить ей в Сочельник вина.
Где ж ты, друг мой, супруг незаконный,
Что не наших, не графских кровей?
Может шашкою в армии конной
Ты сражаешь врагов до бровей?
Или мужем ты юной гражданки
Там в далёкой Совдепии стал?
Может в красной ЧеКа на Лубянке
На допросах ты наших пытал?
Мы раздора посеяли семя.
Нам ли всходов согласия ждать.
Слушай, дочка: тревожное время.
Но придётся его оправдать.
Не учи ты, родная, арабский.
Ты послушай российскую речь.
И поплачь ты по-русски, по-бабски,
Чтоб кручину сердечную сжечь.
Со слугою я в связи преступной
Провела эту чудную ночь.
И теперь мне мечта не доступна.
И растёт наша дивная дочь.
*
Передо мной проходят грёзы лет.
И можно сочинить ещё куплет.
А за окном тоскующее лето.
И дремлет там живой порыв рассвета.
И верится, что наступивший миг
Неповторим. И этой верой полон
Я замираю средь раскрытых книг.
А в небе проплывает ночи полог.
От года в год всё тоньше жизни нить.
И путь свой кончу я тоскливой канителью.
И голову придётся мне склонить
Перед угрюмой времени постелью.
Уж за окном рассвет. Перо в руке.
И дремлют пальцы на тоскующей строке.
ТЕБЕ.
Тебе, чью мягкость нрава я люблю,
И чьи люблю я взгляд и нежность кожи,
Тебе пишу. И в тишине молю:
«Будь мне верна! Люби меня! О, боже!»
Жду невозможной встречи при Луне,
Хоть мы с тобой и не равны летами.
Моя мечта проходит в стороне,
Не одарив тебя цветами.
С твоей непревзойдённой красотой
Сравнится разве лишь моё страданье.
И, наградив пылающей мечтой,
Оно вернётся грусти в оправданье.
Тебе, чью мягкость нрава я люблю,
Я без надежды эти строки шлю.
СЕРДЦЕ.
Когда бы в жизни всё сложилось так,
Как сердцу моему того хотелось,
Как рисовалось мне в мечтах,
Душа давно б в пространство улетела.
В его мертвящей гробовой тиши
Уснули б времени метели.
Не удержала бы себя и плоть души
В своём тоской обременённом теле.
Но, слава Богу, жизнь сложилась так,
Как суждено сложиться жизни всякой.
Вершась, она в пылу житейских драк
Терпением гордилась, а не дракой.
В любви добрее, в радости мудрей,
В часы блаженства проще и щедрей.
*
Чем оправдаю я тернистый путь?..
Своей любовью? Облаком порфирным?
Мечтой ребячьей? Перезвоном лирным?
А может тем, что я вникаю в суть
И горьких слёз, и радости нежданной,
И глубины мечты желанной,
Где миг любви дороже во сто крат
Всех благ земных?.. О, не наград
Я жду…
И дорожу ли я любовью,
Что нас роднит взволнованною кровью?..
Как ясный луч, запутавшись в бору,
Угаснет вдруг, вот так и я умру
Среди вещей мне близких и желанных,
Неповторимых, трепетных и странных.
Татьяна.
«Дела давно минувших дней».
А. С. Пушкин.
*
Пусть тот, кто сразу не отыщет
В поэме этой глубины,
Пусть глубины он тут не ищет,
Я не давал тут глубины.
Но если кто-нибудь заметит
В поэме этой глубину,
Пусть он себе её отметит,
И то не ставит нам в вину.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Она была мила, нежна,
Но не прельщалась высшим светом.
Туда не ездила она.
Душой и модным туалетом
Она могла б и так привлечь
Того, о ком в дальнейшем речь.
Но вот беда! Он сон девичий
Не нарушал под говор птичий
Ни ранним утром, ни в ночи,
Ни под скользящие лучи
На склоне дня, когда светило
Себя за гору опустило,
И дню на смену ночь упала,
А Таня мирно засыпала.
*
Её сосед был странный, право.
Не признавая никого,
Он за собой оставил право
Признать себя лишь одного.
И он себя признал. Как гений.
Но лишь не признанный никем.
Так жил её сосед, Арсений.
И вечно занят был ничем.
То он кого-нибудь полюбит,
То вдруг кого-то он разлюбит,
То перечтёт трактат наук.
И от наук задремлет вдруг.
И жизнь его текла бы доле
Всё так же. Но однажды в поле,
Под крики сонные грачей,
В разгар полуденных лучей,
У самой речки, у обрыва,
Там, где волна бежит игриво
И забегает в камыши
(А там обычно ни души),
Он встретил Таню. И тревога
Забилась в сердце молодом.
Не знал он, что к реке дорога
Вела через Татьянин дом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Арсений был пред ней в смущенье.
Она ж, прелестна как цветок,
У вод склоняясь на колени,
Рукою нежила поток.
Её уже томила нега.
А он стоял недалеко.
И волны тихие у брега
Неслись спокойно и легко.
Арсений дивной красотою
Был очарован и пленён.
И своенравною мечтою
К Татьяне потянулся он.
Но тут не следует заочно
Его горячность осудить.
Татьяна ведь сама, нарочно,
Любила к берегу ходить.
Я не сказал, что наш Арсений,
Герой поэмы, дивный гений,
И без луны, и при луне
Уже являлся ей во сне.
И эта встреча состоялась.
Татьяна не сопротивлялась.
Она в бессонные рассветы
Ждала его…
Но вот беда!..
Так пишут тонкие поэты.
Но кто их помнит! И когда?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Так что же с Таней? Что случилось?
И как она в тот жаркий день?
Возможно, сильно облучилась,
Не заходя так долго в тень?
Как знать! Но чувств она лишилась.
И тут уж всё и завершилось,
Как только он её пленил.
И ей привычный изменил
Доселе ум. И в чистом поле
Он не служил Татьяне боле.
Она не помнила себя.
И вот она пришла в себя.
Уже темнело. Ветер волны
В брега холодные плескал.
А месяц гриву полоскал
В реке. И Таня грудью полной
Вдохнула свежесть летней ночи.
А ото сна припухли очи.
Слегка кружилась голова.
Но чётко помнились слова:
«Ты хороша! Ты просто диво!
Молчи, молчи! Не будь кичлива!
Ты мне приятна и нужна.
Так будь же, девочка, нежна».
Его речам она внимала.
И это Таню занимало.
И хоть он к ней явился вдруг,
Она соседа в нём узнала
По описаниям подруг.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
Прошло с тех пор четыре года.
Татьяну видим мы вдовой.
А он, вернувшись из похода,
Ушёл в хозяйство с головой.
И тут, узнав, что есть соседка,
Вдова, красавица на редкость,
Умна, мила, скромна, тактична,
И даже мыслит необычно
О том, что личная свобода
И верность совести ценны.
И он, не чувствуя вины,
Вернувшись с дальнего похода,
Решил себя тут и представить,
Зайдя к Татьяне на обед.
И здесь нетрудно вам представить,
Как принят ею был сосед.
И из его речей свободных
Про Арзерум и Бухару
(А это было ввечеру)
Она поймёт что, что угодно,
Он может помнить, но не то
(Тут даже шанса нет на сто),
Что он сидит сейчас в диванной,
Ведя беседу от души
С той девой, некогда желанной,
И помнит пруд и камыши,
В которых он тогда укрылся,
Когда влюблённым притворился.
И чтоб узнать друг друга ближе,
Они решили иногда
Бывать вдвоём…
Но я-то вижу
Какая тут их ждёт беда!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ.
Он объяснился с нею сразу.
Возможно, он боялся сглаза.
И оттого, не мысля лгать,
Просил собой располагать.
Она ему не отказала,
И с ним судьбу свою связала.
И вот в союзе равноправном
(А он не требовал руки.
Она же помнила о главном)
Текли счастливые деньки.
И уж она любовь познала.
И только им была жива.
Хотя порой и вспоминала
Его притворные слова:
«Ты хороша! Ты просто дива!
Молчи, молчи! Не будь кичлива.
Ты мне приятна и нужна.
Так будь же, девочка, нежна».
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.
Прогнав хандру, любя химеру,
И он был с нею счастлив в меру.
Но тех восторженных речей
При виде преданных очей
Теперь уж он не излагал.
Хотя вполне располагал
Он и самой хозяйкой дома,
Что часто оставалась дома,
Когда он ездил в кутежи
За их поместья рубежи.
*
В именье прочном и немалом
Он жил. Владел он капиталом.
Она ж на просьбы сутенёра
Повсюду следовать за ним,
Не видя в нём семьи партнёра,
Не соглашалась. Ездить с ним,
К тому ж парадно наряжаться,
Соседок этим обижать…
Она любила их бежать.
И стал тогда он обижаться,
И сам в собранье выезжать.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.
Он возвращался часто поздно.
Порою утром приходил.
Порой приятелей вводил.
И заявлял при них серьёзно,
Что он свободен, и желанье
Его важнее всех причин.
И что обязан он один
Своё воспитывать сознанье.
С ним спорить Таня не хотела.
Он был вполне самолюбив.
Да и ему какое дело,
Что, уваженье погубив,
Он и любовь её теряет.
И он поездки повторяет.
И вот доходит до того,
Что в окружении его
Татьяна видит дев распутных
И молодых хлыщей беспутных.
И, буйну вольность почетая,
Его за идола считая,
Они приходят в дом свободно,
И уж творят там что угодно.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ.
Ах, Таня!.. Как я понимаю
К нему привязанность твою.
С него вины я не снимаю.
Но не о ней я тут пою.
Ты в нём свою мечту хранила.
И ты её не уронила,
И пронесла через года.
И в дни тяжёлые, когда
Твой первый муж, ворча от скуки,
В тоске заламывая руки,
Тебя ж причиною избрав,
Лишённую моральных прав,
Терзал ревнивостью своею,
Неся сплошную ахинею
О том, что раньше, у воды,
Без сожаленья и нужды
Рассталась с детством ты тогда,
В твои невинные года.
И потому решила ты:
«Не будет счастья никогда.
Бесплодны юности мечты».
Но так бывает не всегда.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ.
И вот твой первый муж скончался
От неумеренных страстей.
Уж слишком поздно обвенчался
Сей доморощенный Гирей.
Тебя ж свободною оставил.
А случай встречу предоставил
Тебе с Арсением, кому
Была верна ты одному.
И потому ты так боролась
За сутенёра своего.
В котором многое боролось,
Но не рождалось ничего.
Да, он тебя по вдохновенью
Порой ласкал. Но не любил!..
И вот уж и конец терпенью.
К тому ж, и случай подсобил.
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ.
Его ты раз в покое спальном
Застала. Там он был с другой.
Пьяна была та дева в бальном.
На ней был жемчуг дорогой.
И свет тебе вдруг стал не милым.
И тут же ты лишилась силы.
Потом без чувств двенадцать дней
В бреду горячем пролежала.
С трудом стакан в руке держала,
Когда тебе давали чая,
В тебе сознанье замечая.
Но только ты с постели встала,
Ты из ларца письмо достала.
И, пробежав десяток строк,
Взглянув на высохший цветок,
Что был в конверте адресанта
(Он прислан был в замену фанта),
Ты вмиг составила ответ.
И прежней грусти в сердце нет.
И в доме дружном и богатом,
Там, где тебя безмерно чтут
(И не считают виноватой),
Его немедленно прочтут.
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ.
Но здесь явился твой Арсений,
Узнав, что ты пришла в себя.
И без излишних извинений
Просил, чтоб повидать тебя.
Ведь всё прошло благополучно,
И он спокоен, как обычно,
И речь его легка и звучна,
И мысль умна и поэтична.
«Ах, Таня! Я любви не стою! -
Арсений с жаром говорил. -
Да, вы меня застали с тою.
Но я ли вам не говорил,
Что наш союз и наше право
В том, что любая сторона
На всё, на всё имеет право,
Во всём свободна и вольна».
Его речам она внимала,
И это Таню занимало.
И он закончил. И урок
Она ему давала впрок.
«Да!.. Вы свободны! Только в праве ль
Гордиться вы, что вы вольны!
Вот и пенсне у вас в оправе.
И вы ведь с нашей стороны.
Оставьте! Полно! Эти речи!..
Вас как прикажете понять? -
И тут уж он её за плечи
Хотел, приблизившись, обнять. -
Не надо! Сядьте!.. И довольно!
Нет, вы послушайте ещё.
Вы правы. Чувство своевольно.
Но вы ль любили горячо!
Нет, не любили. Ваше счастье.
А я вам вот о чём скажу.
Я вам примером докажу,
Какое девушку несчастье
Могло б постигнуть… у реки…
И побужденья в вас легки.
Она бы встретила такого,
Как вы. А, может, и другого.
И тут представить вам нетрудно
Как он её заговорит!
И совесть в нём не говорит.
Она в нём спит. И беспробудна.
И вот уже едва дыша
Всё ждёт она. Да в кои веки!
И разве в вас была душа?!..
Душа не в каждом человеке.
Вы просто слабый. И сейчас.
Да, вы исчезли. На Кавказ
Вас увлекла другая повесть.
Так вам подсказывала совесть.
И чтобы как-нибудь исправить
Доверчивость её души,
Её велят к венцу отправить.
И тут уж кто-нибудь спеши
Потешить старческую праздность,
Дитя изведать под конец.
И уж такую несуразность
Творит над ней, надев чепец,
Полуистлевший обольститель,
Что ваши вольности, простите,
Её уже не возмутят.
А что же вы от нас хотите?..
И много ль женщины хотят?
Идите. Полно. Вы свободны.
Довольно мне уже страстей.
И коль угодно, сколь угодно
Вы обольщайте… Но детей!..
Ещё доверчиво влюблённых,
И к вашей склонности не склонных,
Прошу вас, будьте милосердны!..
Идите уж. Вы так усердно
И долго слушали меня.
Теперь достаточно с меня.
Я вам свободу объявляю.
Я принимать вас не велю.
Покоя я в душе молю.
Я вас, возможно, удивлю,
Но пригласила я гостей.
Я приняла любовь вдовца.
И стану матерью детей
Вполне достойного отца».
ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ.
Арсений был слегка расстроен.
Нет, он, конечно, был достоин
Любви до самоотреченья.
Но вот такое обличенье
В его душе, уже уснувшей,
Открыло некий уголок.
И мысли остро промелькнувшей
Уж он никак прогнать не мог.
Он до утра бродил полями.
Бывал за дальними холмами.
И снова выходил к реке.
Он видел дом невдалеке,
Где уж не ждёт его Татьяна,
Соседка, девочка, вдова.
А вот уже и та поляна.
И кем-то скошена трава.
Арсений утомлён ходьбою.
Туман тяжёлый в голове.
И он, не справившись с собою,
Расположился на траве.
Он дремлет. Женщины с флажками
Плывут во мгле. Взмахнув руками,
Ложатся молча у реки.
А за спиной у них мешки.
Вдруг стало душно, тяжело.
Вокруг посыпалось стекло.
Бокалы били. Потекло.
Не то вода, не то смола.
И Таня тихо подошла.
Легла. С любовью обняла.
И в ожидании застыла.
Но он проснулся. Ночь была.
Всё было сыро и уныло…
Когда к утру туман спадал,
Его никто не увидал.
Но есть одно предположенье,
Что ночью этой угадал
Он мысли тайное движенье
И, думою тяжёлой полный,
Исход искал и прыгнул в волны.
Другие версии не ходят,
Храня легенду прошлых дней.
Лишь Таня иногда приходит
На берег юности своей.
Июнь 1969 г.
В цепях любви.
Марине Цветаевой.
*
Если ты покинешь молодость,
Ты не станешь вдруг мудрей.
Нам судьба бросает жизни кость
Из распахнутых дверей.
Дверь, быть может, там и прочная,
И за дверью той покой.
А любовь - она бессрочная.
И мечта дружна с тоской.
Так что молодость не бросишь ты.
И пройдёт она за дверь,
Как сестра своей сестры - мечты.
Ты же - молодости верь.
И пускай они, разлучницы,
Соберутся все втроём.
Три подруги, три попутчицы
В доме мудрости твоём.
Марине Цветаевой.
*
Ты в Берлине любишь иней
Светлых ласковых берёз.
Хорошо, что ты в Берлине
Любишь родину до слёз.
Что нам родины милее?
И Варшава, и Париж
Снегом утренним алеют,
Серебрятся блеском крыш.
Что нам дамбы Амстердама,
Что нам Эйфелева высь!
Эй, синьор, синьора, дама,
Русской бабе поклонись.
Бабе княжьего подворья,
Жёнке царского стола.
Аль не сельской дворни вор я?..
Аль мне баба не мила?
Ты в Берлине любишь иней
Светлых ласковых берёз.
Хорошо, что ты в Берлине
Любишь родину до слёз.
Марине Цветаевой.
Портрет.
С тростью, а, по сути, с палкой,
С голубой лесной фиалкой,
С перстнем крупным с бирюзою,
И во взоре со слезою;
На другой руке с браслетом,
Где-то за городом, летом,
Ты сидишь на камне в поле,
И задумалась о доле.
За любое чудо света
Не отдашь ты ни рассвета,
Ни заката не отдашь,
Не подаришь в Эрмитаж.
А за звон живой пасхальный
И простор Руси печальный
Ты отдашь блаженство нег.
Но себе оставишь снег
И рождественскую ель,
И весеннюю капель,
Что стучала в синь травы
В узких улочках Москвы.
Марине Цветаевой.
*
В Сахаре-пустыне
От века поныне
Жила и живёт,
Никогда не умрёт,
Красавица Сара,
Поклонница жара,
Оттенком пожара
И жаждою вод.
В Сахаре-пустыне
От века поныне
И дальше,
Во все времена и века,
Как Бог, как святыня,
Как символ, как имя,
Течёт и не стынет
Пустыня-река.
В Сахаре-пустыне
Пески и барханы,
Идут бедуины,
Ведут караваны.
Слышны голоса
И верблюдов плевки.
Но нету в Сахаре
Марины-реки.
Марине Цветаевой.
*
Тишина над миром вешним.
День угас. О, славный день!
Спишь ты в вечности нездешней
И внимаешь ночи сень.
И душа твоя живая
Не исчезла для землян.
В каждом звуке оживая,
Каждым взором осиян
Путь твой, подвиг твой, Марина,
Дочь любимого отца,
Мать немеркнущего сына
С ликом мира и Творца.
Марине Цветаевой.
*
В цепях любви, как в кущах рая,
Искала ты земной восторг.
Но знала ль ты, в любви сгорая,
Что и любовь всеобщий торг.
И на страницы всех изданий,
Что матерьяльней, чем душа,
Легли плоды твоих страданий,
И стали сутью барыша.
Торгуют на разлив и оптом,
И на базаре, и с лотков
Восторга трепетного ропотом
И жаждой ласковых оков.
Собаке лучше бросить кость,
Чем сердце полное мечтой.
О, нежность! О, святая злость!
Неужто ты товар простой!
Марине Цветаевой.
*
Ах, как круто нас смерть окрутила!
Затянулась пыльцою душа.
Ты ли, молодость, жизнь упустила
И стоишь предо мной, не дыша?
Где была ты в беспечные годы?
В синеве? На горячих устах?
Не тебе ль вдохновенные оды
Я слагал, замирая в мечтах?
Оглянись! Там ли мудрость живая
Легкомыслия юных сердец?
Закружилась судьба, забывая,
Что не вечны ни царь, ни певец.
Марине Цветаевой.
*
Ты родилась для дел земных
И для нездешних дум.
Душа твоя из струн стальных,
Из ветра быстрый ум.
Из пепла твой высокий нрав,
Из ручейка рука.
Твои желания - гора,
А молния - строка.
Ты родилась для высоты.
И растворилась в ней.
Твои поступки так чисты,
Как в песне соловей.
Марине Цветаевой.
*
В нас два начала - жизнь и смерть.
И как ты не крути,
Тебя возьмёт земная твердь,
Сказав тебе: «Прости».
На светлом жизненном пути
Будь счастлив, и сойдя
С него, кому-нибудь «Прости!»
Скажи под стук гвоздя.
Марине Цветаевой.
*
Идёшь ты чистыми снегами,
А я гляжу тебе вослед.
И меж живыми и богами
Светлей тебя святыни нет.
За ум твой, за живую жажду
Пойду на плаху, на костёр.
О, я живу тобой! И стражду.
Светлейший ангел всех сестёр.
Марине Цветаевой.
*
Робость в тебе. Да и гордость - та ж робость.
Вьюга, пурга, вдохновенье сугроба.
Ветер метёт, наметает, колышет.
Он же, сугроб, трепетно дышит.
Вверх вознесётся. Вниз ниспадает.
Грянет весна, потеплеет, растает.
Будет вода, испарится, умчится,
Чистым ключом в облака постучится.
Выльется тучей холодной, кипучей,
Радостью жгучей, мыслью могучей.
Поле напоит, землю умоет,
Рощу от сора и гнуса укроет.
Смерть подойдёт, встанет у гроба
Лаской судьбы, вдохновеньем сугроба.
Марине Цветаевой.
*
Не к лицу тебе быть довольной
Жизнью в праздности и в тряпье.
Быть тебе бесконечно вольной,
Быть у смерти тебе на копье.
И твоё недовольство важнее
Самых высших земных похвал.
Сердце любит тогда сильнее,
Если звёзд набегает вал.
Звёзды прошлого, звёзды былого,
Звёзды вечности. Вечности свет!
И, как прежде, и снова, и снова
Льётся свет от того, чего нет.
Марине Цветаевой.
*
Укрой мою душу
От смерти кольчугой.
Будь другом мне,
Матерью будь мне, подругой.
Но нету тебя. Да и дитятко тоже
Не кличет в мольбе из далёкого нечто,
Что нам недоступно.
О, праведный Боже!
Что нами, людьми,
Называется вечность.
Там, в вечности, все мы.
И те, что не жили,
И те, что уже синеве отслужили,
И те, кто впервые
Свободно вдохнули,
И те, кто так долго
Всё спинушку гнули.
И радость познали, и горе познали,
И шли и на плаху, и шли и под пули.
Ушли… Все ушли в неизвестные дали.
И те, кто проснулись,
И те, кто уснули.
Будь другом мне,
Матерью будь мне, подругой.
Укрой моё сердце желанья кольчугой.
Чтоб не было в нём
Ни тоски, ни страданья,
Ни слабой руки, ни пустого рыданья.
Марине Цветаевой.
В ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ.
Через три достигнет ста
Лет твоё, Марина, имя.
Поздороваться в уста
Хочется с тобою ныне.
Полноправной ты у ста
Лет хозяйкой пребываешь.
Не мои любви уста
Ты своими называешь.
Но твои любви уста
И тревожат, и волнуют.
До чего ж душа чиста
Той, чей образ мне рисуют
Мыслей светлых красота
И мечты живой волненье.
И святая чистота -
Вдохновенье.
Марине Цветаевой.
*
Плачь, Марина, плачь,
Я куплю калач.
Мягкий он, пушистый.
Аромат душистый.
Будем жить с тобою мы
В створках жизненной тюрьмы.
Облака над нами.
Это небо с нами.
Это так, для строчки,
Чтоб куплет заполнить.
Роковые ночки
Болью переполнить.
Боль твоя безгрешна,
А, по сути дела,
Ты, как все, конечно,
Радости хотела.
Мы слагали строчки.
Шли и дни, и ночки.
И свою тревогу
Прячь, Марина, в тогу.
И в размер куплета
У свечного света,
Где-то там, в Париже,
Ты к Парнасу ближе.
Плачь, Марина, плачь,
Я куплю калач.
Вкусный он, пушистый,
Аромат душистый.
Марине Цветаевой.
*
Зачем ты зовёшь мою душу
На сладкую муку свиданья?
Я клятву свою не нарушу:
Не верить во сны и гаданья.
Зачем твой страдальческий гений
Заставил мечтать о высоком?
Зачем нет ни тени сомнений,
Что нежность не ведает срока?
В меня погрузившимся взглядом,
Ты ранишь мечтой безнадёжно.
Зачем я с тобою не рядом…
А встреча?.. Она не возможна!
Марине Цветаевой.
*
О, Боже! Ты с годами
Становишься моложе!
Не ты ли держишь знамя
Поэзии? О, Боже!
Стоишь и правде учишь,
И истину вещаешь.
Не ты ль, как Солнца лучик,
Мрак жизни освещаешь?
О, Боже! Ты с годами
Становишься моложе.
Не ты ли держишь знамя
Поэзии? О, Боже!
Марине Цветаевой.
*
Уж скоро будет двести лет,
Как землю посетил поэт.
И с думой лебединой
Он был придавлен льдиной.
Давила льдина много лет
Его крыла тугие.
А песня вырвалась на свет
Одна, потом другие.
Увидев свет, поэт запел,
Да и расправил крылья.
И лёд мгновенно заскрипел
И лопнул от бессилья.
И вот прошёл ещё не год,
Не два, а четверть века.
Жизнь изменив, растаял лёд,
Давивший человека.
Я прихожу в ледовый дом
Поэту поклониться.
Ах, как не просто в доме том
Живому сердцу биться!
И песнь высокая неслась
Над голубым простором.
А льдина инеем взялась
И залегла укором.
Уж скоро будет двести лет,
Как землю посетил поэт.
И с думой лебединой
Он был придавлен льдиной.
Марине Цветаевой.
*
В грехе вся прелесть покаянья.
И как ты душу не скрывай,
В ней заключён залог слиянья
Греха с мечтой. Не унывай!
Май был чудесным. В мае песен
Хоть прибавляй, хоть отбавляй.
Да, май чудесен. Он прелестен.
Во всех веках он чудный май.
И всё, что нас объединило,
Нам до конца с тобой нести.
Что было мило, будет мило…
Не обижайся… И прости…
Марине Цветаевой.
*
Ты молодость свою переросла!
И в этом и спасенье, и утрата.
Ты никогда беспечной не была.
Но детство для натуры цельной свято.
У мудрости кровоточенье ран.
А молодость доверчивый тиран.
В слиянии двух этих состояний
Восторг любви и жажда покаяний.
Я К ТВОИМ ВОРОТАМ ПОДХОДИЛА…
*
Я к твоим воротам подходила,
Будто нищий, ожидая рая.
Мне сомненье душу бередило.
«Ну, а если там она, вторая?»
Я вошла, в глазах твоих читая
Ожиданья трепетную муку.
И тревога улеглась пустая
Лишь твою я ощутила руку.
Будто нищий, ожидая рая,
Я к твоим воротам подходила.
«Ну, а если там она, вторая?»
Мне сомненье душу бередило.
НЕЖНОСТЬ.
*
Эту нежность долгожданную
Я в себе глубоко холила.
Но разлуку нежеланную
Я продлить тебе позволила.
И когда ты, образумившись,
Вновь придёшь ко мне с вопросами,
Сад моих желаний умерших
Слёз любви покроет росами.
Но разлуку нежеланную
Я продлить тебе позволила.
Да и нежность долгожданную
Я в себе глубоко холила.
Марине Цветаевой.
*
Шумом ветра украшена ночь.
Даль светлеет под лунным шатром.
И Медведицы младшая дочь
Повернулась к рассвету ребром.
А заря созревает вдали.
И скрипит под полозьями снег.
В эту ночь нас с тобою свели
Радость встречи и таинство нег.
ТАМ, НА ДАЛЁКИХ ПРОСТОРАХ НЕБЕС…
*
Там, на далёких просторах небес,
Буду ль, как прежде, прилежной?
Будет ли также задумчивым лес
Трелью охваченный нежной?
Буду ль я помнить и юности дни,
И возмужания негу?
Вспомню ли я, как беспечно звенит
Русь по весёлому снегу?
Марине Цветаевой.
*
Вечер наступит последний
В том неизвестном году.
Мой ли, чужой ли наследник
Где-то в горячем бреду,
Строки любви повторяя,
Счастье пытаясь спасти,
Дружбе мечту доверяя,
Нежно прошепчет: «Прости!»
Я СКАЖУ В СТИХАХ КОРОТКИХ…
*
И губ овал готовый к поцелую,
И трепет глаз задумчивых и грустных
Я на листке измятом нарисую,
Оповестив о том в рассказах устных.
И я тебе скажу в стихах коротких,
Как усмиряла я натуры властных
И возбуждала ожиданья кротких,
И утешала сирых и несчастных.
В ОКЕАНЕ ВЕЧНО СТРАНСТВУЯ...
*
В океане вечно странствуя,
Ты меня уже забыл.
Я, сквозь годы и пространства
Проходя, теряла пыл.
Но в пучине, в бездне вечности,
Бродит память о тебе
Светлым образом сердечности
В неразгаданной судьбе.
Марине Цветаевой.
*
Китайским зонтиком скрывая
Румянец воспалённых щёк,
Стояла я едва живая.
И вдруг кокетливый щелчок
Сплетённых пальцев, словно выстрел.
И боль в взволнованной груди.
И голос властный, голос чистый
Сказал: «Прощения не жди».
НЕМЕРКНУЩИЙ КРИСТАЛЛ.
*
В моих стихах ты не найдёшь укора.
Нет грусти в них с намёком на любовь.
Увидимся с тобою мы не скоро.
И вот тогда в нас заиграет кровь.
И в дорогом мне милом человеке
Я отыщу немеркнущий кристалл.
И ты сказал: «Я ухожу навеки.
Ах, я любить и чувствовать устал!»
Марине Цветаевой.
*
Этот миг длиннее дня,
Радостней столетий.
Если любишь ты меня,
Поздравляю с этим.
Благ дороже всех сейчас
Мне твоя сердечность.
А любовь?.. Любовь на час.
А мечта на вечность.
Марине Цветаевой.
*
Запах терпкий резеды
В лоне озера томимый.
И предчувствие беды.
И рассвет неумолимый.
Вот уж талая вода.
Помнишь, грянуло похмелье?..
Отцветала резеда
Цветом грустного веселья.
ВСЁ ПРОХОДИТ.
*
Всё проходит. Одиночество
Неизменный друг в пути.
Я не верила в пророчество.
Но подумалось: «Прости!»
Ты ушёл. Метелью веяло
Сквозь распахнутую дверь.
Я на встречу не надеялась.
А Любовь сказала: «Верь!»
Марине Цветаевой.
*
Нева была в тревоге.
Фонарь всю ночь скрипел.
И чей-то голос строгий
О чём-то тихо пел.
А может, это вышел
Из тьмы девятый вал?
А может, это в крыше
Дух предков завывал?
И чей-то голос строгий
О чём-то тихо пел.
Нева была в тревоге.
Фонарь всю ночь скрипел.
ОДИНОКИМ БЫТЬ.
*
Не растратить времени в пылу.
Не изжечь ушедшее в золу.
Не сломать, не выбить с колеи.
И во мне не сжечь мечты мои.
Не убить меня, не истребить.
Не заставить одинокой быть.
Не лишить надежды на успех,
На любовь, на пониманье всех.
Мы рисуем свой портрет…
*
Есть в семье у нас Алиска,
Глеб и брат его Дениска.
Папа с мамой тоже есть.
Глебу скоро будет шесть.
Вот Денис. Ему четыре.
И живём мы в этом мире
Дружно, весело живём.
Воду пьём и хлеб жуём.
*
Как-то Глеб, уйдя в мечту,
Посмотрел в окно на звёзды.
«Отожгите темноту!», -
Вдруг сказал он нам серьёзно.
Я зажёг в квартире свет.
Глебу не было трёх лет.
*
А Денис ещё не спал,
Сразу сон его пропал.
И сказал: «Зажгите светы!»
И добавил: «Соска, где ты?»
*
«У меня в носу сопляк», -
Говорит Дениска.
«Как?!..» -
«А никак. А просто так.
У меня в носу сопляк».
*
Глеб шептал котёнку Мусе
Раз в вечернюю пору:
«Если ты меня укусишь,
Всю тебя я изодру».
*
Долго старший сын не спит.
«Папа, мне вот здесь болит!»
«Где?» - я спрашиваю сына.
«Нет, не тут…
Болит пружина!»
*
Говорит Дениска мило:
«У меня лошадья сила!
Всё могу перевернуть,
Только не могу уснуть».
*
Взяв на полке гуталин,
Говорит мой младший сын:
«Вот ботинкина помада,
Только есть её не надо.
Масло мажется как крем.
И его я больше съем».
*
Со двора вернувшись потным,
В ванну лезет сын охотно.
«Я не буду грязноплотным,
Жить я буду чистоплотно!»
*
«Хоть войны сегодня нет,
Но границы есть, однако.
И берёт немецкий след
Наша русская собака», -
Так Дениску и Алиску
Сын мой старший поучал.
А Дениска, глядя в миску,
Глебу смело отвечал:
«Чем собаки след берут?
Про собаку это врут.
Рук ведь у собаки нет.
Не возьмёшь ногами след!»
*
Мама всех зовёт на ужин.
Мы столпились у стола.
«Правда, мама, я уклюжей
Завтра вечером была!» -
Важно говорит Алиска.
Трах!.. И полетела миска.
*
Глеб однажды раскрутился,
А потом остановился.
«Мама, - тут он удивился, -
Видишь, дом наш наклонился».
*
Слыша чьи-то разговоры,
Говорит Дениска: «Воры
В виде воронов бывают,
И ребёнков воровают».
Вмиг развеселился я
От его рассказа.
Он же мне: «Пилиция
Приезжает сразу.
Будут воронов пилить,
И распиленных солить,
И бросать в овраги».
«Вороны бедняги! -
Думал я. - За что же вас
Так оклеветали?..
Не за то ль, что лишний раз
К окнам подлетали».
*
«Что такое аппетит?..
Это если всё летит
И со свистом через рот
Опускается в живот?»
Так однажды Глеб спросил,
И покушать попросил.
*
Взял Денис на кухне нож
И порезал руку.
Я кричу ему: «Не трожь
Эту злую штуку!»
«Ах, какая неудача! -
Говорит Дениска плача. -
Завяжи мне палец, папа!..
Чтобы боль на пол не капал!»
*
Глеб с друзьями во дворе
Рассуждает о сестре:
«Нас Алиска не дерёт,
Но за волосы берёт.
Мы же тоже не зеваем,
С волосами отрываем».
*
Замело с утра дорогу.
Говорю я сыну строго:
«Кто ж на улицу пойдёт,
Если там метель метёт!»
Сын со мною согласился
И к окошку приглазился.
*
Раз пришёл Денис ко мне.
И сказал Дениска мне:
«Видишь, болька на уме,
Прямо возле уха.
Накусила больку мне
Муха-Цокотуха».
*
Телевизор мы включили.
Шла программа о Казани.
Нас истории учили.
Папе с мамой наказанье.
Проглядели все глаза
Глеб, Денис, Алиска.
Есть Казань. А где ж коза?..
А козы - ни близко!
*
«На, сыночек, выпей травку! -
Мама Глебу говорит. -
И пойдёшь ты на поправку,
У тебя ж живот болит».
«Я не буду травку пить!
Мне нельзя во двор ходить.
Ты ж не пустишь на поправку.
Так зачем же пить мне травку!»
*
Мы сходили в магазин.
Уморил нас младший сын.
Мы купили там клубнику,
Ананас и землянику.
«Если кушать не спеша, -
Так сказала мама, -
То клубника хороша.
Здесь два килограмма».
«Если кушать неумело, -
Так сказал Дениска смело, -
И клубники наглотаться,
Будет там она шататься».
*
Мы детей хозяйству учим,
Испытания идут.
«Чтобы кушанье улучшить,
Соль для вкусности кладут.
Посолю я виноград», -
Говорит Алиске брат.
*
Как-то я ко дню Победы
Всем купил велосипеды.
Но не знал я, сколько бед
Принесёт велосипед.
Глеб упал и на полу
Тащит маму за полу.
Повернув сиденье вниз,
На педаль нажал Денис.
«Ой, схватил я воспаленье!
Капли дайте для кашленья!»
Еле сдерживая смех,
Мама сердится на всех.
«Не валяйте дурака!» -
И схватилась за бока.
*
Опустели животы…
Бьётся мама у плиты.
Мы на стулья опустились,
И взялись за чёрный хлеб.
«Яйца все перекрутились! -
Заявляет громко Глеб. -
Сахар дайте. Посолиться!
Чаем я хочу налиться».
Мама прыснула в кулак
И сказала: «Вот так так!
Сахар, чтобы чай солить?!..
Ну, сынок, слона свалить
Ты сумеешь просто так».
А Денис добавил: «Как?!
Повалить слона на спину?..
И его повалит Глеб?»
«Ешь, Дениска, яйца стынут, -
Говорю я. - Выпрямь спину.
Не кроши на скатерть хлеб».
*
За столом Денис сидел,
Колбасу без хлеба ел.
Съел, подумал, рот скривил,
Заревел и к маме:
«Мама, я ж тебя просил
Чаю с колбасами!»
«Что ж ты, детка, рот скривил? -
Отвечает мама. -
Папа поровну делил.
Было триста граммов».
«Не криви, да не реви!
А ты от Глеба оторви.
У него ж сосиска!» -
Говорит Дениска.
*
Уложив детей в кровать,
Мама тоже хочет спать.
«Кто увидит первым сон, -
Заявляет мама, -
Тот послушен и умён.
Лягте, дети, прямо.
Кто сомкнёт первее глазки,
Тот побудет в чудной сказке».
И Денис с постели прямо
Заявляет: «Вижу сон!..»
«Значит, - добавляет мама, -
Ты, сынок, у нас умён.
Что же видел ты?..» -
«Картошку!..
Дайте мне большую ложку!»
*
И не спится детям нашим.
Просят хлеба, просят каши.
Воду пьют и молоко.
Уложить их нелегко.
*
Наконец уснули дети.
В окна светит лунный свет.
Никого на целом свете
Лучше нас в постели нет.
Над землёй плывут туманы.
Вся Вселенная во сне.
Спят моря и океаны,
Блещут звёзды в вышине.
Спит уже Алиска крепко.
Засыпает сын мой - Глебка.
У плиты свернулся кот.
Пробежала мышка к ванне.
Повернувшись на живот,
Мама дремлет на диване.
Спит игрушечный котёнок
И капроновый слонёнок.
На полу заснула книжка.
Рядом ватная мартышка.
Засыпают луноход,
Звездоход и вездеход.
Возле мамы на диване
Задремала кукла Маня.
Всё покрыто мраком ночи.
Но Дениска спать не хочет.
С длинной тенью на спине
Подступает он ко мне.
«Можно я с тобою лягу?» -
Говорит Дениска мне.
Я беру к себе беднягу…
Звёзды блещут в вышине.
конец