Кинематограф
В деревенский клуб фильмы привозили два раза в неделю, и остается только догадываться в каком накале ожидания мы, дети, жили остальные пять дней. Билеты с указанными местами нам не продавали, а потому, заплатив состоящую из нескольких копеек сумму, задолго до сеанса мы усаживались на полу перед ветхим экраном, задрав головы куда как выше, чем хотелось. Фильмы крутили частями, части находились в круглом однообразии металлических коробок, отчего пьяненький безногий киномеханик по прозвищу Сашок-Вершок, постоянно их путал. Взрослые начинали выкрикивать бранные, лихо закрученные слова, направляя их в оконце киномеханика. Из оконца этого встречным потоком шли слова много занимательнее, потому как Сашок прошел войну, и сильно увеличив там ругательский свой запас, ни за какие коврижки не согласился бы остаться в долгу. В конце обмена любезностями, все сходились на том, что путай, не путай части, - понять можно, и видя, как гарцуюет на лошади, только что утонувший в холодной реке, Чапаев, зрители потихоньку постигали условные формы искусства. Другой инвалид войны, клубный художник, завидуя славе Сашка-Вершка, тоже веселил как мог. Представляя фильм «Тимур и его команда», художник в силу творческой своей лаконичности, начертал лишь одно слово, - «Тамерлан», а фильм «Миклуха-Маклай у папуасов», дивный образчик тогдашней кинематографии, переименовал в «Маклавику». Но как бы там ни было, эти два искалеченных войною человека любили кино и служили ему всею страстью немудреных своих сердец.
Исчезало электричество, барахлил старый, полумертвый движок, просмотр затягивался на неизвестное время, и всех сидящих на стульях и на полу начинали беспокоить естественные потребности. В кошмарные, белеющие известкой, дощатые удобства взрослые выходили на улицу. На детей такая свобода перемещения не распространялась по причине вредности уборщицы. Иными словами, дети могли только выходить, - входить им запрещалось. Дураков, согласных куковать на улице посередине сеанса, не было, потому, оставшись одна, вредная уборшица уныло водила тряпкой по красноречивым лужам перед ветхим экраном. К происхождению луж я отношения почти не имела, потому как обмочилась только раз, и то на фильме «Суворов», где русские войска наступали с такою сокрушительной силой, что обмочиться мог бы и взрослый.
Так сквозь Тамерлана и Маклавику, сквозь яростный мат, сквозь конфузы, обиды и прочую дребедень, входил в нашу жизнь Кинематограф. Неожиданный, словно красный флаг в черно-белом кино Эйзенштейна.
13 марта 2017