Забрёл к друзьям от холода,
в ознобе или в коме ли.
Я выглядел не молодо,
когда нас познакомили.
Дрова трещали печкины,
я пальцы грел о камушки,
Но, как удар по печени,
вдруг голос моей мамушки.
Я оглянулся пристально
на образ под иконами -
Она общалась истово
с парнями незнакомыми.
Молоденькая пассия,
но голос – точно копия.
Встречался я с напастями,
но не такого профиля.
Нет ничего похожего,
кудряшки из каракуля.
Сыграл бы я прохожего,
когда б они не вякали.
Но это не безделица,
тот голос, что из родненьких.
Я подошёл к владелице
по поводу молоденьких.
«Залётные соколики,
приехали с концертами.
В карманах только нолики,
а ждут расчёта центами».
Ах, мама моя родная,
она кормилась песнями,
И оставалась модною
от юности до пенсии.
С душой жила цыганскою,
хотя и с русым волосом,
А тут краса таганская
с таким же чудным голосом.
Вот так и познакомились
за песнями без ячества.
Углы избы иконились
от нашего ребячества.
Её я звал то мамою,
то девочкой, то дочкою.
Она была упрямою
девицей-одиночкою.
Прошли года и месяцы,
но встречи повторяются,
Жена то ржёт, то бесится,
но перед ней теряется.
У голоса есть магия,
как весточка из прошлого,
Но не терял отваги я,
не допуская пошлого.
Она теперь солидная,
и с именем, и замужем,
Но чувствую, что видно в ней
я проживаю сам уже.
А муж смотрел с ухмылкою
как я беззубо шамкаю,
И кралю его пылкую
зову нередко мамкою.
Себе порою вторю я
загробные поверия.
Такая вот история,
почти до суеверия.