19. Розовый бриллиант

История одного человечества.



   Рассказы Петиного друга.





Марк Орлис.





              Розовый бриллиант.




                2017 г.



Собрание сочинений
в 99 томах. Том 19-ый.




                Посвящаю Эвелине. Моей внучке.    

          МУХА.

Муха тоже любила лето. Но сегодня шёл дождь, и
она залетела в квартиру.
Сообразив, что поступила неосмотрительно, она тут же захотела вернуться во двор. Но вылететь из комнаты ей почему-то долго не удавалось. С огромной скоростью она пыталась пролететь через оконную раму на улицу, где остались её дети. Но постоянно ударялась головой обо что-то невидимое, и буквально падала с высоты на ковёр в комнате, в которую минутой ранее так неосмотрительно влетела. И когда после пятой попытки у неё уже трещала голова, в комнату вошёл человек и, прижав её к чему-то невидимому, но твёрдому, краем полотенца, выбросил её через форточку на улицу. Муха, почувствовав свободу, воспрянула духом и полетела к детям. А дети даже и не успели ещё заметить отсутствие мамы, так как весело кружились возле хвоста пасущейся на лугу коровы. И дразнили её своим
жужжанием и невинными укусами в зад.
И Муха подумала: «Как вы ещё неопытны, если так вот ведёте себя в отсутствии материнской опеки. Да и я,  -  подумала она,  -  далеко ещё не всё знаю, если попала в такую историю, что даже не могу
объяснить самой себе,  что же со мной произошло».
Вскоре летний дождь закончился. И Муха навсегда забыла об этом происшествии, когда она замечталась и
влетела в комнату, не зная зачем и для чего.
Теперь она уже старая Муха. А дети её, давно выросли. И их, ждут в жизни события не менее удивительные чем то, что произошло с ней в тот тёплый летний день, когда дети её ещё были детьми, и беспечно кружились возле хвоста
пасущейся на лугу коровы.

24 октября 2008 г.
гор. Минск.




               РОЗОВЫЙ БРИЛЛИАНТ.

Он долго шёл по джунглям жизни. Иногда на пути ему встречались грубые неотёсанные камни. Иногда он натыкался на другие камни, которые казались ему драгоценными. И по внешнему виду их нельзя было отличить от подлинных драгоценных камней. И даже специалисты, к которым он обращался по этому
поводу, говорили ему порой, что это настоящие полудрагоценные минералы. Но потом оказывалось, что они ошибались, настолько эта подделка была виртуозной. И они вынуждены были перед ним извиниться за свою недостаточную компетентность. Но он шёл дальше.
Многое повидал он на своём веку. А бриллиант, о котором он мечтал ещё в раннем детстве, он так до сих пор и не нашёл.
И вот, когда он уже собрался выйти из леса жизни на поляну вечности, он вдруг вздрогнул от непонятного свечения, которое исходило из предмета лежащего как раз на стыке этих двух субстанций, леса жизни и поляны вечности. И он подумал: «Хоть я уже и устал от поиска, и от жизни вообще, но задержусь я ещё тут в лесу на некоторое время, хотя б из любопытства. И посмотрю на этот предмет, что привлёк моё внимание таким
необычным свечением, какого на протяжении всей моей долгой жизни я ни разу не встречал». И он стал приближаться к этому чудесному предмету. А предмет поначалу показался ему совершенно безжизненным, но только, как мы уже сказали ранее, источал какой-то необычный розовый свет. Нельзя сказать, что до сих пор он не видел предметов такого свечения. Конечно, видел. Но в тех случаях такие предметы никогда его так не волновали, как в этот раз. И он подумал: «А может, я совсем состарился, и стал настолько сентиментальным, что обычный розовый цвет вызывает в моей душе столь бурное волнение?» «Нет,  -  сказал он сам себе.  -  Этого не может быть». И подошёл ещё ближе к лежащему предмету. И камень оказался небольшим, но настолько тёплым и переливающимся разными оттенками розоватого свечения, что он поначалу даже боялся его держать в руке, опасаясь, что вот-вот камень этот исчезнет вместе с его иллюзиями о счастливой и долгой жизни. Когда она, жизнь, уже, по сути, прошла, и вся где-то позади, там, в лесу прошедших лет, у него за спиной. А перед ним только бесконечная поляна вечности, на пороге которой он и обнаружил эту необычную находку. И тут он переложил розовый бриллиант во вторую руку. И бриллиант засветился новыми гранями неописуемой красоты и нежности. И тогда он подумал: «А не вернуться ли мне назад, туда, в лес жизни, оставив этот бриллиант лежать на том месте, где я его обнаружил. И пожить ещё. А потом, когда мне совсем надоест жить, вернуться сюда, и взять его с собой в долину вечности? Нет,  -  тут же подумал он.  -  Такой необычный бриллиант не должен пропасть бесследно. Возьму-ка я его с собой. И попробую с его помощью в лесу жизни заставить биться моё сердце более наполнено и часто». И он взял бриллиант в руку, и понёс его перед собой, всё больше и больше углубляясь в лес жизни. И лес неожиданно стал расступаться перед ним. И над кронами густых деревьев появилось солнце. И тут необычный бриллиант стал излучать такие новые и прекрасные оттенки света, что у нашего обладателя этого чуда возникло в душе необычное тепло и умиротворение. И ему захотелось жить вечно. А бриллиант неожиданно и как-то сразу превратился в облако, а потом и в его внучку, и заговорил с ним человеческим голосом. И голос этот лился как ручеёк. И у него даже на глазах появились слёзы умиления, когда он вдруг проснулся и понял, что он ни в каком лесу жизни не был. А розовый бриллиант это и есть его внучка Эвачка, которую он так любит, как никто в мире не может любить даже все богатства земли, сколь бы не были они велики, а он сколь бы не был стяжателем или коллекционером. И тут ему захотелось увидеть свою внучку в эту же секунду. И он встал с постели и бесшумно вошёл в комнату, где она спала. И там увидел он, что она ещё безмятежно спит. Сегодня был третий день её осенних каникул. Она училась в третьем классе общедоступной школы. И он лишний раз убедился в том, что она и есть тот необычный бриллиант, который
ему приснился этой ночью.
А что он оказался во сне цветным, этот бриллиант, хотя, как правило, он видит только чёрно-белые сны, так это просто у его внучки, есть розовая кофточка, в которой она выглядит удивительно красивой. И можно тут даже сказать красивой божественно. И он мысленно пожелал ей всего наилучшего, и, успокоенный, пошёл и лёг в свою кровать, чтобы увидеть ещё что-нибудь прекрасное во
сне, связанное с жизнью и вечностью.
И вскоре он заснул.

26 октября 2008 г.
гор. Минск.



























           ЖЁЛТЫЙ ЛИСТ.

Разорванный лист лежал на заснеженной траве и дрожал от холода. Была уже поздняя осень. Сегодня было двадцать четвёртое ноября. Снег, на котором он лежал, был мокрым, и холодил его посиневшую плоть. Особенно болело ему в разорванных местах его замерзающего тела. Сам он был довольно красивым листом. А на дереве, под которым он теперь лежал, он считался одним из лучших. Ему повезло. Он рос с подсолнечной стороны. И каждое утро он одним из первых просыпался и смотрел на солнце. А потом, с приходом лета, солнце перемещалось левее, и вставало уже не над горой, а над деревней, где жили мальчики и девочки, что и любили ходить в лес за грибами. Тогда уже была осень. Потом стало ещё холодней. И тут и пошёл этот незнакомый холодный снег. И наш лист увидел, как пожелтели его товарищи, что, как и он, были удивлены и напуганы увиденным ими, и не знакомым для них явлением природы в образе
падающего холодного снега. Потом от порыва ветра некоторые из его собратьев упали под ствол. Он упал тоже. Прежде он никогда и не думал, что их всех может постичь такая учесть. Ведь они были однолетними существами и не знали, что после лета приходит осень. И тут он почувствовал, что ему зачесалось где-то в области живота. Он посмотрел туда и увидел там маленькую улитку. Она тоже смотрела на него и что-то говорила ему на непонятном ему языке. Но интуитивно он почувствовал, что ей холодно, и она хочет согреться от его тепла. И он был не против этого. Но никак не мог ей объяснить своё желание. И тогда он сделал усилие над собой и свернулся в трубочку. И с этого момента стало тепло им обоим. Он грелся от улитки, а она от него. Осень продолжалась. Что было дальше, мы не знаем. Но мы знаем точно, что этот лист поступил правильно, и в трудную минуту смог подумать не только о себе, но и о
товарище, который, как и он, попал в беду.

23 октября 2008 г.
гор. Минск.



































  БЕРЁЗА.

Она мечтала быть балериной. Она стояла над оврагом. А внизу протекала довольно спокойная и достаточно широкая река. По ней порою проплывали пароходы. Иногда рыбацкие лодки появлялись недалеко от берега. И рыбаки забрасывали в реку сети. К вечеру они их вытаскивали, и в них оказывалось немало рыбы. Её обычно перекладывали в корзины и несли в город. Город был недалеко. Окраина его была видна оттуда, где росла наша Берёза. Она была совсем молодой. Подруг у неё не было. Она росла совершенно одиноко. К вечеру, когда заходило солнце, всё вокруг затихало, и становилось прохладно. И тогда она начинала думать обо всём том, что увидела в течение дня. Сегодня, когда по реке проплывал самый большой пароход из тех, что обычно проплывают тут, на палубе его она увидела девочку. Девочка была одета в балетную пачку. И на ногах у неё были настоящие пуанты. Это такие балетные туфли, которые надевают балерины на ноги, чтобы танцевать на высоких пальцах. Несколько поодаль от неё стояли два молодых джентльмена и одна дама. Дама эта, видимо, была матерью девочки. А джентльмены  -  один был её отцом, а второй учителем танцев. Девочка начала танцевать. И хотя музыки Берёзка не слышала, но ей было понятно, что девочка танцует под музыку. Танец продолжался недолго. Но был таким лёгким и виртуозным, что Берёзка тут же по-хорошему позавидовала этой девочке. И ей самой захотелось как-нибудь отблагодарить девочку за предоставленное ей удовольствие. И тогда она с помощью Ветра оторвала от себя самый красивый листок и попросила Ветер, чтобы он донёс этот листок до палубы быстро уходящего парохода. Ветер тут же согласился и понёс листок к кораблю. Когда он достиг палубы, пароход уже почти скрылся за поворотом реки. Но та часть палубы, где только что танцевала девочка, была ещё видна. И Берёзка увидела, как её листок буквально уцепился за грудь девочки. А девочка отняла его от груди и поцеловала. И Берёзке показалось, что девочка помахала ей её же листком и что-то прокричала. И тут пароход совершенно скрылся за поворотом реки. Но Берёзка не огорчилась. А, наоборот, радостно и взволнованно зашумела всей своей кроной, опять же, не без помощи того самого Ветра, что уже успел вернуться к своей Берёзке, чтобы сообщить ей о том, что он выполнил её задание. К стати сказать, этот Ветер был страстно влюблён в Берёзку. И она это знала. Хотя он ей никогда ничего такого не говорил. Но она догадывалась, что он не просто так всё время крутится возле неё, а хочет сказать ей что-то важное, но никак не решится, боясь что не найдёт в её душе встречного чувства к его глубокому к ней обожанию. И тут Берёзка подумала. А неплохо бы и ей затанцевать, и удивить этим влюблённого в неё Ветра. А так как уже наступила ночь, и земли под её ногами почти не было видно, она мысленно закружилась в танце не без помощи того же самого влюблённого в неё Ветра. Чем больше она воображала себя танцующей, тем больше Ветер притихал от восторга. И потом совсем затих у неё
на груди.
Далее они оба заснули. Девочка тоже заснула. Но где-то там, в уютном доме, в своей кровати. А не тут над
обрывом в холодной звёздной ночи.

23 октября 2008 г.
гор. Минск.












      КОШКА.

Кошка так долго и внимательно смотрела на сирень, нарисованную художником, что ей захотелось разорвать её в клочья. Но сколько бы она ни царапала лапами по полотну, пропитанному разноцветными масляными красками, у неё ничего не получалось. Сирень была абсолютно мёртвой, хотя и выглядела совершенно живой. И это ещё больше разозлило кошку. И тогда она пошла к
вазону с цветком, и стала нюхать землю.
Однажды она уже поступала не по-человечески, и оправилась в этот вазон по малому. А потом и по большому. Хозяин тогда на неё не разозлился, потому что ей в то время от роду было ещё не больше месяца. Теперь же ей уже исполнилось четыре месяца с половиной. И она стала вдвое больше ростом, чем была тогда, когда впервые оправилась в вазон с цветами. И теперь она обросла блестящей чёрной шерстью. И способна была запрыгивать с пола не только на стол, но и на другую мебель, включая сюда и телевизор, и даже не очень
высокий холодильник.
И вот сейчас, всё это вспоминая, она пошла к чашке с морской черепахой, которую Эвелине недавно подарил её дядя Глеб. Черепаха любила поспать под лучами стоваттной электрической лампы, что находилась буквально в десяти сантиметрах от поверхности воды, где она и дремала на камнях, положенных туда Эвелиной. Сверху её небольшой бассейн был прикрыт решёткой, чтобы кошка не могла поступить так же с черепахой, как совсем недавно она поступила с ящерицей, тоже подаренной Эве её дядей Глебом. Она откусила у ящерицы хвост. И та умерла. И дедушка Эвелины похоронил её там же, где были похоронены уже и два попугая, умершие в разное время в их доме. Все они лежат под огромным кустом жасмина, посаженным под их окнами когда-то самим дедушкой. Куст этот тогда был небольшим. А теперь он разросся до высоты двух мужчин небольшого роста, поставленных друг на друга. По сути, этот куст стал их семейным склепом, где покоятся некогда близкие им существа. А души их, невинно убиенных, отлетели в небеса. Так подумала теперь кошка
и, устроившись в постели Эвелины, уснула.
Ночью ей приснилась их же квартира, но полная мышей, прыгающих по мебели и дразнящих её своим пронзительным визгом. Потом она заснула глубоко. И до
утра проспала совершенно спокойно.

24 октября 2008 г.
гор. Минск.



























          ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТАРАКАНА.

Весь день на кухне было шумно. Порою оттуда слышался весёлый смех. Это шутил дедушка. Шутил он не всегда удачно. Но сегодня ему прощалось всё. Сегодня ему должно было исполниться семьдесят шесть лет. А, может, уже и исполнилось. Этого никто не знал. Никто не знает, в котором часу этого дня дедушка родился в далёком 1932 году. Да это было и не важно. Важно было то, что все хотели сделать дедушке сегодня что-нибудь приятное. Дело в том, что дедушку любили все. Так бывает. И это бывает чаще, чем может показаться на первый взгляд. Потому что дедушки старше своих детей и, тем более, внуков. И, благодаря жизненному опыту, стараются жить так, чтобы приносить радость окружающим. А, радуя других, они радуются и сами. Всего остального им хватает, так как у них есть дети и внуки. А дополнительная радость делает их жизнь
совершенно счастливой.
Но разговор тут не об этом. А разговор тут о мудром таракане, которому даже в такой день нужно думать о том, как бы выжить в этой непростой обстановке, тут, на кухне, находясь постоянно за холодильником, между бетонной стеной и отклеенными в одном месте обоями на этой стене. Где, между прочим, жили раньше и другие тараканы. Но они по неосмотрительности все погибли. Так как дедушка нередко ночью неожиданно выходит на кухню, зажигает там свет и борется с ними. Потому что их с раннего детства не любила его внучка. Да и все
остальные, кто жил в этой квартире, их не особенно
жаловали.
Но наш таракан был уже настолько старым, и пережил он столько поколений своих собратьев, что ему казалось, что он будет жить вечно. Ну, пусть не вечно. Но, по крайней мере, не менее чем прожил дедушка,
который с ним постоянно борется.
Потом было застолье в зале. Там и ели, и пили. И дедушка тоже изрядно выпил. Он выпил не меньше остальных. Было и весело, и интересно. Эва представлялась. Она выступала одновременно в роли всех персонажей спектакля разыгранного профессиональными артистами на днях в их школе. Потом она разыграла ещё один спектакль, что был интереснее первого. И когда её спросили, где она видела этот второй спектакль, она сказала, что она его только
что придумала. И все даже не удивились, зная её способности к игре и не только.
Потом, когда всем надоело пить и есть и смотреть видеокассету, на которой дедушка читал свои стихи для телевизионной передачи, а его, уже умершая ныне, жена показывала там режиссёру свои картины, и рассказывала, как они создаются, то все не выдержали и ушли на улицу гулять, хотя была уже глубокая ночь. И только дедушка остался дома, чтобы убрать со стола,
помыть посуду и, вообще, навести порядок в кухне и в комнатах.
И тут вот и встретил он того самого старого таракана, который так долго жил за отклеенными обоями у бетонной тёплой стены за холодильником. Таракан в это время ел вкусный крабовый салат из ложки, лежащей на середине кухонного стола. И дедушке ничего не стоило его прихлопнуть. Но он в это время был в хорошем расположении духа. И не стал трогать таракана. А таракан, оценив его жест, ласково посмотрел ему в глаза и тут же скрылся за холодильником. А дедушка подумал, что старость надо уважать. Вреда от неё никакого. А прошлые заслуги что-нибудь значат, если смотреть на вещи философски, а не просто поддаваться случайным мимолётным чувствам. А дедушка был и в молодости философом. И в этом случае он тоже оставался самим собой. Кроме того, он подумал и о том, что, видимо, это как раз тот случай, когда и завязывается настоящая
бескорыстная дружба между людьми. И не только.

22 октября 2008 г
































МОЛЬ И ОПЕРА.

Днём она обычно сидела в шкафу в дублёнке хозяина. За два года она не прогрызла там ни одной дырки. Она никогда не портила вещи, которые ей самой были дороги. Даже вор не ворует там, где живёт. Таковы правила. И она тоже придерживалась этих правил, завещанных ей её родителями. Но вечерами она вылетала из шкафа и любила парить над мебелью особенно тогда, когда при погашенном свете работал телевизор. Смотреть телевизионные передачи она не любила. Да и показывали обычно всякую ерунду. Новости она вообще не слушала, так как в политике совершенно не разбиралась. Да и по всем программам в новостях говорили одно и то же. Иногда она обращала свой взор на передачи, где сообщалось о катастрофах или наводнениях, а иногда и о цунами. Но и это ей скоро надоело. Так как она видела, что говорят об этом безо всякого сочувствия к пострадавшим, а просто так, будто отрабатывая номер. Так же, как говорят и об обыденных вещах. Например, об уборке урожая. Но сегодня её не на шутку взволновала музыка, исходящая из телевизионного экрана. Это была не просто обычная какофония, которую она слушала ежедневно, и которая её только раздражала, и не давала ей заснуть. А это была опера. Даже не опера. Это было исполнение оперных арий какими-то тремя мужчинами далеко уже не молодыми. Но и не старыми. Но стоило им только открыть рты, как оттуда, из этих ртов, тут же выливалось что-то необъяснимо прекрасное. И сердце её замерало и таяло в тайной неге, разливающейся по всему её молодому мольему телу. И у неё задрожали
кончики крыльев от необъяснимого волнения.
Мужчины пели втроём. Или поочерёдно. В зале, если можно так назвать то открытое помещение, где сидели слушатели, было тысяч десять народа. Но это не была бездумная толпа, которая ей обычно напоминала бесчисленное стадо баранов, когда она иногда по телевизору видела концерты знаменитых эстрадных звёзд. А это были подлинные слушатели чего-то божественного. И все они были так же пленены происходящим, как и она. И она тут же и прилепилась к экрану и почувствовала себя среди слушателей этого
волшебного действа.
Когда мужчины все втроём запели старинный русский романс о тройке с бубенцами, она подумала, что если бы не было русской народной песни, то и не родилась бы мировая опера. И под исполнение этого романса она запрыгала в такт музыки по экрану, чем
изрядно удивила сидящих там людей.
Мужчины исполняли произведения Леонкавалло, Пуччини, Верди и других композиторов. Звучала ария из "Паяцев", и многое ещё из всемирно известных опер. И хоть она вообще впервые слушала такую музыку, но она всё-таки поняла, что здесь есть что-то такое,
из-за чего её не стыдно называть музыкой.

Когда концерт закончился, она ещё немного полетала по комнате и вернулась в свой шкаф. И долго не могла заснуть, потрясённая этим волшебством, чем всегда и является настоящая музыка. Положенная на настоящие глубокие стихи, и исполненная величайшими
голосами  нашего с вами времени.
И Моль решила, что если у неё будут дети, она им обязательно расскажет об этом необычном вечере, так
счастливо подаренном ей провидением.
Обидно ей было только одно. Что она так и не узнала, что это пели Лучано Паваротти, Каррерос и
Доминго.

25 октября 2008 г.
гор. Минск.








       В ЧЕТЫРЁХ СТЕНАХ.

Вы думаете, стена ничего не чувствует? Или не знает? Или не слышит?.. Вы ошибаетесь. Она всё знает и всё слышит. Кроме того, она всё видит. Но в отличие от нас с вами, она никогда не оценивает события и поступки других людей поспешно. Ей ведь спешить некуда. Стоять она собирается, по крайней мере, лет сто. А за этот срок может произойти столько событий, и поспешное исключающих друг друга, что спешить тут с
вынесение приговора нежелательно и даже вредно. Я бы
сказал, преступно.
Но наша стена, о которой пойдёт здесь речь, была в небольшой комнате, где за последние пятнадцать лет проживало несколько человек, относящихся друг к другу в разное время по-разному. А в итоге все эти люди сблизились настолько, что стена наша ничего не может
теперь сказать ни о ком из них без учёта того, что о нём думают другие. Дело в том, что в этой комнате, кроме неё, были ещё три стены, её сестры. Одна из них имела дверь в прихожую, другая была глухая, как и она, а третья была с окном. И все вместе они и составляли так называемую комнату. И хоть люди думали, что они живут в комнате, она-то знала, что люди живут не в комнате, а в четырёх стенах. А комнаты, как таковой, вообще не существует. Стоило только им, перестать существовать, например, рухнуть, посмотрели бы вы, в какой такой комнате остались люди. И помогло бы им тогда паровое отопление зимой и крыша над головой во время дождя. Которая тоже бы, конечно, тут же упала на пол и, страшно даже подумать, раздавила бы
всех жильцов, думающих, что живут они под крышей.
И вот, так рассуждая, она и смотрела на другую противоположную стену. А остальные две стены, что были от неё слева и справа, были ею менее изучены, так
как наблюдались они ею только частично и наискосок.
«Никогда не забывайте о тех, кто вас в жизни поддерживает. И не приписывайте себе чужие заслуги,  -
подумала стена.  -  И помните, на ком лежит весь груз ответственности за вас и за все ваши успехи и неудачи. И
тогда вы будете жить как за каменной стеной».

25 октября 2008 г.
гор. Минск.

































       ЕСЛИ БЫ МОПЕД МОГ ЛЕТАТЬ.

Если бы мопед мог летать, он бы не находился всё время на загазованной стоянке и не упирался бы носом в огромный самосвал, что постоянно чадит выхлопной трубой ему прямо в лицо. Он бы взмахнул крыльями и улетел туда, где за горизонтом над высокими горами парят орлы и выискивают себе добычу. А там, внизу, находились селения, что не знают ни городской суеты, ни этого густого смрада, стоящего над его городом, где вот уже на протяжении полугода он служит своему хозяину, работающему электросварщиком, и почти каждый день ездящему на нём на работу. Так вот. Там, внизу, у селений, он бы увидел пасущихся овец, что постоянно стремятся в горы. И вместе со своими пастухами заходят так высоко, где даже белые воздушные облака проплывают ниже, под ними. Но он не умел летать. И мог только мечтать об этом. И вот как раз в этот момент
возле него на какое-то мгновение задержался велосипедист.
Велосипед был намного изящнее нашего мопеда и выше его ростом. И, свысока он посмотрел на мопед и тут же умчался вдаль, бросив мопеду на прощанье довольно обидную фразу: «Фу! Как ты дурно пахнешь!» И тут же скрылся за поворотом. А наш мопед страшно расстроился. А когда к нему подошёл его хозяин и привязал ему на спину свой небольшой переносной сварочный аппарат, а потом ещё и сам водрузился на него, наш мопед всё никак не мог завестись. Так он был расстроен нанесённой ему обидой. И слёзы обиды текли по его щекам. Но он ничего не сказал своему хозяину об этом происшествии и о своей мечте научиться летать. И всё-таки, в конце концов, он завёлся и стал выполнять свою повседневную работу, то есть, стал развозить хозяина по тем местам, откуда поступали заказы на его услуги. А мечта о полётах его ещё долго преследовала в этой жизни. И особенно в коротких тревожных снах, когда ему выпадало хоть немного отдохнуть от
повседневной и, откровенно говоря, надоевшей ему работы.

27 октября 2008 г.
гор. Минск.





































       ЛЯГУШКА, КОТОРАЯ ЛЮБИЛА
   РАССУЖДАТЬ.

Она сидела на широком листе лилии у самого берега тихого пруда. Был солнечный летний день. Её сородичи где-то там, в стороне, весело квакали наперебой. Она же не любила шумных компаний, и сидела тут, вдалеке ото всех, и думала о чём-то значительном. По крайней мере, ей так казалось. Кроме того, ей казалось, что квакать неприлично вообще, и даже в нравственном отношении вредно. Отсутствие морали, думала она, может нанести непоправимый вред организму. И жить надо, продолжала она размышлять, по законам ниспосланным свыше. И тут она посмотрела на Солнце. Солнце молча продолжало светить, будто бы и не замечая, как взволнована Лягушка этими рассуждениями о чём-то важном. А у Лягушки тут задрожали задние лапки, и листок, на котором она сидела, перекосился и поплыл. И вдруг она упала в воду. В воде она покувыркалась некоторое время и опять поспешила взобраться на прежнее место. Солнце и в этом случае промолчало, не сказав Лягушке ни слова. И только смех квакающих вдали её сестёр продолжался с нарастающей силой. И хоть говорят, что лягушки квакают только перед закатом, но это было не так. «Когда тебе весело, заквакаешь в любое время суток,  -
подумала она.  -  Особенно если ты молода». А она была ещё молода, как и её сёстры и братья. Ведь родились все они в один день и час. Но она любила задуматься. И вот теперь она думала, глядя на пролетавшую муху, о вечном. И о том, что если бы она не думала, а поймала эту муху и съела её, то, может быть, а вернее всего, не может быть, а точно, её дети, дети этой мухи, остались бы без матери. И поэтому она не сожалела, что
прозевала добычу, будучи углублена в рассуждения о
вечном.
Солнце по-прежнему ничего не сказало лягушке и продолжало светить и греть землю всё с большей и большей силой. Дело шло к полудню. Лягушки перестали квакать, и только негромко журчали что-то своё себе под
зоб.
Наступила невыносимая жара. И нашей Лягушке очень захотелось есть. Но в эту пору дня ничто не летает. В это время все прячутся от жары и отдыхают, совершенно не думая о вечном, а просто спят. И наша Лягушка тоже попыталась заснуть. Но у неё ничего не вышло. Желудок бурчал и вибрировал в голодных спазмах. И тогда Лягушка последний раз посмотрела на Солнце. И ей показалось, что на этот раз солнце не
промолчала. А Солнце сказало ей следующее: «Не умничай!»
И тут же зашло за тучу.
Лягушка задумалась не на шутку.

27 октября 2008 г.
гор. Минск.














               
                НОЖНИЦЫ.

«Оказывается, резать, это не обязательно вредить,
  - подумали Ножницы.  -  Портной с моей помощью создаёт одежду. Даже сталь на заводе раскраивают в детали мной. А потом из этих заготовок сшивают самолёты. Да что там самолёты! Попробуй ты создать космический корабль без меня, и у тебя ничего не получится. И девочка вот взяла меня в руки и сейчас начнёт из цветной бумаги вырезать новогодние гирлянды, чтобы потом повесить их на ёлку наряду с другими украшениями и конфетами. А потом уже вместе со своими друзьями будет она, опять же, отрезать мной от ниточек эти конфеты, и есть их с горячим ароматным чаем. Так что, как ни смотри, а без меня жизнь пошла бы совсем по-другому. Или вообще осталась бы первобытной. Без меня нельзя. И кто меня изобрёл, уже никто и не помнит. Помнят колесо. Подумаешь, колесо! Все восхваляют колесо. Мол, после его изобретения люди стали передвигаться быстрее по планете. А возьми ты египетские пирамиды. Ещё не было никакого колеса, а их уже построили. Ах, птица тройка! И куда ты мчишься. А я возьму, подрежу удила, и где твоя тройка? Куда она тебя вынесет? Вот так. Нет, без меня не было бы
ничего».
Так думали Ножницы.
Но так думали не только Ножницы, но и Спички, и
Телевизор, и даже Шариковая Ручка.
А вы, ребята, как думаете? Кто из них прав, а кто не прав? И вообще, что это такое: личные качества предмета? И стоит ли обострённо думать о себе, когда ты полезен, например, другим, и можешь им помочь в
каком-нибудь деле?..

28 октября 2008 г.
гор. Минск.
 






         СТАРОЕ ЗЕРКАЛО.

Старое Зеркало, глядя в Зеркало Молодое, которое хозяин купил накануне и поставил против него в прихожей, подумало: «Этого мне ещё не хватало. Мало того, что к хозяйке по ночам ходит этот прощелыга сосед, когда муж её, порядочный человек, дежурит на атомной электростанции, и мне приходится сгорать от стыда отражённым светом розовой лампы ночного светильника и прятаться за ворох верхней одежды, висящей рядом со мной на вешалке, так ещё теперь я буду вынуждено в такие моменты смотреть в глаза этому подростку, который по существу ничего ещё в жизни не видел, и смотрит сейчас на меня своим бессмысленным взглядом, в котором ничего путного не отражается, кроме какой-то рухляди, напоминающей мне старинную мебель, но изношенную до такой степени, что даже больно на неё смотреть. И хочется посочувствовать ей
перед тем, как и снесут её на свалку».
Так рассуждало Старое Зеркало, глядя в Зеркало Молодое. И вот в это момент Старое Зеркало подхватили под бока два дюжих носильщика, пропахшие алкоголем, и понесли его куда-то вниз по лестнице, ударяя им о стены на поворотах, и беспрерывно матерясь самым отборным матом, какого оно никогда ещё до сих пор не слышало, простояв в прихожей, более тридцати пяти лет.
Когда оно оказалось на свалке, оно впервые увидело небо. Но через мгновение оно уже не видело ничего. Потому что его взгляд затуманился от высыпанного кем-то сверху на него мусора. Потом Старое Зеркало совсем забросали разными вещами. И тут оно и задумалось о превратностях судьбы, и о том, что, видимо, пришёл конец его долгому и беззаветному служению людям, и умению отражать всё правильно, и философски осмысливать то, что оно видело и отражало.
И, кроме того, оно умело делать соответствующие выводы из происходящего, руководствуясь своим
огромным жизненным опытом.
Но даже тут, на свалке, оно по-прежнему оставалось личностью, и мысленно пожелало всяческого добра своему молодому коллеге, о котором совсем недавно отзывалось так пренебрежительно и грубо, ошибочно
посчитав молодость пороком.

28 октября 2008 г.
гор. Минск.






























       СКЛОНЁННАЯ ИВА.

И хоть обычно её называют Плакучей, но ей больше нравилось, когда кто-нибудь называл её Склонённой. Она действительно стояла на берегу, необычно низко склонившись над пробегающей мимо неё Речкой. Иногда люди осуждали её за то, что она буквально стелилась над волной, как бы стараясь показать ей свою преданность. Но она сама так не считала. Просто она любила всё живое, и поэтому не относила к недостаткам желание услужить кому бы то ни было другому. В том числе и мальчикам, что любили шумно прыгать с её ещё не очень окрепшего ствола в воду. Прыгая, они смеялись и визжали. И она, заражаясь от них, и желая разделить с ними их радость, тоже шумела. Но за общим шумом никто не слышал её радостного смеха. Когда мальчишки уставали и уходили в тень чтобы отдохнуть, она следила за спинами рыб, появляющихся в тех местах, где совсем недавно ещё плескались мальчишки. Она любила наблюдать за тем, как рыбы блестят на солнце чешуёй, пролетая над волнами иногда достаточно большое
расстояние. А потом снова исчезали в глубине.
Закат навевал грусть на Склонённую Иву. И тут она обычно плакала, вспоминая всё то, что происходило с ней в течение дня. Потому, видимо, её и считают Плакучей Ивой. Хотя, как ей казалось, этого никто никогда не видел. Не видел, как она плакала. Так как плачет она перед самым закатом. А в это время, как правило, возле
неё никого нет.
На рассвете она любила распрямиться и повернуть свои ветви к Солнцу. Солнце согревало её всю, и её душа от этого наполнялась добротой и жалостью ко всему живому. А живыми для неё были и горы, что вдали постоянно блестели белыми шапками, и облака, что пробегали где-то вверху, то торопясь, то замирая в вышине, и постепенно растворяясь в голубовато-серой
мгле высокого неба.
Но сегодня ночь наступила как-то неожиданно и не в срок. Ни с того ни с сего среди бела дня вдруг стало темнеть. И не прошло и пяти минут, как всё вокруг окутал глубокий мрак. Никакого заката она не увидела. Солнце до этого находилось почти в зените и светило, как обычно, согревая всё вокруг. Мальчишки что-то кричали и бегали по берегу реки. И вот затихли и они, и стали смотреть на Солнце через закопчённые стёклышки. Ива тоже посмотрела на Солнце. Но его она не увидела. А увидела она светящуюся корону вокруг того места, где прежде было Солнце. А на том месте, где ещё недавно оно находилось, был совершенно чёрный диск такого же размера, как и само Солнце, которое, видимо, в этот миг находилось под ним. Но Ива не знала, что это никакой и не диск, а это просто Луна встала между Землёй и Солнцем и закрыла собой его от наших глаз. А сама Луна в этот момент была к нам повёрнута той стороной, которая ничем сейчас не освещена. То есть, не освещена Солнцем. Когда же Солнце выйдет из-за Луны, и опять осветит Землю, то и Луна станет видна. Потому что она светит отражённым светом, а не своим. Но всего этого наша Ива не знала. И просто ждала, думая о том, что же будет дальше. А дальше опять появился день. И опять дети стали весело смеяться и прыгать с Ивы в воду. И вскоре Ива забыла об этом необычном явлении природы. Или, по крайней мере, о том явлении, которое ей тогда
показалось необычным.

29 октября 2008 г.
гор. Минск.










          БУТЫЛКА ВОДКИ.

Она была безвольной, прозрачной и мутной, твёрдой и хрупкой одновременно. Она была бутылкой от водки и всегда испытывала жажду. Когда в неё вливали содержимое, она соответствовала всем стандартам и даже гордилась собой. Ей казалось, что она достойна уважения хотя бы потому, что ею поздравляют не только простых смертных, но и знаменитых людей, сделавших для человечества неоценимые открытия. Конечно, не ею, а её содержимым поздравляют. Но этого было достаточно для того, чтобы она гордилась собой. И, говорят, она была открыта великим химиком Дмитрием Менделеевым, создавшим не только её, но и всю таблицу элементов своего имени, куда входила и она. По существу она занимала там одно из важнейших мест. Может быть не так явно, как другие, но значение её трудно переоценить. Она была вне конкуренции. Тут уже мы говорим, конечно, не о бутылке, а о водке. В медицине, например, без неё не обходилась ни одна хирургическая операция на фронте в далёкие времена. Особенно после тяжёлых боёв при ранении без неё в полевых условиях нельзя было отрезать, к примеру, даже пораненную ногу, чтобы избежать гангрены. И она гордилась собой за это. И постепенно привыкла к тому, что без неё не обходятся никогда и нигде. И теперь люди стали собираться вокруг неё не только по торжественным или печальным поводам, но и просто так, каждый день, безо всякого повода. И стала она замечать, что люди, её откупоривающие, уже и не похожи на людей. Это какие-то совсем другие существа. И в них ничего человеческого не осталось. И смотрят они на неё почти всегда обезумившими глазами. И тут же, безо всяких тостов, выливают её содержимое судорожными быстрыми глотками в рот. И сразу начинают нести какой-то
несусветный бред.
И когда всё это она поняла и глубоко осмыслила своё значение, она покатилась по подоконнику, где её только что распили два совсем безвольных существа предположительно женского пола и, упав в раскрытое
окно с девятого этажа, разбилась вдребезги о мостовую.
«Всё,  -  подумала она, падая.  -  Мучения мои
закончились».

30 октября 2008 г.
гор. Минск.































    ЛЮБОВЬ.

Любовь сидела на берегу реки, опустив голову на колени. Она задумалась. И тут к ней подошла Нежность, и потрепала её по голове. Любовь продолжала сидеть и молчать. Затем к ним, задыхаясь, подбежала Страсть и
села рядом. Страсть долго не могла отдышаться. Грудь её высоко вздымалась, набирая воздух, и часто выпуская его наружу. Чуткость проронила слезу, видя как тяжело дышать Страсти, и присела напротив. Раздражение ходило взад и вперёд возле них, резко размахивая руками, и, притом, повторяя одно и то же слово: «Надоели!»
День был обычным. А собравшиеся у воды: Любовь, Нежность, Страсть, Чуткость и Раздражение почти не замечали друг друга. Но это длилось не долго. И тут вышло на берег чудесное создание. Девочка тринадцати
лет. И легла на горячий песок пляжа.
И здесь Любовь первая подняла голову и устремила свой взгляд на лежащую на песке девочку, грудь которой была не слишком полна, но было видно, что этой груди ещё никто никогда не касался с целью, о которой
подумали сейчас вы, мои дорогие читатели.
И вот тут-то они все: и Любовь, и Нежность, и Чуткость, и Страсть, и Раздражение набросились на юное создание и, буквально проникнув в него, превратили его в ещё более прекрасную девушку, но уже такую, когда и сама она впервые подумала о том, о чём подумали и
вы, когда прочитали вот эти мои строки.
И с этого момента в девушке легко уживаются и Любовь, и Страсть, и Нежность, и Чуткость, и Раздражение, и многое ещё другое, о чём мы с вами подумали тогда, когда залюбовались этим юным
созданием тринадцати лет отроду.

1 ноября 2008 г.
гор. Минск.





   

















































    В ПОСЛЕДНИЙ МИГ.

Они поджигали педарты. А педарты не хотели загораться. Мальчишки где-то достали целый ящик этих взрывчатых ракет. Видимо, военные после салюта забыли их там, на пустыре, на окраине города, откуда они два дня тому назад производили салют по случаю победы в далёком 1945 году. Мальчишкам было по восемь-девять лет отроду. И они почти ничего не знали о той войне. Но они, как и все мальчишки во все времена, уже заранее считали себя героями. Они были подлинными мальчишками. Такими, что всегда жаждут подвигов. И тут, в этом случае, тоже каждый из них хотел показать себя с лучшей стороны. Это было в их крови. Они были
патриотами, хотя сами ещё и не знали об этом.

Петарды оказались бракованными. Но сказать об этом мальчикам они сами не могли, так как были петардами, которые разговаривают между собой совсем на другом языке. Они были характерны исключительно взрывами и ярко раскрашенным порохом, который воспламенялся где-то там высоко в небе, освещая окрестности и рождая в сердцах наблюдателей радость и восторг, сопровождающиеся громом аплодисментов. А чаще восторженными криками толпы, затихающими в тот момент, когда они, петарды, растратив весь свой порох, угасали в вечернем небе, оставляя по себе тонкие светлые дугообразные полосы дыма, что вскоре тоже рассеивался в ночи. И тут же, по прошествии секунд, появлялся новый взрыв новых петард в небе, и новый
взрыв восторга в толпе, наблюдающей за салютом.

Тут же, у мальчишек, эти петарды не хотели загораться. И, как мы уже говорили, были бракованными. Или загорались, но не летели в нужном направлении. И мальчишкам это нравилось. Так как в таком случае можно было считать себя героями, подвергающимися опасности, не понимая по молодости лет того, что рискуют они своим здоровьем и жизнью тогда, когда в этом нет никакой необходимости. А когда это понадобится для защиты Родины всерьёз, они, может быть, и не смогут защитить её, так как к тому времени будут уже инвалидами. А, может, тогда и не будет их
вообще.

Петарды думали иначе. Понимая, что они бракованные, они всё-таки придерживались нравственного стержня и старались сделать всё для того, чтобы ни один из мальчиков не пострадал. Одни из них, что были очень опасными в данной обстановке, или  не поджигались совсем, или, загоревшись, тут же шипели и угасали, как бы говоря неразумным мальчишкам, что они не способны на преступление. И если уж они по какой-нибудь причине не могут быть полезными людям в вопросе красоты, то и на убийство они тоже не пойдут ни под каким предлогом. Другие, взмыв в небо, и ведя себя там не так, как предписывала им инструкция, всё же старались упасть туда, где не мог начаться, например, пожар из-за того, что они, ещё не истратив весь свой заряд, оказались не в небе, а где-нибудь уже на земле. Третьи, что были менее других повреждены, пытались взлететь как можно выше в небо, и там освещать просторы подольше, чтобы их менее здоровым братьям было виднее, куда падать, ещё не догорев, если в силу ряда причин они не могли избежать преждевременного падения. Поступая так, они думали о том, что подвиг не в том, чтобы рисковать без нужды собой и другими, а в том он, чтобы выполнять порученное тебе дело добросовестно. И если бы поступали так же и те, кто их создавал и хранил, подумали петарды, то и не было бы в них брака. Да и тот солдат, что забыл их на пустыре целый ящик, не погрузив вовремя в машину, тоже, видимо, когда-то был таким вот бездумным и необязательным мальчиком, из-за которого они теперь должны жертвовать собой для сохранения здоровья тех же неразумных мальчишек, что воображают из себя подлинных героев, а, по сути, являются простыми
двоечниками, а не защитниками Родины.
Так думали петарды, сгорая и взрываясь во имя жизни на земле в последний миг своего земного
существования.

2 ноября 2008 г.
гор. Минск.
































        СОВЕСТЬ.

Он не был рассеянным. И почти никогда ничего не терял. По крайней мере, ему так казалось. Более того, он часто что-нибудь находил. Стоило ему только этого пожелать, как он замечал, что благодаря его энергии и упорству он тут же приобретал всё то, что ему заблагорассудится. Ему было непонятно, как это можно, ни с того ни с сего, вдруг уронить какой-нибудь предмет и, более того, не заметить утраты. Теряет тот, думал он, кто не уверен в себе. Слюнтяй и размазня. А он таковым
никогда не был.
И вот сегодня утром он только встал с постели, как обнаружил, что не может найти свою совесть. Он прекрасно помнил, что вчера ещё она у него была. Ещё вчера ему казалось, что в этом вопросе у него всё в порядке. И вдруг такое происшествие. И главное, что
случилось это с ним как нельзя не вовремя.
Сегодня вечером должна была у него состояться встреча с друзьями детства. И каждый должен будет там рассказывать о себе. А они не собирались вместе уже двадцать пять лет. И вот теперь решили собраться воочию.

Не обнаружив своей совести ни в постели, ни в шкафу, ни на письменном столе, он вышел на улицу. И думал, что, может быть, он её уронил ещё вчера у подъезда, когда набирал код своей квартиры, будучи изрядно навеселе. Он тогда возвращался домой с банкета. Работал он в министерстве финансов, и любил ходить
домой пешком.
И вот теперь, выйдя на улицу, он стал спрашивать у прохожих, не видели ли они его совесть. Молодые люди улыбались и хотели узнать, что это такое. И он пытался им на пальцах показать, что это такая вещь, которую, если потеряешь, вроде бы и легче. Но с другой стороны, потеряв её, утрачиваешь и такие понятия как стыд, достоинство и гордость. И не столько его волнует тот факт, что он потерял совесть, сколько то, что ему стыдно из-за того, что он потерял к тому же и стыд.
И тут какой-то прохожий, идущий ему навстречу, задержался возле него и сказал: «Если тебе стыдно из-за того, что ты потерял стыд, то ещё не всё потеряно. Ты сперва постарайся вернуть себе достоинство и гордость и, может быть, тогда к тебе вернётся и совесть. Потерять её легко,  -  продолжал прохожий,  -  а  обрести снова намного сложнее. А порой и невозможно вообще. Но ты не отчаивайся,  -  продолжал пожилой прохожий.  -  Ведь тысячи и тысячи людей живут и без совести, и без
стыда, и не чувствуют никакого дискомфорта».
Наш герой слушал прохожего и думал о чём-то своём.
«Ну что?  -  вдруг услыхал он.  -  Испугался?.. Не переживай. Не потерял ты меня. Просто я уснула в тебе. А теперь пробудилась. И буду служить тебе, как прежде. Но и ты не забывай обо мне. А не только вспоминай
тогда, когда надо отчитаться перед другими».

И тут ему стало страшно. Но, вместе с тем, он увидел как гордость и достоинство идут ему навстречу. И
он подумал: «Видимо, они возвращаются ко мне».

4 ноября 2008 г.
гор. Минск.












 

   СКАЗКА ПРО СКАЗКУ.

В некотором царстве, в некотором государстве, я бы даже сказал, в сказочном государстве, жил старик со старухой. И родилась у них дочка. И назвали они её Сказкой. Родилась она ещё тогда, когда они сами были молодыми. Старик со старухой очень любили свою Сказку. И она была весёлой. Можно даже сказать озорной. И как она только не озорничала! Я думаю, что вы уже догадались, что так они назвали свою дочку. И её любили все. И где бы и у кого бы вы не спросили, знает ли он Сказку, каждый вам ответил бы: «Конечно, знаю! Кто же не знает Сказку. Она знакома каждому с раннего детства. И всё-то у неё получается. Стоит вам только чего-нибудь захотеть, как она тут же и исполнит любое ваше желание. Да что желание! Можно попросить у неё несметные богатства. И она для вас сделает всё. И вот вы уже живёте не в старом доме, а в золотом терему. И прислуживает вам Золотая Рыбка. А Иванушка-Дурачок, сидя на печи, играет вам на балалайке. И поёт он весёлые частушки про Скатерть-Самобранку, что может накормить вас всевозможными яствами. А потом Сказка посадит вас на Ковёр-Самолёт и отправит в Тридевятое царство в Тридесятое государство. Куда-нибудь на Алеутские острова. И там вы встретите Красоту Неописуемую. И возьмёте вы её в жёны. И домой вы вернётесь верхом на Конке-Горбунке. И встретит вас дома у двери старушка, у которой когда-то и родилась эта Сказка. А старик, отец её, уже умер. И похоронен он на опушке леса, за избой на куриных ножках, где на золотой цепи и днём, и ночью ходит Кот-Учёный и рассказывает сказку про Сказку. И про то, как из пенных волн океана выходят тридцать три богатыря. И с ними их
дядька Черномор.
Так думала девочка лет пяти, когда ей впервые в жизни попала в руки небольшая книжка самых лучших сказок мира. А сама девочка ещё не умела даже читать. И, рассматривая картинки, она домысливала то, что ей не могли рассказать прекрасные цветные акварели, которыми буквально была заполонена эта книжка сверху
донизу.
Девочка и сама не понимала, что она сочиняла в это
время сказку про Сказку.
Потом она выросла и даже не поверила, что в
детстве с нею происходило такое волшебство.

6 ноября 2008 г.
гор. Минск.































            СКАЗКА О ТОМ, КАК УЛЫБКА СОШЛА С ЛИЦА
    ДЕВОЧКИ, А ПОТОМ ВЕРНУЛАСЬ К НЕЙ НА ЛИЦО
ОБРАТНО.

С её лица сошла улыбка. И пошла куда-то по длинному школьному коридору. А ей вслед смотрела девочка и думала: «Как мне было хорошо тогда, когда улыбка была на моём лице». Тут она ещё подумала и о том, что было бы хорошо, если бы улыбка вернулась. Но улыбка всё дальше и дальше уходила по школьному коридору, и была тоже далеко не в радужном настроении, а даже, я бы сказал, совсем наоборот. Ей в это время было не
до смеха. Для радости у неё не было причин.
А дело в том, что девочка, у которой с лица сошла улыбка, и пошла вдоль коридора школы, накануне солгала своей подружке о том, что её мальчик, мальчик её подружки, признался ей, нашей девочке, в любви на большой перемене между уроком физкультуры и классным часом. А, в самом деле, ничего этого не было. А просто нашей девочке хотелось, чтобы это было так. Подружка её на неё не обиделась, так как тот мальчик ей не очень нравился, а, можно даже сказать, не нравился совсем. Это она нравилась ему, и поэтому считалось, что он её мальчик. Наша же девочка влюбилась в него ещё во втором классе. А теперь все они учились вместе
в третьем «Б».
И вот теперь, видя, как её улыбка уходит по коридору всё дальше и дальше вглубь школы, она решила исправить свою ошибку и, подойдя к подружке, бегущую в сторону буфета, сказала ей, что она пошутила, и что её мальчик не признавался ей в любви, но что она этого очень хотела бы. И тогда её подружка сказала ей, что она ему скажет об этом при ближайшей встрече. И скажет заодно ему и то, что сам он ей не нравится, и что она просто из вежливости не говорила ему об этом до сих пор. Но теперь, когда она узнала, что есть девочка,
которая его любит со второго класса, она считает правильным признаться ему во всём.
И вот тут улыбка, услышав этот их разговор, резко повернулась и возвратилась к девочке, которая исправила свою ошибку тем, что призналась своей подружке в нечестном поступке. А другая улыбка, улыбка подружки, которая и не сходила с её лица до сих пор, всё это время была и открытой, и искренней, так как
хозяйка её никогда не врала, не из каких бы то ни было побуждений.
А вот что было дальше с подружками и с их мальчиком, мы не знаем. Но мы точно знаем, что больше никогда с их лиц не сходили улыбки. Ну, разве только
тогда, когда кто-нибудь из них получал двойку.
Но это уже совсем другая история.

8 ноября 2008 г.
гор. Минск.

























           ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ УМЕЛА
        РИСОВАТЬ.

Девочка, которая умела рисовать, любила в рисунке рассказывать о том, что её волновало в жизни и в природе. И ей почти всегда удавалось передавать с помощью рисунков своё отношение к окружающему её миру. А мир её был достаточно широк. Это были и её родители, и её кошка, и её черепаха, и дедушка, и бабушка, и её братья, и друзья и подруги её, и даже друзья
и подруги её друзей и подруг.
Но однажды ей захотелось победить на конкурсе рисунков в школе. И она начала с того, что подумала о том, что неплохо бы занять первое место, или хотя бы второе. И с этой мыслью стала рисовать. И тут она заметила, что у неё ничего не получается. Она даже разозлилась на себя и стала стучать карандашом по столу. Ведь она знала, что она умеет рисовать. А тут вот у неё ничего почему-то не получается. И тогда она нервно стёрла всё то, что уже было нарисовано, и стала стучать кулаком по бумаге. Наконец карандаш не выдержал и скатился на пол. Нет, он не сломался. Но в нём отломалась только небольшая заточенная часть. И тут девочка разозлилась пуще прежнего и подняла карандаш, и снова бросила его на пол. И бросила его с такой силой, что он от боли застонал и закатился под шкаф. А шкаф был большой и толстый. И карандаш закатился так далеко, что девочка, как ни старалась, никак не могла его оттуда достать. И тогда она заплакала пуще прежнего. И карандашу стало жалко девочку. И он неожиданно выкатился из-под шкафа и подкатился к её ногам. И тут девочка взяла его в руки, поцеловала и сказала: «Извини!..» А карандаш ей ответил; «Ничего. Я понимаю». И девочка прижала его к своей щеке с ещё большей силой, и некоторое время разговаривала с ним о том, что она так разнервничалась потому, что рисунок у неё сразу не получился. И ещё она хотела, чтобы на выставке присвоили ему, её рисунку (и ей, конечно), ну хотя бы третье место. И тут карандаш сказал: «Давай начнём всё сначала. Только ко всему надо относиться бережно. И у тебя всё получится, если ты научишься любить не только себя в искусстве, но и искусство в себе». Девочке не совсем было понятно, что имел в виду карандаш, говоря ей такие слова. Или даже, вернее, ей совсем не было понятно, что он ей сказал. Но она почувствовала, что сказал он ей что-то важное. И она тут, бережно заточив карандаш, приступила к рисованию совсем не для того, чтобы занять какое-нибудь место, а для того, чтобы через рисунок передать свои чувства, и то, как она любит всех своих родных и знакомых. И вообще, всё то, что в жизни окружает её на протяжении вот уже почти девяти лет. И когда она стала водить карандашом по бумаге, то она теперь уже не спешила достичь результат, а всё время следила за тем, как она водит карандашом по бумажному листу, и нравится ли ему, карандашу, как она использует его и расходует не для того, чтобы обязательно победить на конкурсе, а для того, чтобы и ему было приятно участвовать вместе с ней в этом процессе. И стирать уже нарисованное она тоже стала теперь не так часто в тех местах, где ей хотелось что-нибудь поправить. И не с такой силой она теперь трёт по бумаге стиркой, как тогда, когда и стирке, и бумаге было от этого больно. Так как тогда она нервно и сильно
тёрла там, где ей что-нибудь не нравилось.

Да и, вообще, поняла она, что нарисовать, как ни странно, нельзя ни лучше, ни хуже, если твой рисунок искренний. А нарисовать можно только так, как чувствует твоя душа. И место нельзя занять ни первое,
ни последнее. А занять можно только своё место.

Ну, а какое оно окажется, это место, и место её рисунка в школе, вы, наверное, догадываетесь. Конечно же, почётное. Потому что, прежде всего, его оценила она сама, свой рисунок. А вместе с ней и карандаш оценил его, с которым она помирилась окончательно. И даже поплакала она с ним по этому поводу ещё до того, как и приступила к рисованию. И стирка тоже, и бумага тоже, на которой она нарисовала этот рисунок, теперь гордились девочкой. И ей стало не стыдно смотреть
им в глаза.

9 ноября 2008 г.
гор. Минск.

































    ТАМ, ГДЕ НЕ ЖДЁШЬ.

Радость обычно приходит там, где её и не ждёшь. А чтобы понятней была эта моя мысль, я расскажу вам историю, которая произошла с одной девочкой, когда она ещё была совсем маленькой, и гуляла как-то во дворе своего дома одна, так как мама её была в это время на работе, а её старший брат забежал в дом, чтобы взять там какую-то игрушку, которую он сразу хотел взять во двор, но забыл. И вот теперь эта девочка, оставшись одна, загрустила. Ей даже было немного страшно, хотя
на улице ещё ликовал день, и в небе ярко светило солнце.
И когда она, гуляя по двору, ждала брата, она подумала вдруг: почему ей так одиноко, и даже страшно. А на дворе ведь во всю светило солнце. И, вообще, день был праздничный. Но была какая-то подозрительная тишина. И именно это вот и настроило девочку на
грустный лад.
В поисках радости она обратила своё внимание на стёклышко, которое валялось у неё под ногами. Это стёклышко оказалось осколком от разбитой бутылки, валявшейся тут же рядом, в песке. Правда, оно было фиолетового цвета. И девочка подняла его и стёрла с него пыль. А потом она как-то невольно приложило его к глазу, предварительно зажмурив второй глаз. И посмотрела через него на солнце. И солнце сразу перестало ярко гореть. И теперь на него можно было смотреть совершенно свободно. Правда, оно уже стало не белым, а фиолетовым. И девочка даже заметила на нём пятна. Но она не удивилась. И подумала, что стёклышко волшебное. И, следовательно, ничего удивительного нет и
в том, что с его помощью на солнце появились пятна.
Потом, насмотревшись вдоволь на солнце, она пошла дальше по двору. И тут увидела она, как на ветке одиноко стоящего дерева, сидит птица и что-то клюёт в листьях своим не очень длинным клювом. Девочку заинтересовало и это. Но когда она посмотрела на птицу через стекло, она её там не увидела. И даже не увидела она и самого дерева. И всё было совершенно чёрным в сравнении с тем случаем, когда она на мир смотрела без этого волшебного стекла. И тут девочка подумала и о том, что, видимо, это потому что дерево не такое яркое, как солнце. И, сама того не зная, она с этой минуты стала
познавать мир.
Со временем наша девочка узнала очень многое. И когда она выросла совсем, она почти никогда уже не скучала. Потому что к тому времени уже точно знала, что в мире много интересного. А жизнь так коротка, что скучать в ней, или чего-нибудь бояться, не только вредно, но и преступно. И, прежде всего, вредно для себя и тех, кого ты любишь
больше всего на свете.
И с этого момента наша девочка научилась видеть прекрасное и там, где его как бы и не должно было быть. И ей стало совсем легко и интересно жить на свете. И находить радость она научилась везде. Даже там, где её и
не ждёшь.

11 ноября 2008 г.
гор. Минск.


















    ГОЛУБИ И ВОРОБЕЙ.

Голуби не только дружили с воробьём, но они даже делились с ним пищей. Они всегда из того, что доставалось им, оставляли и ему хоть немного. Хотя, конечно, могли и сами всё съесть. Но они были сознательными. И видя, что он не из их стаи, заметили, что он и отличается от них и ростом, и манерами. Но они были доброжелательными голубями. А он всё время вертелся возле них, прыгая и что-то чирикая совершенно своё. А что он чирикал, они не понимали. Но потом, когда к их стае подлетело ещё два воробья, они поняли, что это он им, этим воробьям, сообщил о том своим чириканьем, что здесь бывает еда. И хотел таким способом подкормить и их. Правда, те воробьи, что прилетели позже, были ещё меньше его ростом. И один из голубей подумал: «Это, видимо, его дети». Дети того воробья, что тут с ними вот уже на протяжении довольно долгого времени охотится за едой, которая иногда доставалась им потому, что человеческие дети, гуляющие по тротуару, едят печенье, а крошки от него падают на асфальт. И тогда этот голубь, что был старше остальных, стал ходить среди своих товарищей и отгонять их от маленьких воробьёв, чтобы и им иногда доставались крошки, падающие на асфальт. Мать маленьких воробьёв, позвавшая их сюда, сочла свою миссию выполненной. И теперь она думала только о том, чтобы самой съесть побольше. И как только появлялась возможность, она и склёвывала всё, что
попадало ей под ноги.

И тут наш голубь подошёл к ней и прогнал её от большого куска печенья, выпавшего из руки маленькой девочки, игравшей вместе с мальчиками в войну. Кроме того, он не подпустил к этому куску даже своих собратьев. И сам он не стал есть его, а дождался того момента, когда к нему подошли два маленьких воробья. И пока они ели это печенье, он отгонял всех остальных. Видимо, он был самым справедливым голубем на свете. А может, его избрали старшиной на общем собрании для поддержания порядка. Но как бы там ни было, никто в
этот раз голодным не остался.

Потом стая улетела. А три воробья стали доедать очень мелкие крошки печенья, которые для голубей не
представляли никакого интереса.

На новом месте, где они опустились на землю для дальнейшей охоты за пищей, воробьёв не оказалось. И наш рассудительный голубь уже не вмешивался в процесс, и даже сам иногда что-нибудь съедал, постоянно озираясь по сторонам в отличие от остальных голубей, что ничем не интересовались, и только всё время суетились в поисках очередной порции чего-нибудь
съедобного. И клювы их всё время были опущены вниз.

13 ноября 2008 г.
гор. Минск.



















БЛОХА, КОТОРАЯ ПУТЕШЕСТВОВАЛА НА ЯДРЕ С ВЕЛИКИМ ПРАВЕДНИКОМ ЗЕМЛИ БАРОНОМ МЮНДХАУЗЕНОМ.

Как-то пасмурным осенним вечером блоха, которая умела фантазировать и, кроме того, многое помнила из того, что с ней происходило в молодости, сидела на подоконнике раскрытого окна и рассказывала своим детям о том, как в прошлом она путешествовала по
Европе вместе со знаменитым бароном Мюнхгаузеном.
Дети её внимательно слушали и притом исподтишка посмеивались, понимая, что она преувеличивает свои заслуги как путешественница и, тем более, как спутница
великого праведника земли барона Мюнхгаузена.
Дети её не поверили ей и в том, что она вместе с ним летала на ядре над позициями противника. Так как, как считали они, её должно было сдуть ветром с ядра. Они ведь учились в школе, и изучали не только топографию и воздухоплавание, но и такие предметы,
как физика и, например, сопромат. И знали они, что чем
больше действие, тем больше и противодействие.
В способностях Мюнхгаузена они не сомневались. И давно уже прочитали всю литературу о нём, и всё то, что он сам опубликовал о себе. И знали, что их мама родилась совсем не там, где жил великий путешественник, и не тогда, когда он совершал свои подвиги. И, кроме того, с ним, конечно же, она не знакома. И даже никогда не
видела его в глаза.
И тут наша блоха вдруг оторвалась от подоконника и полетела над полями. А потом и присоединилась к стае журавлей, что пролетали невдалеке. Они летели на Юг. Дети блохи испугались, увидев, что они могут остаться одни на всю жизнь и, перестав смеяться над мамой, стали просить её вернуться назад. Но она только грустно
посмотрела им в след и улетела с журавлиной стаей.
Дети долго плакали и смотрели на улетающий клин журавлей, среди которых они едва различали свою мать. А потом они привыкли к мысли, что надо как-то жить, если уж так случилось и они остались совсем одни, потому что обидели маму своими глупыми
насмешками.
Потом, когда они выросли совсем и поняли, что в жизни всё возможно, они уж никогда больше не смеялись над теми, кто им рассказывал что-нибудь такое, что им сперва казалось невозможным. Они теперь точно знали, что возможно всё. Особенно, если чего-то очень
захотеть.
И когда у них появились свои дети, они стали им рассказывать и о том, как их бабушка летала с Мюнхгаузеном на ядре. И видели они, что их дети по этому поводу над ними не смеются, как смеялись они когда-то над своей мамой. И не смеются их дети над ними не потому, что они невежественны и верят во всё, что им рассказывают старшие. А потому, что знали они теперь очень многое, так как в их время, во время торжества науки и демократии, наступило такое положение вещей, когда при помощи открытий в физике, и не только в физике, возможно многое. И, кроме того, они были воспитанными детьми и понимали и то, что над старшими смеяться стыдно. И благодаря воспитанию и трудолюбию своему они и сами со временем научились многому из того, о чём их дедушки и
прадедушки даже и не мечтали.
А теперь уже, в наше время, каждая блоха не только может летать на ядре, но и сама быть ядром и одновременно, например, Мюнхгаузеном. Или кем-нибудь ещё из персонажей прошлого или настоящего, что само уже по себе стало сплошным волшебством, если сравнивать наше время с прошлым временем, в котором жил барон Мюнхгаузен и наша отважная блоха,
прошедшая вместе с ним через все перипетии жизни.

13 ноября 2008 г.
гор. Минск.






 








































 КУРИНАЯ СЛЕПОТА.

Куриная Слепота спросила у Розы: «Почему ты так нежно пахнешь? А я не только не издаю запахов, какие издаёшь ты, но даже и не вижу, какова ты сама. И каковы Розы вообще. Хороши ли вы собой. И каков этот мир. И не знаю я, как выглядит Солнце, что заходит за гору. Или как волны бегут вдоль реки и на поворотах размывают берега. И как мальчишки и девчонки плещутся в воде, смеясь и брызгаясь. Я и не видела никогда, как садится на ветку Соловей и радует всех своим прекрасным пением. Мало того, я и не знаю, как выглядит берёза, что так ласково шумит надо мной. А весной земля выдыхает свои терпкие запахи. И мне становится грустно оттого, что ни я, ни мои собратья никогда не видели растущей травы, что и сейчас вот щекочет мою ногу. И ты, Роза, стоишь где-то рядом, и иногда под ветром наклоняешься
ко мне, и трогаешь меня своими нежными
лепестками. И мне обидно, что вот я обделена зрением, и не могу всё это видеть и любоваться всем этим
волшебством природы.
А если бы я была зрячей, как все, я бы была самой счастливой на свете, и постоянно наслаждалась бы этим прекрасным миром. А так я только могу грустить о том, что я не вижу ничего. И не могу увидеть то, что ты постоянно видишь перед собой. И от этого я несчастна».

И Роза ей отвечала.

«Боже мой! Неужели мир так прекрасен, как ты говоришь. А я ведь думала, что кроме меня в мире ничего хорошего нет. И считала, что всё вокруг мерзко и не заслуживает внимания. И поэтому своими острыми шипами и берегла себя от этого ужасного мира. А ты вот сообщаешь мне, что всё вокруг прекрасно. И так описала всё, что я теперь хочу всё это увидеть сама. Вот всё то,
что ты, Куриная Слепота, увидела и без зрения».
«Видимо, не только глаза нужны, чтобы увидеть мир,  -  подумала Роза.  -  А нужно иметь ещё и доброе
отзывчивое сердце.
И Куриная Слепота не нашлась тут, что ей возразить и, замолчав, стала прислушиваться к приближающейся грозе, что была ещё довольно далека. Так далека, что
Роза даже и не подозревала о её
существовании.
С этого дня они подружились. И Роза тут очень многое узнала от Куриной Слепоты. И в свою очередь рассказала и ей о том, чего сама раньше не замечала. А теперь научилась не только видеть всё это, но и понимать, и описывать словами окружающий её мир. И так они, делясь впечатлениями об увиденном, услышанном и пережитом, сдружились навсегда.
Роза пережила Куриную Слепоту всего лишь на неделю. И, умирая, она закрыла глаза и лишний раз убедилась в том, что мир прекрасен даже тогда, когда ты его уже не видишь. Тем более, в том случае, когда тебе придётся в ближайшее время с ним расстаться навсегда.

14 ноября 2008 г.
гор. Минск.
















          СЛЕПОЙ ДОЖДЬ.

Шёл по тихой улице Оптимист. А навстречу
ему Пессимист. Еле ноги волочит.
-  Здравствуй, Пессимист!  -  говорит Оптимист.
-  Здравствуй,  -  отвечает ему Пессимист и
глубоко вздыхает.
-  Что ты так вздыхаешь?  -  спрашивает
Оптимист.
-  Что же мне не вздыхать,  -  отвечает Пессимист, -  когда такая погода, что в любой момент может
пойти дождь. А я даже зонтик не взял.
-  Ну, ничего,  -  говорит Оптимист. Может, дождя и не будет. Видишь, в тучах намечается разрыв. Вот-вот
и выйдет солнце.
-  А ты посмотри сюда,  -  говорит Пессимист.  -Смотри, там, у горизонта, туча совсем чёрная. И с какой скоростью она движется, видишь? Не пройдёт и минуты,
как она будет тут.
-  Не будет её тут,  -  отвечает Оптимист.  -  При
таком ветре за минуту от неё ничего не останется.
-  Тем более, ничего хорошего нечего ждать,  -
говорит Пессимист.  -  Ветер может не только тучи разогнать, но и сорвать шифер с крыши. И ударит так по голове тебе каким-нибудь куском шифера, что можно и сознание потерять. А там, глядишь, упадёшь на
мостовую. А тут и подоспеет грузовик. И задавит тебя к
чёртовой матери.
-  И это не беда,  -  говорит Оптимист.  -
Если водитель сознательный, он сразу окажет тебе помощь, и отвезёт в больницу. А там опытные врачи. И
они за неделю тебя поставят на ноги.
-  Да,  -  отвечает Пессимист.  -  А если врачи сами заболеют и не выйдут на работу, и я тогда истеку кровью, прежде чем мне окажут медицинскую помощь какие-нибудь студенты, что проходят практику в этой больнице. И ещё не имеют никакого опыта оказания помощи в таких трудных случаях, когда переломлены и
рёбра, и шея разорвана почти наполовину.
-  А почему ты решил, что травмы будут несовместимыми с жизнью?  -  спросил Оптимист.  -
Может, тебе только отрежет две руки и ногу. И всё.
-  Если бы так,  -  сказал Пессимист и улыбнулся.
-  Ну, ты и Оптимист!  - сказал Оптимист. И
пошёл своей дорогой.

Пессимист тоже пошёл в том направлении, в каком он шёл до того момента, как встретил Оптимиста. И каждый из них в эти минуты думал о своём. Но каждый
думал по-своему.
Надо тут сказать, что оба они ошибались. Ливня не было. Да и тучи ветер не рассеял. Ветер вообще скоро утих. И пошёл летний тёплый слепой дождик. С Пессимистом ничего не произошло. А вот Оптимист поскользнулся на ничтожной лужице, появившейся на асфальте после слепого дождя, и сломал себе ногу.
Пессимист, услышав это падение, обернулся и,
увидев лежащего Оптимиста на мостовой, сказал:
-  Ну, ничего. Могло бы быть и хуже. Спасибо тебе, Господи, что ты помог мне справиться с пессимизмом. А тебе,  -  добавил он,  -  повезло. Ты сломал только одну ногу. А я мог сломать обе руки, ногу и ещё остаться на всю жизнь с кривой шеей.

15 ноября 2008 г.
гор. Минск














   ДВА НАЧАЛА.

Духовное Начало кружило в пустоте. И вдруг оно столкнулось с Началом Материальным, и проникло в его плоть. И с этого момента Духовное Начало пытается
утверждать свой приоритет.
-  Я Начало,  -  говорит оно Материи.  -  Не будь меня, и ты была бы бессмысленной плотью. Я вдохнуло в
тебя Жизнь.
-  А если бы не я,  -  отвечало ему Начало Материальное,  -  в кого бы ты вдохнуло Жизнь? Да и сама Жизнь больше материальная субстанция, чем духовная. Так что ещё и не известно, кто и в кого что вдохнул. И чтобы закончить этот спор, давай лучше
спросим у Жизни, кто из нас главный.
Жизнь, которая за это время буйно расцвела, увидев, как упрямо ведут себя два Начала, не выдержав их распрей, повернулась и ушла. И тогда Материальное Начало выпустило из себя Дух и осталось только Плотью. И вот тут-то Жизнь и поняла, что только она может примирить оба Начала. И таким образом вернуть им себя. Но сама-то она в это время была от них уже так далеко, что на поиски её ушла Вечность. И когда они, наконец, нащупали её в темноте своего Сознания, тут-то и началась опять бессмысленная канитель выяснения
приоритетов.
Что происходило дальше, мы не знаем. И не знаем мы, как долго ещё продолжался бы этот спор Начал и производных от них хитросплетений материального с нематериальным в заканчивающейся уже к тому времени Вечности. Однако мы знаем, что Жизнь тогда лишь хороша, когда все несут посильную ношу, и не выясняют подробностей своего происхождения, как это любит
постоянно делать российская интеллигенция.
Если Вечность изобрела Жизнь, то Жизнью надо воспользоваться, а не мудрствовать по поводу того: есть ли она, и с чем её едят. И кто тут первый, а кто второй. Нет тут ни первых, ни вторых. Все мы с вами
ходим под Богом.

18 ноября 2008 г.
гор. Минск.



 






























         ВЕЧНОСТЬ И МГНОВЕНИЕ.

Долго спорили между собой Вечность и Мгновение за обладание Жизнью.
-  Не спорьте. Я принадлежу вам в равной степени,  -
сказала Жизнь.  -  Вы для меня равнозначны. И я не представляю себя без вас. Что я значу без Вечности или без Мгновения. Без вас и Память бы во мне умерла. Я уже не говорю тут о таких дальних моих родственниках как История, Археология, Геология и даже Астрономия. Ведь принадлежу я не только Живой Природе, но и так называемой Природе Неживой.
И тут Мгновение прервало Жизнь коротким
замечанием, состоящим из одного слова: «Пустое!» И
полетело вдаль.
-  Что я вам говорила!  -  радостно воскликнула
Вечность.  -  Видите. Вот оно. И его уж нет.
-  Да я тут,  -  сказало Мгновение, появившись как бы
ниоткуда, и опять растворилось в темноте.
-  Вечная история!  -  сказала Вечность.  -  То оно
есть, то его нет.
 -  Есть я. Есть,  -  сказало Мгновение, опять
появившись из ничего.
А надо тут сказать, что в действительности никто его никогда и не видел. Оно так мгновенно, что увидеть его воочию не может даже Вечность, которая, как
принято считать, будто бы состоит из Мгновений.
Справедливости ради надо здесь добавить ещё и то, что и Вечность никогда никто не видел. И до сих пор нет убедительного подтверждения тому, что она существует в природе вообще. Равно как и Мгновение. И о ней, о Вечности, сведения больше косвенные, чем материальные. И, тем более, доказательные. Обычно о ней говорят так, как о чувстве, а не о единице измерения Времени, о существовании которого можно было бы тоже поспорить. Так как и оно сомнительно. Ведь Время состоит из Мгновений, слагающихся в Вечность. А нам с вами так и не удалось доказать себе, что они в природе существуют. Да и что значат наши доказательства, если они разбиваются о доказательство того, что доказать существование чего бы то ни было невозможно. Ведь мы тоже только маленькая часть Природы, в которой не
доказано даже то, из чего она состоит.
Но всё становится на свои места тогда, когда мы позволяем себе поверить в то, что и мы, и Вечность, и Мгновения, и все дальние родственники и знакомые их, и не знакомые Субстанции, Понятия и Вещества
существуют. И существуют не для того, чтобы это нужно было доказывать, а потому, что мы с вами это
просто чувствуем. Вот и всё.
А само Чувство мы не можем увидеть тоже. Ведь оно разлито по Живой и Неживой Природе. И, наделив всех нас собой, оно даёт нам возможность чувствовать
всё. И себя в том числе.
Вы чувствуете это?..

20 ноября 2008 г.
гор. Минск.
























 РЭДАГЛЯКА И СИНЕМОК.

Они встретились совершенно случайно. Она проползала в узкую щель между двух стен. Спешила она туда, куда обычно спешат, если торопиться некуда. Но что-то подсказывало ей, что туда можно и опоздать. И вот она перед собой увидела Синемока. Он полз ей навстречу по той же причине. Он был молод, как и она, и ещё ничего не знал о любви. Но по каким-то малозаметным признакам, они оба почувствовали, что
после этой встречи не смогут больше друг без друга жить.
Он посмотрел ей ласково в глаза. Она ему ответила тем же. Проползая в самом зауженном месте они невольно на мгновение коснулись друг друга телами. А далее прижались так плотно, что тела их чуть не слились в единое целое, настолько узкой была та щель, где им нужно было разминуться. Нет, не подумайте, между ними ничего не произошло такого, что можно было бы отнести к предосудительному, или даже преступному, или безнравственному. Отнюдь! Наоборот. То, что между ними произошло, можно отнести только к самому прекрасному и необъяснимому чувству. Они
полюбили друг друга.
Потом у них родились дети. Но так как до этого случая никогда не выходили замуж Рэдагляки за Синемоков, то встал вопрос, как же они назовут своих детей. И после долгих споров они решили, что можно их назвать как-нибудь по-иному. Чтобы в их имени не было и намёка на то, от кого они произошли. И их решили назвать совершенно не произносимым ещё в то время
словом: люди.
Потом, со временем Редагляки и Синемоки исчезли с
земли навсегда. И вскоре о них забыли.
A теперь среди людей бытует мнение, что будто бы
они произошли от обезьян. Чушь собачья!
По большому счёту люди произошли даже и не от
Рэдагляков и Синемоков. А от любви.

22 ноября 2008 г.
гор. Минск.


































В НЕКОТОРОМ ЦАРСТВЕ, В НЕКОТОРОМ
            ГОСУДАРСТВЕ.

В некотором царстве, в некотором государстве все были здоровыми, богатыми, сытыми и веселыми. Но только они этого долго не замечали. И всё было в государстве спокойно и правильно. Старшие помогали младшим. Младшие уважали старших. Старики не мешали молодым. А молодые заботились о стариках.
Но однажды, проснувшись утром, всем почему-то показалось, что в их государстве что-то устроено не правильно. И надо тут кое-что поправить. Какую-то мелочь. Совсем чуть-чуть. И они поправили только в одном месте. Но когда они поправили в одном месте, оказалось, что исправление это пагубно повлияло на положение вещей и в других местах. И тогда в других местах тоже пришлось чуть-чуть поправить. И в третьих, и в четвёртых тоже. Да и в пятых, и в седьмых. И оказалось, что нельзя оставлять по-старому нигде. И не успели люди даже моргнуть глазом, как рухнула абсолютно вся система. И все этим были удивлены. И даже были страшно возмущены тем, что так всё связанно друг с другом. Но изменить уже ничего они не
смогли.
И тут нашёлся совсем маленький мальчик, который и объяснил им всем их основную ошибку, что и привела к таким непредвиденным и пагубным последствиям. Он, этот мальчик, взял коробочку домино и, поставив костяшки вертикально близко друг к другу, повалил одну из них. И все увидели, как тут же стали падать и остальные, с шумом толкая друг друга. А мальчик сказал: «Вот так же и в жизни, как в домино, ничего нельзя трогать из того, что устоялось. И какие бы идеи не возникали в ваших головах, в жизни ничего изменять не надо. Жизнь никогда не менялась и меняться не может. Она установлена не нами. И нам её не изменить. А называть это всё можно как угодно. Но малейшее вмешательство в саму жизнь всегда будет приводить к
катастрофе».
Люди внимательно и долго слушали мальчика. И снисходительно улыбались. А потом продолжили свои реформы, будучи уверенными в том, что у них всё-таки рано или поздно всё наладится. Просто не надо никого слушать, а надо поступать так, как подсказывает вам
разум. И, в конце концов, всё и произойдёт.
Прошли годы. Бывший мальчик, забыв о своём детстве, вырос и стал заметным политиком. И добился он даже того, что в их государстве вот уже на протяжении нескольких лет идут реформы по его рекомендациям. И все ждут, что на этот раз уж обязательно всё получится.
Не может, думают они, так продолжаться бесконечно.
Но в это время уже другой мальчик советует взрослым ничего не менять в их государстве и жить по-старому. А взрослые и этого мальчика не слушают. И ведут себя серьёзно, а не играя с костяшками домино. И вопросы они решают коллегиально. Но у них почему-то
ничего пока тоже не получается.
Потом вырос и этот мальчик. Но всё оставалось как
прежде. А если бы жизнь менялась, подумали мы, то каждый последующий подросток не поступал бы точно так, как поступал тот, кто был до него.
В том и неизменность мира, что его постоянно и безуспешно хочется изменить.

28 ноября 2008 г.
гор. Минск.


























СТАРОСТЬ НЕ РАДОСТЬ.

Состарились они быстро. Но старости они не боялись. Они её уважали. И вот теперь, когда она пришла и к ним, они лишний раз убедились в том, что и она по-
своему хороша.
И если говорят «жил старик со старухой», то забывают сказать, что они жили ещё и тогда, когда не
были стариками.
И тут они спросили у неё: «Почему ты пришла так быстро?»
И Старость им отвечала: «Вы не поверите. Но меня нет. И вообще меня не бывает. Я это выдумка ленивых и глупых людей. Нормальные люди до смерти не знают старости. И вы забудьте обо мне. И живите так, как жили прежде. Живите молодыми до последнего вздоха. Есть люди, которые не ждут старости, и она к ним так и не приходит. А другие ждут её, чтобы получить пенсию. Ну, допустим, для органов пенсионного обеспечения нужно, чтобы к вам пришла старость, иначе
вам не выдадут пенсию. Но не более того».
«Хорошо,  -  сказал старик.  -  Я с тобой согласен». И
подтвердила его слова старуха.
«Если ты считаешь, что тебя нет, то и мы с тобой спорить не будем. Нам-то что! Нам так ещё и лучше. Нам приятно не замечать, глядя друг на друга, что ты уже к нам пришла. И если быть откровенным до конца, то мы тебя и не замечали до того момента, как ты сама не ввязалась в этот разговор. А если мы пару раз и вспомнили прошлое, и упомянули тебя, то это ещё не повод для того, чтобы появляться неожиданно и вдобавок ещё и говорить о том, что тебя нет. Если тебя нет, то об этом и не может быть речи. Это и так видно. Беда не в тебе, и не в том, что тебя нет. А если и есть беда, так она в том, что Молодость прошла, а не в том, что пришла Старость. Ты лучше скажи мне, не
встречала ли ты, когда шла сюда, нашу Молодость?»
После такой тирады Старость несколько смутилась и, не зная, что ответить, замолчала навсегда. А старик со старухой стали дальше жить-поживать и добра
наживать.
А добра наживать они стали потому, что они открыли салон, где людей избавляют от Старости. И дела у них теперь идут хорошо. Услуги в их салоне платные. Но плату они берут небольшую, а, значит, и репутация у них не подорвана. В их салоне продляют Молодость при помощи пластических операций. И Старость уже к ним больше не приходит никогда. А если порой и заглянет
кто-нибудь пожилой, то уж точно оттуда выйдет молодым.

5 декабря 2008 г.
гор Минск.


























          МАШИНЁНОК ДОБРОГЛЯД.

Машины всей стаей бросились на поляну и за две минуты уничтожили всю траву. Затем они зарычали и,
посвистывая, помчались в сторону леса.
-  Заходи с обеих сторон!  -  закричал Грузовик. И все с визгом и скрежетом, увеличив скорость, стали ломать кустарники и врезаться в вековые стволы, обрывая на них кору, и погружаясь в мякоть плоти молодых побегов, окружавших вековые дубы, которые целое столетие
радовали собой всё живое и неживое вокруг.
Распоясавшийся Оппель, обрывая ветки малины своими закрылками, бросал их себе под живот и выплёвывал на них из выхлопной трубы всякую гадость, из-за чего они сразу теряли цвет и скукоживались. И прямо на глазах у всех умирали. А он всё больше и
больше свирепел и кричал:
-  «Братья! Тут хорошо. В городе уже ничего кроме грязного асфальта не осталось. Там просто дышать нечем. А тут такой воздух! У меня даже спёрло дыхание. И голова кружится. И я и сам не понимаю, что я делаю. Так мне хорошо. И, надеюсь, что и вам не хуже. Ломайте всё. Расчищайте дорогу. Мы дойдём до конца. Мы дойдём до океана. Мы и там погуляем на славу. Я уже тысячу лет так не веселился. Никаких правил. Никаких тебе гаишников, штрафных стоянок и замков на заднюю пару. Делай что хочешь. Братцы! Об этом можно было только мечтать. И вот всё наяву. Мы свободны! Мы классическое стадо бизонов. И можем крошить всё на своём пути. И уже никто нас не загонит в вольер. Никто нас не удержит в порыве к свободе. И никаких
пассажиров. И, тем более, водителей. Долой рули!»

И тут все дружно стали отламывать и выбрасывать рули. И, не сбавляя скорости, понеслись вперёд. Но это уже не было движением только вперёд. Это было хаотическое движение, где каждый каждую секунду сталкивался с кем-нибудь другим. И, набивая друг другу шишки, они всё больше и больше рычали и визжали тормозами. А потом, нажимая на газ, опять неслись
безоглядно до следующего рокового столкновения.

И так продолжалось довольно долго. До полной темноты. Потом, когда уже ничего не было видно, кроме звёзд на небе, взбесившиеся автомобили, моргая кое-где ещё не совсем погасшими фарами, тяжело стонали и источались последними каплями горючего на исковерканную опушку леса, где кое-где ещё скрипели поломанные стволы вековых деревьев. И ни один житель рощи не решался подать голос, или хотя бы пошевелиться и вылезть из той щели, в которую он забился ещё днём, спасаясь от этого необычного и неожиданного нашествия городских автомобилей, где-то там, в городе, поломавших ограду охраняемой стоянки, и с бешеным визгом примчавшихся сюда, чтобы излить свою обиду и на хозяев, что меняли их как перчатки каждые полгода, и на гаишников, что постоянно
придирались к ним из-за всякого пустяка.
И только одна маленькая машинка, которую ласково называли в их стане «Машинёнок Доброгляд», стояла теперь поодаль от этого беспредела, и горько плакала по поводу поведения своих старших товарищей и наставников. Ей было бесконечно стыдно за всю их популяцию, что дошла до такого беспредела и погубила сама себя, притом, так безответственно навредив и живой природе. Особенно лесу. А ведь все они знали, что именно лес вырабатывает кислород, без которого ни одна из них завестись не могла бы, как бы не был совершенен её
двигатель, и к какому бы классу она не относилась.
Машинёнок Доброгляд долго ещё стоял у дороги, а потом развернулся и медленно поехал в сторону города, что там, у горизонта манил его своими загадочными огнями. В дороге он думал о жизни. И о том, как мы нередко не ценим то, что имеем. И о том думал он, чем всё это может закончиться, благодаря нашей беспечности. И благодаря нашему безоглядному желанию покорять пространства, не взирая ни на что. Ни на неразумность
наших поступков, ни на нашу безудержную жадность.

8 февраля 2009 г.
гор. Минск.

































СКАЗКА О ПРИРОДЕ.

Радуги бросились в небосвод. А из-под кроны зелёного клёна вылезло утро. Зевнув в последний раз и размяв плечи, оно побежало по берегу реки, цепляясь своими широкими одеждами за кустарники и большие серые камни, разбросанные вдоль берега.
Маленькая голубая волна, увидев бегущее утро, мгновенно юркнула между двух больших волн и опустилась на дно. Дно недовольно заурчало и стало выбрасывать из себя песок, что доходил до поверхности вод. И там, замечая бегущее по берегу утро, опять
опускался на дно.
Вскоре дно успокоилось и продолжало лежать мирно, лишь иногда посасывая донную живность, оберегая таким образом её от крупных хищников, что плавали вдоль и поперёк в поисках пищи.
Когда утро добежало до горизонта, оно оглянулось и, увидев неспешно идущий вслед за ним день, скрылось в
расщелину между двух скал.
В это время на берегу тонкая бледная Травка потянулась к Солнцу. От напряжения ей даже закружилась голова. Но она продолжала движение, чтобы достигнуть намеченной цели. Солнечный Луч бросился ей навстречу и ухватился за ту её часть, которая не приобрела ещё сочный зелёный цвет. И стал всасывать её в себя. Травка взаимно цеплялась за Луч. Отчего он даже несколько позеленел. А она в это время наливалась соком и почувствовала себя лучше. И я бы даже сказал, она почувствовала себя хорошо. Если не сказать больше. Она почувствовала себя счастливой. Он тоже каким-то шестым чувством определил её новое состояние и загордился. Но тут же взял себя в руки и прогнал эту недостойную его мысль, понимая, что заслуги его здесь по сути никакой и нет. Ведь он только маленькая часть большого Солнца. Да и само Солнце тоже капля в море в сравнении со всей Вселенной. И только Травка, подумал он, прекрасна и ценна. Ведь она живая в отличие от него. Да, он горячий, думал он. Но что в его тепле толку, если бы не она. «Ну что он
 может,  -  дальше думал Луч.  -  Ну раскалять камни, чтобы к обеду было невозможно по ним ходить девочке, которая собирает полевые цветы. А Травка другое дела. Даже в самую невыносимую жару она прохладная. И, вдобавок ко всему, в ней в полдень прячется всё живое от меня и моих собратьев, что, как и я, не могут ничего с собой поделать и продолжают греть, пока не появится
какая-нибудь туча и не преградит нам путь».
Так рассуждадал Луч, продолжая питать Травку своей энергией. А она молча наполнялась силой и росла и
зеленела  на глазах.
О чём в это время думала Травка, мы тут говорить не будем. Мы этого не знаем. Ведь Травка, при всём при том, была женщиной. А о чём думает женщина, когда её питает мужской взгляд, отдавая ей ещё вдобавок и своё тепло, так она и сама этого не знает. Не любит женщина рассуждать, когда ей хорошо. А Травка
была женщиной. Луч тоже был парнем что надо. И поэтому мы и оставим их наедине, и закончим наш рассказ здесь о том, что произошло на небольшой поляне рядом с лесом и весёлой речкой в ясный полдень, когда туча задержалась где-то в пути заворожённая пеньем птиц. И таким образом позволила Лучу не только познакомиться с бледнозелёной одинокой Травкой, но и влюбить её в себя. И ещё сделать её притом счастливой
и стройной как модель.
Счастья и вам, дорогие мои слушатели!

9 марта 2009 г.
гор. Минск.





           МАМА.

У всех есть мама. И у Ветра тоже есть мама. Но он не знает об этом. И поэтому мечется по свету. А когда он найдёт свою маму, он скажет ей: «Здравствуй, мама! Я твой Ветер. Я так долго тебя искал. И где я только не бывал. Я видел как мама тюлениха греет своих тюленят. Я видел как жеребёнок бежит за мамой. И я его спросил: «Не видел ли ты мою маму?»  -  «Нет,  -  ответил мне жеребёнок.  -  А моя мама вот»,  -  сказал он, и показал на свою маму копытцем. Тогда я обратился к Солнцу, и спросил у него, не видело ли оно мою маму. И Солнце мне ответило, что, может быть, и видело. «Но маму твою увидеть трудно,  -  сказало оно.  -  Потому что она такая же, как и ты. Невидимая. Можно только почувствовать её ласковые прикосновения и понять, что это твоя мама. А если ещё до того, как ты найдёшь свою маму, ты увидишь кого-нибуть в печали по причине того, что он потерял тоже свою маму, посочувствуй ему и не пролетай мимо, а коснись его щеки своей нежной, хоть и невидимой щекой, и нашепчи ему на ухо что-нибудь ласковое и обнадёживающее. И пусть он в твоём шёпоте услышит незабываемый голос своей мамы. И даже если мама его уже умерла, он всё равно будет надеяться увидеть её хотя бы раз, чтобы никогда больше с ней не расставаться. А
свою маму ты когда-нибудь встретишь,  -  продолжало говорить солнце.  -  Только, будь добр, думай и о других. Ты знаешь, скольким уже, потерявшим надежду встретить свою маму, я вернуло веру в то, что они её найдут? А тепло сердец настоящих друзей может заменить, хоть частично, тепло материнского сердца. И если ты где-нибудь встретишь даже не свою маму, которой нужна твоя любовь, отдай ей её. И помоги ей обрести, таким образом, себя. И тогда ты обретёшь и свою маму.
А теперь лети. И не теряй надежды».

17 марта 2009 г.
гор. Минск.





             СТАРЫЙ СНЕГ.

Старый помятый Снег почти всю зиму пролежал под разбитой машиной, хозяин которой уже почти забыл о ней. Он купил себе новую машину. И всю зиму проездил на ней без потрясений и происшествий. А старая так и
простояла до весны недалеко от его дома, на пустыре.
И вот пришла весна. И Старый обледеневший Снег увидел как вокруг всё тает. И как свежий, ещё даже вчерашний, снежный покров становится ноздристым, а потом, к полудню, течёт ручьями и ручейками и уносится куда-то в водосточные колодцы и исчезает там навсегда.
Он же, наш снег, тут, под разбитой забытой машиной, лежит себе в прохладе и только ещё больше сжимается, превращаясь в неприступную ледяную масса. Судьба отмерила ему такую учесть: погибать не сразу от первого горячего весеннего солнца, а долго избегать смерти, и наблюдать, как зима, побеждённая весной,
 уходит навсегда в историю, которая неизвестно когда началась, и неизвестно когда и чем закончится. И тут он заметил, что он зафилософствовался. Машина же, которая и была причиной его столь долгого существования, тоже последнее время задумывалась о
судьбах природы.
А вокруг уже расцветала весна. На деревьях появились почки. Трава позеленела и пошла в рост. Кроме того, люди сняли зимние одежды. И женщины оделись так, что он, Снег, и не думал до этого момента что они могут быть такими нежными и телесными. И только благодаря тому, что он долго сохранялся под машиной, он увидел то, о чём его собратья, прожившие правильную
жизнь, даже и не подозревали.
Пролежал он под машиной почти до середины лета, постепенно сокращаясь по форме, но всё больше и
больше становясь прочным по содержанию.
И когда однажды в жаркий июльский день его обнаружили играющие в войну мальчишки, то они так ему обрадовались, что стали раскалывать его на части и прикладывать куксками к своим разгорячённым щекам. И к другим местам детских воспалённых тел. И тут, умирая, он познал ещё одно неимоверно прекрасное
чувство. Чувство человеческого тепла.
Умирал он молча и с достоинством.
А старая машина простояла ещё несколько лет на том же месте. И потом её свезли в металлолом, когда на
этом месте решили строить высотный дом.
И только один мальчик, который когда-то тоже прохлаждал себя июльским снегом, дожил до того дня, когда такие истории опять стали нужны людям, прошедшим через все перепетии цивилизации и пожелавшим теперь снова вернуться к первоисточнику
всего сущего. К природе.

23 марта 2009 г.
гор. Минск.






















        НОЧНАЯ СКАЗКА.

Ночью все кошки серые. А все Сказки страшные. Они даже сами порою боятся себя. И ждут утра, чтобы и в своих глазах не выглядеть так жутко. Ведь даже они понимают, что в самом страшном главное не сам Страх, а то, что он в человеке воспитывает. В одном он воспитывает Трусость и Предательство. А в другом, наоборот, Мужество и Отвагу, и желание защитить слабого, помочь запутавшемуся в своих чувствах, доверившемуся подлецу, получающему удовольствие оттого, что ему удалось другого вывести из равновесия и, таким образом, подчинить его волю своей воле. И получить из этого ещё вдобавок ко всему и материальную выгоду. Конечно, тот, кто так поступает с ближним, он и сам всё время чего-нибудь боится. И боится до такой степени, что сам уже не является нормальным человеком. Так как нормальный человек настолько гармоничен, что он не способен на трусость и предательство сам, и не может позволить кому бы то ни было другому унижать людей. Тем и отличается человек от нелюдя.  Да и просто так, по определению, он иначе и не может.
Так думал Страх, живший в одной Сказке, которая лежала на книжной полке возле кровати маленькой девочки. Ему было не безралично, какое впечатление произведёт эта Сказа в будущем на девочку, спящую теперь тут рядом с ним, когда она подрастёт и как-нибудь перед сном возьмёт эту сказку в руки и перечитает её сначала. Переживал он и за то, не наделает ли она в жизни ошибок. И тут он испугался сам и подумал: имеет ли он вообще право существовать. Но сомнения его быстро рассеялись после того, как он вспомнил, что в сказке, к которой принадлежал и он, есть и другие понятия и персонажи. Такие, например, как Мужество, Любовь, Благородство, Оптимизм и многое другое. И понял он тут, что бояться ему за девочку не стоит. Ведь рядом с ней по жизни пойдут и все остальные, а не только он. Но и оставлять её без себя, то есть без Страха совсем, он тоже не хотел, понимая, что без страха можно наделать ещё больше ошибок, чем с ним. Одна из них это полное бесстрашие. А оно заставляет человека порой не останавливаться ни перед чем. И ведёт нас иногда к преступлениям. И тут он подумал ещё и о том, что человек полностью не должен избавляться ни от чего. И от него в том числе. Но всё должно быть в человеке в соответствующей пропорции. И потерять только нельзя в жизни одного. И этого надо больше всего бояться на свете. Потерять нельзя Совесть. А если она с вами, то она вам безошибочно подскажет, как поступить в том или ином случае. И он, Страх, тут же и прилёг прямо в темноте возле спящей маленькой девочки, и спокойно
заснул.

29 ноября 2009 г.
гор. Минск.




















НЕ СВИНОЕ ЭТО ДЕЛО.

Раньше Свиньи жили на деревьях, а на зиму улетали на Юг. Но потом у них появился повышенный аппетит. И они были вынуждены слезть с деревьев, чтобы удовлетворить свои запросы в обильной пище, лежащей тут же прямо под деревьями, на которых они до сих
пор сидели. Надо сказать, что Свиньи преимущественно селились на дубах. Так как Дуб самый красивый и очень долговечное дерево из всех пород, составляющих наши леса. А Свиньи умели выбирать лучшее из того, что попадало им под руку. Руки у них тогда были. Но из-за своей жадности они часто получали по рукам. И со временем руки у них отсохли. Крылья из-за обжорства тоже становились всё меньше и меньше. А потом превратились в уши. Хрюкать Свиньи научились не сразу. Сперва они, подражая Тиграм, свирепо рычали и издавали устрашающие звуки низкого регистра. Но когда настоящие Тигры показывали им раскрытые пасти, как тут же они переходили на визг. И с тех пор не только не рычат, но даже и бояться посмотреть на небо, в котором когда-то властвовали. И после того как Свиньи потеряли способность летать, они остались там, где их и застала катастрофа. То есть расселились по всей земле. Иногда во сне они летают и теперь. Но только во сне. А, просыпаясь, тут же продолжают есть всё подряд, чтобы как-нибудь хоть немного ослабить тоску по тем временам, когда были они (и тут вы не поверите мне) легче колибри. Но жадность и обжорство довели их до
их нынешнего состояния.
Подавая обжаренную Свинью к столу, теперь её порой украшают перьями птиц в память о тех временах, когда Свиньи ещё относились к пернатым. Теперь же они относятся к домашним животным. Грустно, но факт. Такое порой случается и с людьми, когда они живут как Свиньи. Люди теперь пересели в самолёты и автомобили. А некоторые даже собираются в невесомость, чтобы не так чувствовать тяжесть своего порой
перекормленного тела.
То ли дело лошади. Или, к примеру, слоны. Они-то питаются очень умеренно и сохраняют трудоспособность и прекрасный внешний вид. Я уже не говорю о таких прелестных существах, как фазаны или, например, гремучие змеи. Говорят, что уже почти невозможно встретить в небе птицу-тройку. Повсюду вертолёты и самолёты. И всё чаще и чаще встречаются и летающие тарелки. В будущем вычислительная машина сама решит, что тебе ещё облегчить в твоей жизни, чтобы ты только лежал, как
свинья и, вспоминая прошлое, хрюкал.
Сохранять в себе душу и тело в первозданном состоянии, дело это человеческое. Так что подумай, дружок, пока лежишь в своей детской кроватке
и хрюкаешь, как поросёнок.
Подумай ты об этом, чтобы не вырасти со временем полноценной свиньёй.

30 ноября 2009 г.
гор Минск.

























НОВОГОДНЯЯ ИСТОРИЯ.

В ночь перед Новым годом меня неожиданно посетил мой Дед-Отморозок. И напугал он моих внуков своим неимоверно красным носом, пахнущим
фейерверком, самогоном и табаком. И попросил
он меня распить с ним праздничный тост, предварительно разлив содержимое его почти пустой бутылки в не совсем наполненные бокалы моим вином. Дальше он начал нести такую "шехерезаду", что Снегурочка упала в обморок, а Дед-Мороз вызвал одновременно скорую помощь, милицию и пожарную команду. Когда же они все прибыли, мы все вместе выпили всё то, что было у меня припасено на три праздничных дня. Но этого оказалось мало. И тогда врач скорой помощи выставил на стол все запасы медицинского спирта на неделю вперёд. Милиция внесла свой вклад конфискованным получасом ранее шампанским у не совсем трезвого водителя, попавшегося им на пути. К утру все были друг другом довольны и больше всего благодарны моему Дедушке-Отморозку за то, что он так счастливо нас собрал всех вместе. А Снегурочка очень быстро пришла в себя и выпила всё, что оставалось в бокалах. И только я всё время бегал на кухню за закусками и чтобы помыть, в очередной раз,
кучу посуды для свежей еды.

Потом мы все вместе пили чай с тортом.
С Новым годом вас! Друзья!

29 декабря 2009 г.
гор. Минск.







            







































            СКАЗКА О ТОМ, КАК Я ОПОЗДАЛ СОЧИНИТЬ
    СКАЗКУ ДЛЯ СВОЕЙ ВНУЧКИ.

Я хотел сочинить сказку для своей внучки. И всё откладывал эту затею на потом. А когда понял, что уже откладывать некуда, то вдруг заметил, что внучка моя выросла. Нет, времени не прошло много. Прошло каких-нибудь полгода. Но внучка моя, и я заметил это сразу, стала взрослей и рассудительней. И особенно в поведении стала она совсем иной. И, я бы даже сказал, время сделало из неё юную и прекрасную девушку. Чуткую и весёлую. Красивую и душевную. Снисходительную и мудрую. В общем ту, для которой моя сказка оказалась бы теперь
несвоевременной.
И я решил её не писать. Но не писать о своей внучке вообще я не смог потому, что очень люблю её маму. Которая так же прекрасна, как и дочь. И я лишний раз решил таким образом признаться в любви к её матери. Тем более, что в эти минуты я достаточно пьян. Так как сорок минут тому назад выпил с её мамой в честь праздника весны. В честь 1-го мая. А внучке своей я, слава Богу, успел написать уже некоторое количество
сказок ещё до того как она подросла.
Счастья и вам, дорогие мои женщины!

1 мая 2010 г.
гор. Минск








         



        СТАРЫЙ ПЕНЬ.

На поляне, где росли ромашки, стоял Старый Трухлявый Пень. И он, как Хозяин поляны, больше всего на свете любил свои ромашки. И что он только не делал для того, чтобы избавиться от себя, и таким образом сделать поляну безупречной. И рубил он себя под корень, и подсеивал вокруг себя семена ромашек. Но ничего не помогало. Мало того, вокруг него ещё росли и грибы. И это тоже его раздражало. Ведь порой люди сюда приходили за грибами и топтали ромашки. А дело в том, что Хозяин Поляны не представлял себе своей жизни без любимых им цветов. Можно даже сказать, что кроме ромашек он ничего не любил. Конечно, он любил природу вообще. Он был мудрым Старым Пнём. И ни на кого не обижался. И вскоре он понял, что природа упорнее всего именно там, где её хотят извести или изменить. А на поляне всё чаще и чаще стали появляться люди, так как вокруг пня порой вырастали белые грибы. И ромашки уже не просто гордились своей красотой. А к осени принесли ещё и пользу людям настоями от  простуды, приготовленными из них.
А возле пня появились со временем молодые дубочки. И, говорят, прошли годы, и на месте бывшей поляны выросла шумная Дубовая Роща. И новый Хозяин, новый пень, от недавно спиленного Старого Дуба, ничего не имеет против того, чтобы в его владения приходили молодые
влюблённые и объяснялись там друг другу в любви.
Вот такая история о, казалось бы, Трухлявом Пне, и о прекрасных ромашках, растущих вокруг него, заставила меня снова взяться за перо, и обратиться к вам с пожеланием не забывать, что в природе, да и в жизни вообще, всё связано между собой, и не может
существовать одно без другого.

27 сентября 2010 г.
гор Минск.




        И  О ТОМ, КАК Я РАЗУЧИЛСЯ СОЧИНЯТЬ
                СКАЗКИ.

Вы думаете, я вам сейчас расскажу о том, как я разучился сочинять сказки? Отнюдь. Я вам расскажу совсем другую историю. Я вам расскажу о том, что теперь волнует меня больше всего. Дело в том, что я влюбился. И влюбился раз и навсегда. И хоть я считаюсь дедушкой для моей внучки, но даже и она, мне кажется, понимает, что произошло что-то очень важное, что и внесёт в нашу жизнь совсем другие краски. Женщина, которую я полюбил, может сделать меня счастливым. И мы сможем наши отношения построить более ответственно и без обиняков. И не нужно будет больше скрывать от меня, например, то, что у Эвиной мамы есть любимый человек, с которым она вот уже больше года встречается. И скрывает это она от меня потому, что щадит мои чувства к ней. Но их уже нет. Этих чувств. А теперь, когда каждый получит всё, что он пожелает, это и будет, как говорится, всем сестрам по серьгам. Так что сказки я сочинять не разучился. А просто, как я уже ранее писал в одной из своих сказок, моя внучка повзрослела. И тема, которую я затронул здесь, как раз и является той темой, что отражает действительность. А действительность это всегда сказка, если посмотреть на вещи под правильным углом зрения. А чтобы научиться это делать, вот и нужно принимать, как бесценный подарок свыше,
способность влюбляться снова, и снова. И любить.
Вот, по сути, видимо, и всё, что мне вдруг захотелось сказать после того, как любимый мной человек, Оленька, ушла от меня домой к своему сыну, Кеше, в соседний подъезд нашего дома, в котором она с ним живёт. А до этого мы выпили с нею грамм сто шестьдесят коньяка на двоих, больше у нас не было. И потом пили пиво и ели
вкусную горячую домашнюю колбасу и жареные грибы.
Когда она ушла, я обнаружил, что она у меня забыла свою сумку. И я позвонил ей по телефону и сказал об этом. И она ответила мне, что ей эта сумка завтра будет нужна на работе. Видимо, в ней какие-то документы. И притом сообщила мне, что она сейчас в ванне. И тогда мы решили, что я поднесу сумку к подъезду, а Кеша выйдет и возьмёт её у меня. Так мы и поступили. И я не смог тут избавиться от соблазна представить себе её, не
сумку, а Оленьку, сейчас в ванне.
И я знаю точно одно. Что и ей, и мне вот уже несколько дней ночью плохо спится. Ведь наступил момент, когда нам надо будет принимать важное решение. Я, правда, уже такое решение принял. И ей об этом на днях сообщил. А ей еще предстоит его принять. Но торопиться не надо. Время, как говорится, терпит. И я тоже терплю. Тут не до капризов, когда речь идёт о самом важном в жизни. О любви. Да и ремонт в нашей квартире будет продолжаться ещё до нового года. А сейчас только
сентябрь.
Вот и ночь. Двадцать три часа тридцать пять
минут, кажется, двадцать шестого числа.
Компьютер всё никак не показывает дату правильно. Покажет и тут же отключается. И я не успеваю заметить пятёрка или шестёрка стоит в конце. Да это и не важно. Важно то, что в душах наших опять неспокойно. И это вот, видимо, дорогого стоит. И
является признаком того, что мы ещё живы.
Ну что ж. Тут я и закончу сочинять, дорогой читатель. Дабы не быть тебе слишком навязчивым. А,
может быть, даже и скучным.

26 сентября 2010 г.
гор. Минск.








РЫЖИК.

В солнечный летний полдень на поляну усыпанную цветами вбежала светловолосая двенадцатилетняя девочка. Ещё вчера она была обыкновенным ребёнком. Вчера ещё она совсем беззаботно собирала цветы, прыгала через ручей и смеялась таким задорным смехом, что даже самые угрюмые из взрослых облегчённо
вздыхали, и на лицах их появлялись сдержанные улыбки.
Не замечая цветов, девочка смотрела в голубое бездонное небо и впервые удивилась его бесконечности и чистоте. И почувствовала она тут, что должно произойти что-то необыкновенное, что-то настолько
важное!..
И она ждала.
И вот на поляну, усыпанную цветами, опустился мальчик. Он был рыжий, весь в веснушках, с большими рыжими обвислыми  ушами. В левой руке он держал
скрипку.
Мальчик и сам не знал, откуда он и зачем он сюда
пришёл.
«Как тебя зовут, мальчик?»  -  спросила девочка.
Он посмотрел на неё, улыбнулся и почесал
кончиком смычка кончик носа. И в свою очередь спросил:
«А как тебя зовут?»
«Это неважно!»  -  воскликнула девочка. И
почувствовала, что не сможет больше жить без этого
неуклюжего сероглазого музыканта.
«Вчера ещё меня звали Верочкой. А сегодня я
Незабудка. А ты ведь Рыжик? Правда, мальчик?»
«Да, я рыжий».
«Нет, ты меня неправильно понял. Я сказала
Рыжик».
«Ну, Рыжик... Не всё ли равно...»
«О нет, мальчик! Это совсем не всё равно. Ведь ты
мог не придти, и я бы не была Незабудкой. А небо не было бы таким голубым. И вокруг нас не было бы так тихо... Послушай… Ты слышишь, как молчит этот кузнечик?.. Он молчит обо мне... А как смеётся ромашка! Ты слышишь, как она смеётся? Нет, это совсем не всё
равно, как смеётся ромашка».
«Я понимаю. Ты хочешь сказать, что сейчас лето, и
поэтому так хорошо»,  -  сказал мальчик.
«Да! И ты пришёл сюда потому, что ты Рыжик!  -
воскликнула девочка.  -  Но ты молчишь».
«Я не молчу... Я играю... И, вообще, я не Рыжик. Я Вова. А уши у меня потом будут меньше. Когда я
вырасту, они прижмутся к голове».
«Нет, ты Рыжик. И у тебя будет Муза. У каждого
мальчика должна быть Муза».
«Когда я вырасту, и уши мои прижмутся к голове,
я буду кочегаром»,  -  ответил рыжеволосый музыкант.
«Почему, мальчик?»
«Кочегары чёрные. И я своего добьюсь. И ты тогда
не будешь надомной смеяться».
«Я не смеюсь. Ты мне очень нравишься. Ты такой
хороший. Ты должен добиться своего...»

Когда солнце опустилось за горизонт, лягушки подняли невообразимый гам. А ночью пошёл дождь. И
уже утром можно было собирать грибы.

1966 г.


















          ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДЕНИСА
        В ЗЕРКАЛЕ.

Квартира, в которой жил Денис, была обыкновенной. Но зеркало, висящее на стене, оказалось волшебным. Сразу Денис этого и не заметил, и считал его обыкновенным зеркалом,
как и все зеркала на свете. Но однажды, убегая
от своего старшего брата Глеба, он так разогнался, что, не сумев вовремя затормозить, ударился головой о зеркало, и оказался там, внутри, по ту сторону комнаты. Короче  говоря, оказался в комнате отражённой в зеркале. Он, конечно, страшно удивился. Но ничего уже не будучи в состоянии изменить, стал наблюдать за тем, что же будет дальше. И тут ему захотелось узнать, побежит ли за ним его старший брат Глеб. А Глебу в ту пору было уже пять лет. И, постояв несколько секунд
молча, он к удивлению Дениса, не стал больше обращать на него никакого внимания. И тогда Денис поманил Глеба рукой и сказал: «Мне больше не нужна бельевая прищепка. Можешь её взять себе». Но Глеб и теперь не обратил на него никакого внимания. И Денису даже показалось, что Глеб его не видит вообще.
«Глеб,  -  сказал Денис,  -  возьми прищепку».
Но Глеб не ответил ему и, отойдя от зеркала, стал играть в кубики.
И тут только Денис понял, что произошло что-то необыкновенное.
Сначала он выхватил у Глеба прищепку,
подумал Денис, а потом, уже убегая от него, ударился головой о зеркало. Но оно не разбилось и даже не набило ему шишку на лбу. А потом Глеб перестал им интересоваться вообще. Правда, теперь Глеб находился там, по другую сторону зеркала, рассуждал Денис. Но он ведь его видит, и даже слышит, как тот стучит кубиками по полу. И тут Денис подумал: «А что если Глеб, оставшийся там, в основной комнате, не видит ничего того, что происходит тут с Денисом, и поэтому и не обращает на него никакого внимания?» Но почему же, подумал Денис, Глеб не видит его? И тут он сам ответил себе на этот вопрос. Потому что его в комнате нет, значит, и отражаться некому! И всё-
таки он понимал, что на самом деле он есть. Только, как он теперь это себе представлял, находится за зеркалом, в ненастоящем мире. И, посмотрев вокруг себя, Денис увидел рядом с собой Глеба, который так же, как и тот Глеб, что там, в настоящей комнате, сидит тут на полу и строит из кубиков дом. И тогда Денис подошёл к этому Глебу и, остановившись рядом с ним, захотел подать ему кубик. Но Глеб даже этого не заметил и продолжал заниматься постройкой дома из кубиков сам, как будто никакого Дениса рядом с ним не было. И тогда Денис понял ещё одну свою ошибку. Он понял, что этот Глеб, и кубики, с которыми он тут играет,
отражённые. А тот, настоящий Глеб, находящийся по ту сторону зеркала, как видел теперь Денис, делает то же самое, что и этот. И, как даже показалось Денису, делает всё чуть-чуть раньше, чем делает этот Глеб. А этот просто повторяет за ним всё то, что делает тот. «Так какой же я всё-таки сам?  -
подумал Денис.  -  Настоящий или отражённый?» И, посмотрев в зеркало, он лишний раз убедился, что там, в настоящей комнате, другого Дениса нет. Если там другого Дениса нет, рассуждал Денис, значит,
я настоящий. Ну что ж, подумал Денис, надо
что-нибудь предпринять. А Глеб в это время
встал и вышел в другую комнату.

Здесь надо сказать, дорогой читатель, что зеркало, в которое влетел Денис, находилось в спальне, и было оно абсолютно круглым. Висело
оно на высоте одного метра от пола. И Денис в него
никогда бы не смог влететь, потому что в то время он был намного ниже ростом. Но, убегая от Глеба, он залез на стул, который стоял недалеко от зеркала и, потеряв равновесие, упал не в сторону настоящей комнаты, а в сторону отражённой. И сделал он это с такой силой, что, проскочив через толстое зеркальное стекло, не почувствовал даже никакой боли. Глеб же, несмотря на свои пять с половиной лет, был в то время очень рослым мальчиком и свободно мог заглянуть в зеркало, стоя на полу. И он заглянул в него. Но, как мы уже говорили, он там никого не увидел.
Что же делать дальше, подумал Денис, и
стал переставлять стулья. Стулья двигались беззвучно и так легко, как будто они не имели веса. И тогда Денис составил из них в середине комнаты космический корабль, залез в него и стал играть в космонавтов. Когда, наигравшись, он захотел поставить все стулья на старые места, а потом уже залезть на тот стул, который он оставил возле зеркала в настоящей комнате, и посмотреть, что же делается там, дома, то он в ужасе увидел, что стул, который стоял возле зеркала, движется к нему. Потом стул этот остановился, и на нём оказалась бабушка. Бабушка протёрла очки и развернула газету. Немного почитав, она легла на кровать и вскоре уснула. И здесь Денис увидел, что из его космического корабля видна в зеркале вся та настоящая комната. Ведь корабль был построен так, что Денис мог видеть из него всё. Всё, что происходит там. И он увидел, что и там, в настоящей комнате, спит на кровати настоящая бабушка, а газета и очки упали на пол и лежат возле свернувшейся калачиком кошки, которая дремала так же, как и бабушка, только на полу. И тогда Денису очень захотелось вернуться к себе домой, разбудить настоящую бабушку и рассказать ей всё, что с ним произошло по эту сторону мира. Но когда он захотел приставить к зеркалу стул, унесённый бабушкой, он понял, что у него ничего не выйдет. Поднести стул к зеркалу ему ещё удавалось. Но стоило ему только попытаться взобраться на этот стул и заглянуть в основную комнату, как стул этот тут же оказывался снова на старом месте, посередине комнаты, в которой теперь был Денис.
И здесь Денис попробовал разбудить спящую тут на кровати бабушку. Но это ему тоже не удалось. Он хотел было заплакать. Но он был таким мальчиком, которые плачут только в очень крайних случаях. И он сдержался и, взобравшись на край кровати, на которой спала тут бабушка, ещё раз, уже отсюда, посмотрел в зеркало. И там он увидел настоящую бабушку, которая, в отличие от этой, громко храпела.
«Бабушка, проснись!»  -  крикнул Денис, и
стал раскачивать матрац, на котором он стоял. Но та бабушка спокойно храпела, и тот матрац был совершенно недвижим, несмотря на то, что этот матрац вместе с Денисом и этой бабушкой прыгал чуть ли не до потолка. К слову говоря, на том матраце, который был там, в настоящей комнате, не было никакого Дениса. И Денис понял, что пока кто-нибудь не войдёт в настоящую комнату и не поставит на старое место настоящий стул, который
убрала бабушка, когда решила почитать телевизионную программу, ему, Денису, самому никак не взобраться тут на этот стул, и не попытаться тем же путём, ударив головой о зеркало, вернуться домой. И Денис глубоко вздохнул и прилёг возле этой бабушки и тоже вскоре уснул.

Когда он проснулся, бабушки уже рядом с
ним не было. А стул стоял возле зеркала на
старом месте. И Денис радостно вскочил на
него и, ударив головой о зеркало, почувствовал страшную боль. Когда боль немного утихла, он увидел, что находится он на старом месте, тут, в ненастоящей комнате. И тогда он с ещё большей силой ударил о зеркало второй раз. Но уже другой стороной головы. И произошло то же самое. И теперь он заплакал. И всё-таки он был не тем мальчиком, который может долго плакать потому, что ему больно, или оттого, что ему что-то не удаётся сделать сразу. И он очень скоро успокоился и стал думать о том, как же ему вернуться домой каким-нибудь другим способом, а не при помощи ударов головой о зеркало. И он решил: надо снять зеркало и перевернуть его. И потом уже попробовать пройти через него домой. Ведь если дверь открывается в одну сторону, думал Денис, то и зеркало должно открываться тоже только в одну сторону. И, сняв с гвоздя зеркало, он перевернул его, и там оказалась дверная ручка, за которую он и потянул. Зеркало сразу открылось. И Денис свободно пролез через край дырки и, наступив на стул одной, а потом и второй ногой, увидел, что зеркало за ним
быстро захлопнулось. И теперь уже он
посмотрел в него ещё раз, но с этой стороны,
и увидел у себя на лбу две большие шишки. В
это время в комнату вошла мама и позвала
его обедать. Но когда она увидела у Дениса
на лбу две большие шишки, она страшно испугалась. А он хотел рассказать ей обо всём, и о том, в том числе, как он побывал в отражённом мире. Но, подумав, что она ему всё равно не поверит, он не стал ни о чём рассказывать. А ещё он промолчал потому, что он очень хотел ещё раз побывать там, на той стороне, и понять, что же это такое,
отражённые в зеркале предметы, которые
двигаются так же, как и эти предметы, и такого же цвета, и такой же величины, но всегда почему-то зависят от нас, и находятся только там, где мы их поставим в настоящем мире. И никогда сами не падают, не ломаются и не разбиваются, как это случается с теми вещами, которые окружают нас здесь. И всё-таки, думал Денис, хорошо, что я ничего не рассказал маме. Пусть лучше она не знает, как я нашёл способ залезать в отражённую жизнь.

На следующий день, как только Денис проснулся, он подошёл к зеркалу, залез на стул
и, постучав тихонько головой о стекло,
провалился в отражённую комнату. В руке у
него была конфета. Её он взял у бабушки ещё
вчера вечером, и с ней заснул. И теперь, глядя в настоящую комнату с отражённой, он стал есть эту конфету. И пока он её ел, дважды в комнату вбегал Глеб. Но Денис смотрел на него и, ничего не говоря, продолжал есть конфету потому, что он уже знал, что Глеб его всё равно не видит. Когда же Глеб выбежал из комнаты, Денис перевернул зеркало и вылез из отражённой комнаты в настоящую. Зеркало за ним захлопнулось, и он с удивлением увидел, что у него в руке неразвёрнутая конфета, которую ещё вчера вечером он взял у бабушки, и которую только что съел там, в ненастоящей комнате. Но я же её съел,
подумал Денис. И тут он понял, что съел он не
её, а ту, отражённую в зеркале конфету. А эту он ещё не ел, и может теперь съесть и её. И он уже развернул её, чтобы съесть, как вдруг подумал, что можно ведь ещё раз съесть ту, отражённую конфету. А если она больше не отразится, подумал Денис. И всё-таки, когда он снова залез на стул и поднёс руку с конфетой к зеркалу, он увидел, что она отразилась. Правда, была она шоколадной, и оттого что Денис её развернул и держал в тёплой руке, начала таять. Но Денис всё же влез в зеркало и, быстро съев конфету, сразу вылез назад, чтобы съесть ещё и эту, уже почти совсем растаявшую в его ладони. И здесь ему
захотелось съесть ещё одну, третью, отражённую конфету. А надо сказать, что Денис больше всего на свете любил конфеты. И он опять залез в зеркало и снова съел ту отражённую там конфету. И так он проделал ещё раз пять или шесть. И только потом съел и эту
настоящую конфету, которая совсем уже растаяла и совершенно размазалась по его руке. Потом он пошёл на кухню и помыл руки с мылом. А когда мама позвала всех на завтрак, и стала кормить детей очень вкусной манной кашей, Денис совершенно не мог есть. И не съел больше двух чайных ложек, так как его уже изрядно тошнило от конфет, которых наелся он таким
удивительным способом, про который даже не решался рассказать Глебу, хотя этого ему хотелось больше всего.

На следующий день Денис залез в зеркало
сразу, как только все сели смотреть детскую передачу. Была суббота, и все собрались у телевизора. Шёл спектакль о мальчике
умевшем фантазировать, и поэтому с ним происходили необыкновенные вещи. И все
думали, что это очень интересно. И Денис
тоже сначала сел, чтобы посмотреть
детскую передачу, но потом он передумал и
пошёл в спальню. И все решили, что у него нет фантазии и поэтому ему не интересно смотреть спектакль. А он тем временем
подошёл к зеркалу и, взяв с собой большую эмалированную кружку, стоявшую недалеко от зеркала на швейной машине, залез на стул и, пройдя в отражённую спальню, а затем, выйдя в отражённую комнату, в которой стоял отражённый телевизор, прошёл мимо отражённых мамы, папы, бабушки, Глеба и Алиски, своей младшей сестры, и вышел во входную дверь отражённой квартиры. А там
уже, выбежал на лестничную площадку, и открыв неплотно закрытую дверь в бабушкину квартиру (в которой кроме бабушки жил ещё и неженатый папин брат Сеня), прошёл в
бабушкину кухню, и за холодильником, возле
стены, ведущей к батареи центрального отопления, взял большой бумажный мешок с грецкими орехами, которые бабушка хранила для Нового года, чтобы потом завернуть каждый орех в серебряную или золотую бумажку от шоколадных конфет, и с помощью ниточек развесить их на ёлке. А
потом уже, после праздника, по одному срывать и раздавать их детям.
Тут надо сказать, что Денис не хотел ждать до Нового года. И, взяв большой бабушкин молоток, лежавший тут же на подоконнике, стал разбивать им орехи и есть их. Когда он съел уже больше половины кулька, от сквозняка захлопнулась наружная дверь бабушкиной однокомнатной квартиры. А Денис знал, что сам он не сможет открыть эту дверь изнутри, даже если поставит стул, залезет на него, и будет крутить ручку замка двумя руками, так как дверь эта от
бесконечного беганья детей из одной квартиры
в другую совершенно испортилась и
открывалась теперь с большим трудом.
И тогда Денис решил:  «Подожду-ка я пока бабушка сама, или кто-нибудь другой, не откроют эту дверь снаружи». И, убрав скорлупу от орехов, он включил бабушкин телевизор и стал досматривать спектакль. Передача подходила к концу. И когда всё закончилось, Денис выключил телевизор, и тут же к двери снаружи подошла бабушка и, открыв её, вошла в квартиру. Денис хотел спрятаться за шкафом. Но, вспомнив что бабушка не настоящая, он прятаться не стал.
 А когда она, войдя в квартиру и не заметив Дениса, прошла на кухню, и там, наткнувшись на край стола, нечаянно разбила стакан, Денис осторожно открыл наружную дверь и вышел на
лестничную площадку. Потом он вошёл в
дверь своей отражённой квартиры и, пройдя
мимо отражённых мамы, папы, Глеба и
Алиски, подбежал к зеркалу и, быстро повернув его, влез в спальню. И тут же в спальню вбежал настоящий Глеб, и стал рассказывать Денису о том, какой умный и ловкий мальчик был в спектакле, который показывали по телевизору.
«Я знаю»,  -  важно сказал Денис. И ничего больше к этому не прибавил. И, побежав к
бабушке через настоящую квартиру, увидел,
что она уже подмела осколки разбитого стакана, и высыпает их в мусорное ведро. Кулёк же с орехами, как увидел Денис, лежал на старом месте, и даже не был открыт. Молоток тоже лежал на месте, хотя Денис хорошо помнил, что, уходя из отражённой кухни бабушкиной квартиры, он забыл его туда положить.
«Про орехи,  -  подумал Денис,  -  бабушка
ничего и не знает».

Утром следующего дня Денис проснулся раньше других и, быстро одевшись, полез в
зеркало. Было воскресенье, и все дети на целый день оставались дома. Но папа сегодня должен был уйти на работу. И Денис это знал. А надо сказать, что Денис уже давно мечтал побывать у папы на работе потому, что папа его работал столяром и делал рамы для портретов. И давно уже обещал Денису когда-нибудь сводить его с собой на работу и показать ему там, как он работает. И дать
ему большой молоток и гвозди, чтобы Денис
сам забивал их в доски. И вот сегодня Денис
решил: «Схожу-ка я к папе на работу». И
поэтому он встал раньше всех и уже успел
одеться и залезть в зеркало.

К папе его пропустили сразу. И, пройдя
прямо в цех, Денис увидел там дядю Славу,
тоже работавшего вместе с папой. А надо
тут сказать, что дядя Слава был очень
хорошим человеком и любил детей. Он часто угощал их конфетами. И никогда не приходил в дом к Дениске без конфет, не смотря на то, что у него самого тоже были дети, и они,  конечно, тоже любили конфеты. Но дядя Слава любил угощать всех. И он спросил у Дениса:
«Ты к папе?»
«Да»,  -  ответил Денис.
И тут дядя Слава подвёл его к тому
верстаку, за которым работал папа.
А папа удивился, увидев что Денис пришёл к нему на работу, но ничего не сказал, а дал ему
молоток, гвозди и несколько палочек, чтобы
тот сам сбил раму.
Денис, конечно, обрадовался и тут же
взялся за работу. Но сначала у него ничего не получалось. И даже два раза он угодил
молотком себе по пальцу. Но всё-таки потом он приспособился и сделал всю раму сам. Затем
папа подошёл к круглой электрической пиле и
стал пилить длинные палки на куски, чтобы из
них уже делать красивые рамы. А Денис всё
время помогал папе, подавая ему одну палку за другой. Потом все стали уходить с работы домой. И папа вместе с Денисом тоже оделся и пошёл домой.
Когда же Денис с отцом подходили к дому, папа вдруг попросил его, чтобы он пошёл домой один. А сам папа ушёл в сторону почты. И Денис не стал с ним спорить и, быстро вбежав на пятый этаж, открыл отражённую дверь и вошёл в отражённую квартиру, где и увидел он, что мама и папа, и Глеб, и Алиска ещё спят. И он понял, что в отражённой квартире ещё утро. И папа ещё даже и не вставал. И не
уходил на работу. Но он, Денис, тем не менее, уже там побывал и славно там он поработал.
И тут ему захотелось узнать: а что же
сейчас происходит в настоящей квартире? Но, когда он пролез через зеркало, он увидел, что там тоже все ещё спят. И папа, конечно же, на воскресник ещё не ходил. И тут Денис вспомнил и то, что всё это было там, в отражённом мире. И он не стал больше удивляться, и лёг в кровать, и крепко заснул.

На следующий день всех детей водили в детский сад. Но вечером, когда дети и взрослые опять собрались вместе, Денис подошёл к Глебу, и рассказал ему о волшебном зеркале и о том, как он наелся там конфет и орехов, и как ходил к папе на работу, и помогал ему там пилить длинные красивые палки, и как папа дал ему гвозди и молоток, и как он, Денис, сам сделал раму. И Глеб долго смеялся и потом сказал, что Денис очень смешно врёт, и пошёл на кухню, чтобы рассказать обо всём маме. Но Денис его остановил и сказал, что если он хочет, то Денис может и его взять с собой
туда, по ту сторону зеркала, и показать ему, как всё выглядит там, на другой половине жизни. Но Глеб на это не согласился ещё и потому, что был старше Дениса на два года и понимал, что такое вообще невозможно. И тогда Денис сказал ему, что у него нет никакой фантазии, и поэтому он не верит в то, что
это возможно. И что нужно только встать на стул и несильно ударить головой о зеркало. Но Глеб и теперь с ним не согласился. И тогда Денис, пожав плечами, подошёл к Алиске и, взяв её за руку, вместе с ней залез на стул. А Глеб смотрел на них и говорил, что это невозможно. Но когда Денис тихонько ударил Алискиной головой о зеркало, и Алиска сразу
же оказалась там, на той стороне квартиры, а потом и сам он залез туда, то Глеб сказал, что всё равно это невозможно, и пошёл в другую комнату, и стал там рисовать ракету. А
Денис взял Алису за руку, и повёл её на кухню
той квартиры, в которую они только что
влезли. И там они увидели маму. Но она их
даже не заметила. И тогда Денис взял крупу в кухонном шкафу, и высыпал её через окно
птицам. А мама ему и теперь ничего не сказала потому, что ей ведь было всё равно. И потому, что там, в настоящей комнате, Дениса и Алиски сейчас не было, и ничего из шкафа не пропадало. А потом Денис повёл Алиску в ванную. И, включив тёплую воду, стал бросать в неё всё подряд: мочалку, платяную щётку, полотенце, пылесос. Потом он стал всё это вылавливать оттуда щипцами для белья. А когда к ним вошла мама, она им ничего не сказала. А взяла платяную щётку и вышла за дверь. Алиске очень понравилось, что можно всё делать и мама ничего не видит. И она предложила сделать ещё что-нибудь такое, чтобы запомнилось надолго. Но Денис сказал: «На сегодня хватит». И они пошли домой.
Когда они вернулись, уже наступил вечер. Потом они легли спать. И там, в кровати уже, Алиса сказала:
«А мы маму сегодня обтрихили».
Она хотела сказать обхитрили, но у неё получилось наоборот. И после этого они друг
другу ещё раз улыбнулись и стали о чём-то шептаться. А Глеб подумал что они, видимо, просто секретничают или играют в какую-то интересную игру.

В следующее воскресенье Денис не лазил в зеркало потому, что он забыл про него; и ещё потому, что по телевизору показывали интересные мультики, и не нужно было ничего волшебного, чтобы провести весело время. А позже показали фильм про войну. И это было ещё интереснее. Но вечером Денис тоже не вспомнил про зеркало, так как мама и папа повели всех детей в цирк. И там было так смешно и интересно, что Денис подумал:
«Даже в зеркале так  не бывает». А когда они вернулись домой, Денис долго ещё смешил взрослых, изображая из себя то обезьянку, то клоуна, передразнивающего слона. И делал он это очень смешно. И папа сказал:  «Когда Денис вырастет, его нужно будет отдать в цирк. И пусть он там смешит людей за деньги». Но Денис не верил в то, что
он так хорошо подражает другим, и даже застеснялся, и не стал больше кривляться, а
пошёл к игрушкам и начал играть в войну.

Когда Денис вырос, и после долгой разлуки, наконец, опять вернулся домой, он, прежде всего, зашёл в спальню и посмотрелся в то волшебное зеркало, которое до сих пор висело на старом месте. Теперь, чтобы посмотреться в него, ему пришлось очень-очень согнуться, так как теперь он уже был офицером морского флота, и рост его был один метр шестьдесят семь сантиметров. Дома он не был много лет. И сейчас он сам не понимал, почему в детстве это зеркало казалось ему волшебным. Но на всякий случай он постучался в него головой.
И тут в спальню вошла бабушка. И они,
бросившись друг другу в объятия, залились
слезами умиления и радости.
«Бабушка!  -  шептал Денис.  -  Я люблю тебя, бабушка... Прости меня, прости...»
«Что ты, что ты»,  -  говорила бабушка, вытирая слезу маленьким голубым платочком.
И здесь они вместе вспоминали, как Денис в детстве врал всем о том, что он лазил в это зеркало, и что с ним там происходили всякие удивительные вещи.
Потом они, обнявшись, сидели весь вечер возле телевизора. А когда кончилась последняя передача, бабушка уложила Дениску в кровать, и долго ещё просидела возле него, пришивая пуговицы к рубашкам неженатого папиного брата Сени.
Ночью Денис во сне опять видел детство, и снова был маленьким, и все вещи ему казались большими. И только бабушка почему-то оставалась такой же хрупкой, как эта бабушка, которую он застал теперь здесь, когда приехал домой после долгой разлуки с ней.

Всю ночь он во сне шептал: «Бабушка,
прости меня... Прости меня, бабушка... Прости...»

1975 г.

































  Вилла на вагоне.


    (драма с КОМИЧЕСКИМ оттенком)




























    П  Е  Р  В  О  Е    Д  Е  Й  С  В  И  Е.

(Открывается занавес. Женский голос. На сцене двое. Говорят о режиссёре)


- Как настоящий бифштекс отличается от сосиски, так сегодняшний театр отличается от настоящего лицедейства. Все берутся за классику!.. А что играть кроме Чехова? Где ещё правда так проста и беспощадна как у него?.. А зрителю нужно зрелище. Зритель привык, чтобы герои или убивали друг друга, или хотя бы подличали. А у него ничего, кроме его всепоглощающей любви, не получается... Вот и допрыгались мы с вами до этого вагона. Видите ли, он принципиальный! Он не пойдёт на компромисс. Он не признаёт того, что в мире всё изменилось, и театр служит теперь новому зрителю. Он считает, что зрителя вообще нужно презирать, как бы он не менялся. И тогда, и только тогда, театр будет жить. Он считает, что если идти навстречу пожеланиям публики, то театр надо закрывать. Самому зрителю никакого театра не нужно вообще… Ну ничего. Мы не сдадимся. Мы и сами будем жить, и его спасём. Да и никто и не спорит! Конечно, он гениален. И должен страдать. Но страдания, рано или поздно, должны обратиться в радость. Иначе кому они нужны, эти страдания. Вы слышите меня, Николай?..
  -  Слышу.
  - Слушайте. Я знаю, вы вежливый молодой человек. И вы не обидите пожилую женщину. У вас есть душа. И сердце у вас есть. Нежное сердце. И мы с вами поставим Владимира Ивановича на ноги. Мы сами напишем ему пьесу. И будем играть её на крыше вагона. Зритель придёт. Я уверена в этом. Он не сможет не придти. Спектакль будет рассказывать о счастливой любви. Там не будет больных и несчастных, чёрствых и бездушных. Там все будут любить друг друга. И жить там будут люди в мире и согласии. И каждый поймёт, что достаточно только из этого двуосного вагона выйти на крышу, как жизнь вас понесёт по просторам Вселенной. И надо только захотеть. И всем хватит пищи. И духовной
пищи в том числе...

Уже темнеет… А Владимира Ивановича всё нет...
Давайте мы с вами, Николай, поднимемся на крышу, и будем смотреть на звёзды. Мы будем
любоваться их красотой. И вы обнимете меня своими крепкими руками…
  -  Но у меня ведь только одна рука.
  -  Не важно. Всё равно вы обнимете меня обеими руками. И мы начнём писать пьесу. А потом мы сюжет её перескажем Владимиру Ивановичу. Но так, чтобы он был уверен в том, что он сам сочинил эту пьесу. И он будет нам с вами объяснять, как в ней играть роли. Да и ролей там будет всего только две. Там вы будете обнимать меня обеими руками. И зрители поймут, что для того чтобы любить, не нужно даже рук. Для любви нужен совсем другой орган. А он у вас есть. И у Владимира Ивановича он тоже есть. Для любви нужна душа. А она
бессмертна…
Вы слышите меня, Николай?.. Слушайте. И запоминайте… Я вам буду диктовать первые страницы нашей с вами пьесы. Как я уже говорила, там кроме нас с вами не будет никого. Да и слов там тоже почти не будет. Там будут одни жесты. Но они будут такими выразительными, что в зале всё потечёт от рыданий. И не от рыданий скорби. А от рыданий восторга. Творческого восторга. Когда слёзы текут не потому, что кого-нибудь жалко. А совсем наоборот. Потому, что всё так хорошо, что обыкновенной радости становится мало для того, чтобы выразить восторг по поводу происходящего. И тогда вот и включаются слёзы восторга. Это и есть найвысшая форма прекрасного. И мы с вами добьёмся такого результата. А Владимир Иванович только ахнет, увидев то, что мы ему покажем. По сути мы уже начали с вами писать эту необыкновенную пьесу. И совсем не важно, как она будет называться, и к какому жанру в драматургии её можно будет отнести. Дело не в этом. А дело в том, что все эти модные течения на театре гроша ломанного не стоят в сравнении с подлинной игрой. Когда она не вымучена теориями, а вытекает из самой жизни. Повседневной жизни простых, и в то же время не простых людей. Так как каждый индивидуален… Но Владимир Иванович гений. И, глядя на него, нельзя написать заурядную пьесу. Его жизненный опыт не даёт нам с вами, Николай, такой возможности… Вот и сердце
ваше вам подсказывает, что надо писать иначе…
          - Но как иначе?..
          - Как?.. Это вы спрашиваете у меня?.. Разве
у меня необычное сердце, а не у вас?..
- Так-то оно так. Но сперва у меня было такое же сердце, как и у вас. Правда, оно было больное. И его пришлось заменить на то, что и находится у меня теперь вместо него в груди. Но это моё сердце ничего не чувствует. Оно механическое. И стоит только мне вовремя не заменить батарейку, как оно остановится.
- Правильно! Вы правы. Но пока оно бьётся,
вы способны мыслить по-новому. А чувствовать даже острее, чем вы чувствовали тогда, когда у вас было своё сердце. Вы чувствовали индивидуально. А теперь вы чувствуете серийно. И, следовательно, не можете ошибиться по поводу того или иного явления или события в жизни. Теперь вы эталон стандартизации действительности. И всё, что происходит в жизни, происходит и в вашем сердце, хотя бы потому, что питается оно той энергией, что производится из общего источника. Из газа. Я бы даже сказала из газовой трубы. И философия театра построена теперь тоже на трубе. Вернее, на её содержимом. И всё теперь в мире вылетает в трубу. И Бог нашего времени это Миллер. И у него ещё, как водится, есть двенадцать апостолов. И один из них - Медведев. А кто там Иуда, ещё придётся нам с вами, дорогой Николай, определить. Так что не спорьте со мной, а начинайте, наконец, писать пьесу. А кто там в кого влюбился, или кто кому изменил, это такие пустяки в сравнении с главным, что о них уже и вспоминать тошно.  Одних только телесериалов на эту тему немерянное количество выпускается теперь. И так они похожи друг на друга, что просто голова кругом идёт, когда сидишь и смотришь их по всем программам с утра до вечера. Да и ночью тоже, когда не спится. А Владимир Иванович в это время обычно храпит громче всех. И своим
храпом заглушает звук телевизора.

Кажется идёт Владимир Иванович. Посмотрите,
Николай, в окно. Это не он?
         - Нет, это не он. Это путевой обходчик.
Опять, видимо, нас будут переставлять на другой путь. В какой-нибудь ещё более глухой тупик. Где Владимир
Иванович вообще нас не найдёт ночью.

         - Николай! Вот послушайте, что я вам предлагаю сочинить дальше. Как будто вы идёте по асфальтированной дорожке где-нибудь в Беловежской пуще. И навстречу вам из лесу выходит не зубр, а Владимир Иванович. И нечеловеческим голосом он у вас спрашивает, не знаете ли вы где тут ближайший туалет. А вы ему отвечаете, что здесь для зубров туалеты не предусмотрены. А он вам говорит, что он не зубр, а театральный режиссёр. А вы ему не верите и говорите, что у театральных режиссёров совсем другой запах. И джинсы у них, как правило, новые. И тоже пахнут хорошо. А он вам отвечает, что запах его джинсов был другим, но до того, как он встретил вас, и стал вас расспрашивать о туалете. А в это время терпенье у него лопнуло. И поэтому такой запах. И что как режиссёр он не удивляется, что это так. Всегда, когда что-нибудь лопается, запах нехороший. Но вы ему всё равно не верите и считаете, что он всё-таки, наверное, зубр, а не Владимир Иванович. И это вы с зубром разговариваете как с Владимиром Ивановичем, так как это единственный человек, которому вы до сих пор доверяете, и знаете, что он вас никогда не сведёт с правильного пути, и не заведёт туда, где зарплата большая, а играть нечего. И где другие актёры всё-таки играют. И получают они большие зарплаты. И вот вы оглядываетесь и видите, что уже не зима. И сзади, по дорожке, к вам бегу я. Но не в своём образе и возрасте. А в возрасте вашем. Даже меньшем. И мы с вами обнимаемся. А вы, обнимая мою лёгкую талию, целуете меня прямо в мои молодые губы. И целуете даже так, как теперь иногда показывают по телевизору. Целуете с помощью языка. И это нам с вами нравится и напоминает зверей, которые нередко лижутся. А они, видимо, знают в этом толк получше нас с вами. И тут мы просыпаемся. И оказываемся в этом вагоне. И вы мне рассказываете ваш сон. Ну как? Вы согласны
написать такой эпизод для пьесы?
          - Согласен.
          - Так давайте же репетировать!..

(з а н а в е с)

























В  Т  О  Р  О  Е     Д  Е  Й  С  Т  В  И  Е.

             (заходит Владимир Иванович)

- Здравствуйте, Владимир Иванович! Как вы поживаете. Как ваше здоровье. Не болит ли у вас сердце. Может, вы хотите чаю. Так там осталось немного. Можно его разогреть. Я вам положу две ложки сахара. Вы ведь любите сладкий чай. Очень сладкий. И ещё там кусочек сыра остался. И хлеб. Хлеб, правда, чёрствый. Ещё позавчерашний. Да и вообще хлеб стали печь какой-то невкусный. Вот раньше был хлеб. Бородинский, например. Бородинский это был бородинский, а не какое-то там недоразумение. Да только ли хлеб! А какие авторы были!.. Соллогуб, например. Тургенев. Разве теперь такие авторы?.. А возьмите хотя бы железные дороги. Тогда ведь поезда ходили по расписанию. Не было такого случая, чтобы какой-нибудь вагон забыли на запасном пути, как вот нас с вами. И столько времени никому до нас нет дела. Переставляют с места на место, совсем не беспокоясь о том, что в нём живут люди. И им ведь тоже надо как-то жить. И не как-то, а творчески. Люди ведь это не болванки тебе какие-нибудь, которые можно переставлять как вагоны. Люди это существа. И у них есть душа. А душа требует комфорта. И не просто комфорта. А душевного комфорта. Душа должна трудиться. А что же получается. Вы слушаете
меня, Владимир Иванович?..
  -   Слушаю.
  -  Ну, так вот. Слушайте… Так о чём же это я говорю?.. Ах, да!.. Вы хотите чаю?.. Так где же я вам возьму его, когда и к электричеству мы не подключены уже два года. И бойлер испортился. Да и дров нет. И когда ещё о нас там вспомнят и привезут горячий обед. Помните, Владимир Иванович, как нас кормили в Баден-Бадене? А в Ницце?.. Ааа!.. В Ницце, конечно, кормили лучше. Но всё-таки и в Варшаве обслуживание было достойным. Как говорится, ешь солому, но не теряй фасону. Это польская пословица, Владимир Иванович. Она  говорит о многом. И, прежде всего, о польском характере.
  -  Я знаю её. Польшу.
  -  И всё-таки я поделюсь с вами едой. У меня ещё осталось два сухарика. Белых. Так что один из них я отдаю вам. Правда, не помню, куда я его положила. Или я их съела ещё вчера оба? Или сегодня?.. Ну, неважно!.. Да!.. Так в Польше, значит, нас кормили клёцками. Вы помните, Владимир Иванович, те клёцки? У нас ещё тогда Гамлет заболел. И вам самому пришлось играть его. Умора была, а не игра. А у вас тогда желудок болел от этих клёцок. Вы их очень много съели. И вы всё время убегали со сцены при каждом удобном случае. И неудобном тоже. Потом газеты писали, что мало того, что вы необычно поставили Шекспира, так вы ещё и Гамлета сыграли гениально. Как будто бы там у него, за кулисами, какое-то неотложное дело. И поэтому он всё время уходил со сцены. И возвращался каким-то облегчённым. А потом постепенно напряжение нарастало. И та каждый раз. И этот новый театральный приём
критики дружно оценили как гениальный.
Нет, конечно, Владимир Иванович, если вы не хотите, я не буду разогревать вам рассольник. Можете съесть его и холодным. Мне не жалко. Не у меня будет
калит, а у вас. А, может, и язва…
Вот, я помню, в детстве я питалась по часам. Минута в минуту. И была кругленькой, упитанной, как поросёнок. А теперь вы посмотрите на меня. Нет, лучше и не смотрите. Что тут смотреть. Нечего смотреть. Одна кожа да кости. Какая кожа! Кожи тоже нет. Одни ошмётки. Разве это кожа?.. Кожа это когда не за что ущипнуть. Вот это кажа. А это какая-то туалетная бумага второго сорта, а не кожа. И то уже, видимо
 использованная дважды…
Нет, вы правы. Раньше у меня была редчайшая кожа. Бывало сам Собинов, как дотронется на сцене до меня руками, так сразу на два тона выше берёт. В зале удивляются. Говорят, это невозможно. А оказывается всё
возможно, когда у вас такая кожа…
Вы меня извините, Владимир Иванович, но всё
меняется в жизни. Вы согласны со мной, дорогой коллега?
  -  Да, согласен.
  -  Ну, спите, спите. Не буду я вам больше мешать. Вы поели, видимо, там уже что-нибудь. Или не поели? Когда бродили по путям в поисках нашего вагона и чего-
нибудь съедобного.
 -  Поел.
  -  Ну и, слава Богу. Спите, спите, бедный вы наш
гений.




























 


  Т  Р  Е  Т  Ь  Е    Д  Е  Й  С  В  И  Е.

      (Владимир Иванович спит и во
         сне разговаривает сам с собой)

- Ах!.. Да куда же вы пошли! Идите ближе к авансцене! И не задерживайтесь там. Прямо и падайте в оркестровую яму. Как в омут. Там вас поддержат. Я уже договорился с барабанщиком. В крайнем случае упадёте на литавры. Это не больно. А вы, Дездемона, тоже не стойте как сирота казанская. Вы ему подыгрывайте. Подыгрывайте! Ну, я не знаю как! Скажите что-нибудь. Или заплачьте, наконец. Слёзы никогда не помешают. Они смягчают нравы. А зритель, как вам известно, состоит из населения, а не из небесных существ. А население это не только благородные дамы, но и всякая сволочь, что ничего не чувствуют, пока её чем-нибудь не разжалобишь или не огреешь по голове. Это потом они могут вам отдать и душу, и деньги, и даже жизни. Но это потом. А теперь их надо чем-нибудь завлечь. Отвлечь. Привлечь. Ну, я не знаю! Но вы не стойте. Двигайтесь.Перебирайте руками. Ногами пошевелите!  Плечами. Ну, делайте что-нибудь! Вы видели как репетирует Виктюк?.. Не видели?.. Ну, и не смотрите. Не в этом дело. А дело в том, что вы сегодня играете так, как будто вы со вчерашнего дня ничего не ели. Я уже не
говорю про сегодня…
Стоп!..
Давайте теперь пройдём вторую сцену. Начнём с того места, когда он думает, что он мыслит о главном. А, в самом деле, в это время он думает о разных пустяках. Так попробуйте же выразить это чувство через мимику… Как?.. Ну, я не знаю как. Покажите ему язык, например. Или сплюньте три раза через плечо. Или ещё что-нибудь сделайте. Подумайте о полёте в Космос, например, на дирижабле. И всё это выразите на своём лице. А сами в это время думайте, что это не серьёзно. А так просто
пустячок.
Как бы в шутку. А зритель пусть думает всё, что ему заблагорассудится. Какое вам дело до зрителя. Зритель может вообще не приходить. Что ему наши трудности. Что ему наши бессонные ночи. Что ему до того, что мы жизнь положили на это проклятое искусство. На это бессмысленное занятие, от которого не останется даже мышиного помёта, когда кончится первый акт и все уйдут в буфет за бутербродами. И другими закусками и напитками. Я уже не говорю о тех зрителях, что никогда и не ходят в театр, а просто сидят дома и жрут свою водку. А вы всё равно играйте. И знайте! Это нужно. Это очень важно. Это архи важно. Это нечеловечески важно. Нет! Не для людей. Что люди! Это важно для Вселенской.
Для Мироздания…
Так. Хватит болтать. Разговорились. Давайте ещё разок всё сначала. С самого начала. И только на этот раз уже без всяких разговоров. И чтобы все молчали. И я тоже удержусь от коментариев. И от поспешных выводов на счёт искусства, и его значения и ничтожности одновременно.



















Ч Е Т В Ё Р Т О Е   Д Е Й С Т В И Е.

   (Владимир Иванович проснулся и
оказался на крыше вагона)

- Ах!..  Какое небо!.. Какие звёзды!.. Такие звёзды бывают только во сне. И то не в каждом сне. А в сне творческом. В таком, где всё нереальное, даже звёзды, перестаёт быть реальным. И этот вагон. Он всё время летит. Летит туда, где нет забот. И никаких жизненных обстоятельств. Как будто обстоятельства могут быть не жизненными или живзненными. Обстоятельства это обстоятельства. И они не делятся на градации. Природа вечна. И не надо делить её на аспекты, периоды, эпохи и всякую ерунду. Она даже не зависит от времени. Время тоже придумали дураки. Какое время! Подумаешь, хочется кушать. И в середние века тоже хотелось кушать. И в древнем Риме, и до этого хотелось кушать. Ну и что? А ничего. Посмотрел на звёзды и хоти себе кушать. А вы вот сидите тут и глупо глядите на небо вместо того, чтобы как нормальный человек позаботиться о своём желудке. Так нет же! Вы художник! Гениальный художник. Тоже мне Страдивари без штанов и Мадильяни без скрипки. Лучше бы стал инженером. Как мама просила. Был бы сыт теперь. И маму бы навестил. А так даже и не знаешь, где её похоронили. И что там теперь на её могиле. Бомжи сидят и закусывают. Или вообще ничего нет. И никакой могилы. Распахали поле просто. И только вороны летают и клюют по зёрнышку, пока не склюют всю жизнь вашу. Как будто и не было вас вообще никогда. Или прожили вы в какой-то Жмеринке. И умерли, как все нормальные люди в свои семьдесят семь лет. Так нет же! Подавай ему вечность! На меньшее он не согласен. Он гений!.. А что такое гений? Это такой же человек, только ещё хуже. Глупее. А главное с неимоверными амбициями. И всех он берётся учить. Хотя сам по существу ничего не знает. Знает только себе долдычить постоянно под нос какие-нибудь заклинания. И всё! А когда нужно решить практический вопрос, провести, например, электричество, или там зашить штаны, так где он? Его нет. Он гений! Ну так и сиди себе на крыше и
смотри голодный на звёзды, если ты гений.
Ах! Что это за запах. Кажется, кислые щи. Со сметаной. Горячие. Как в детстве. Когда ещё мама была
жива.































 П  Я  Т  О  Е   Д  Е  Й  С  Т  В  И  Е.

(На крышу к Владимиру Ивановичу
    поднимается его бывшая жена)

- А!.. Милая! Здравствуй! Ну, садись, Оленька!.. Помнишь, как мы с тобой мечтали поставить “Три сестры?” Нет, “Три толстяка”. И чтобы всех троих там одновременно играл тот мальчик. Ну, помнишь! Он всё бегал возле театра. Ему тогда было не более восьми лет. Гениальный мальчик. Все его любили. И удивлялись, какой он милый. Любознательный. Необычный мальчик. И даже, я бы сказал, неземной. В нём столько было чистоты и доверчивости. Видимо, у него были прекрасные родители. Только если у тебя прекрасная мама, можно вырасти хорошим человеком. А он уже тогда был таким. Вокруг война, голод, разбой. Каждый спасает свою шкуру. А он какой-то неземной. Ему всё нипочём! Ему дай только любоваться жизнью. Все запутались. Делят каждый кусок земли. Хватают то то, то это. Борются за идею. И идея ведь у каждого своя. Идти и брать. Какая ещё может быть идея, если живёт только один такой мальчик. Это даже не Бог. Это Светоч. Свет в
тёмном царстве. Ты помнишь, Оля, того мальчика?..

     (Оля плачет)

- Ты плачешь, Оленька?.. Это хорошо. Тот, кто не плачет, тот никогда не посочувствует другому. Но тот мальчик никогда не плакал! Даже когда его били. Ты помнишь? И тогда он смеялся и над смертью. И все поняли, что она бессильна. Она не может его убить, если он добрый. Если он рождён для жизни и добра. Если он искренний и бескорыстный. Если он, прежде всего, любит людей. И поэтому ничем себе не навредит. Даже мёртвый он верен себе и людям. Нет. Не для людей он жил. А для Вселенной. Всё в этом мире для неё. И этого не надо забывать.


          
 Ш  Е  С  Т  О  Е    Д  Е  Й  С  Т  В  И  Е.

       (Вагон начинает кружиться над планетой,
          показывая им всем их прошлое и будущее)

- Смотри, Оля! Мы летим. Смотри! Это не простой вагон. Это вагон волшебный. Он может летать. И мы с тобой теперь никогда не расстанемся, милая! Мы принадлежим вечности. А звёзды совсем иначе горят, когда они не просто звёзды, а существа, с которыми мы теперь на равных! Смотри! Там, на Земле, остались наши товарищи. Но и они долго не задержатся там. И они поймут, что полёт на вагоне это так необычно! И им тоже захочется себя испытать не только талантом, но и вечностью… Оленькпа, не молчи! Ответь мне хоть что-нибуть. Ведь ты не молчала, когда мы были с тобою молодыми. Помнишь, как мы в день твоего рождения всю ночь проболтали бог знает о чём, и не заметили даже как время прошло. Нам с тобой казалось, что прошло не более получаса. Так нам было хорошо. Ты ещё танцевала всю ночь передо мной. И показывала мне свою прекрасную грудь. И, более того, ты хотела, чтобы я тебя соблазнил. Но я не мог позволить себе этого. Ведь я тебя любил! И я ничего не сделал потому, что всё, что мы любим, мы бережём. И не можем расплескать, даже если нам этого очень хочется. Помнишь ты, Оленька, ту ночь? Помнишь?.. Только не молчи! А то я могу подумать, что ты уже умерла. А я вот тут просто грежу. Или, хуже того. Нас обоих уже давно нет на свете. И это какая-то энергия всё ещё бродит по Вселенной и не даёт нам с тобой покоя. И заставляет вспоминать те счастливые минуты, когда она ещё, эта энергия, была нами. И умела любить так, как мы с тобой любили друг друга, Оленька! И весь этот прекраснейший бесконечный мир мы тоже с
тобой любили, милая.




      С  Е  Д  Ь  М  О  Е    Д  Е  Й  С  Т  В  И   Е.

(Те же и путеобходчик.)

- Что это тут за люди? Откуда они? Вы не знаете?..
(Он обращается к залу.)
- Вчера ещё никого тут не было. А сегодня набралось полвагона. А одеты-то как. Не по сезону одеты. Вы что? Бомжи? Или беженцы? Откуда вы? Из прошлого? Или из будущего? Ну, тех, что из настоящего, я всегда отличу от прочих. Они  обычно выпившие. И ругаются матом. Мат-расперемат стоит там, где они. А эти какие-то неземные. И даже не грязные. Правда, худые уж больно. И как будто никогда ничего и не ели вообще. Хотя поесть всегда можно. Рядом хлебозавод. А там хлеба свежего сколько угодно. И сыворотки всегда нальют. Бомжи туда табунами ходят. И никто без хлеба никогда не возвращается. А эти совсем другие. Эти даже за хлебом сходить стесняютя.




















      В  О  С  Ь  М  О  Е    Д  Е  Й  С  Т  В  И  Е.

    (Входит Николай. Путеобходчик исчезает)

- Владимир Иванович! Оля! И вы, дама без имени и отчества. Послушайте! Мы сейчас, прямо тут, на крыше, построим виллу! Прекрасную виллу. И будем в ней жить. Мало того, нас будут обслуживать люди в ливреях. И подавать они нам будут на завтрак голубых омаров. А спать мы будем с вами в разных спальнях. И нас не будут больше беспокоить клопы. И всё мы это сделаем при помощи вот этого порошка. Его тут немного. Но нам хватит. И стоит нам только принять его вовнутрь, как мы окажемся на этой вилле. Давайте же! Не теряйте
времени!..
(все принимают порошок)

Сцена закружилась. Шум, треск. Отборный мат строповщиков там, за кулисами. Чувствуется скрежет башенного крана. Он цепляет вагон, и уносит его со сцены куда-то на свалку или на переплавку. Иногда слышится смех спящих в наркотическом опьянении. Иногда выкрики. «Ой, больно! Но хорошо». Смех не затихает и тогда, когда на сцене уже нет ничего. Даже погашен свет в зале. Темно. Небольшая, но тревожная пауза. И потом монолог Гамлета. По окончании его свет очень медленно, в течение двух минут, восстанавливается в зале. На сцене появляется путеобходчик. Театральным голосом он говорит:

«ФЕНИТА  ЛЯ  КОМЕДИЯ».

К О Н Е Ц