А бабушка его? Поныне
я не люблю ее. Вот - фрукт…
Подумаю, кровь моя стынет.
Она советский, тот продукт.
Посмотрит - душу с сердцем вынет.
Старушка, с злобным темным взглядом.
Ну что вы? Оторопь берет?
По всяческим ее раскладам
ты чуешь: - Ленинцы! Вперед! -
Кровавый вкус, когда с ней рядом,
идешь, сидишь, иль говоришь.
Мой друг в своей книжонке, жалкой,
от всей души благодарит
ее, о Ленине трещалку.
Она вас быстро задурит.
Книжонка страшная, а прежде
чем вы прочтете, вот оно,
начните, и конец надежде,
от друга, явное г-но,
про бабушку. Откройте вежды,
повеет радостью его.
Спич бабушке! О, это нечто,
столь подлое, но, бытово,
присоченная помета,
написанная боево.
В стишке о бабушке читаем,
что бабушка была права,
в буденовке (мы заглотаем)
с товарищами (все права)
мы в хату. Быстро заметаем
зерно, курей, корову, все
Советам. А в нее стреляли,
но промахнулись, е-мое…
- А, словно мы там погуляли! -
Тут правда-матка. Есть зверье,
которое, как прыгнет… зубы
обнажены… вонзились в кровь…
польется красная голуба…
зальет весь пол… и вся любовь
накроет нас… оттуда трупы…
Бабаня, хорошо тебе,
когда клянется только внучек?
Убийств, предательств, гор цепей,
он знает, повернется ключик,
и бабушка стоит в гербе
россиюшки, с гримасой звесркой.
- Эй, бабушка, тебе привет. -
Что сделаешь? Одной вы веры.
А внучек машет нам в ответ.
Ох, бабки, внучки - изуверы.
Я б никогда не посвящал
стишки бабане. Если нужно
я б дуба без сомненья дал,
и не ходил так, наружно,
как будто бы на пьедестал
взошел. А пьедестала нету…
И все что сделано - дерьмо.
Бабаня с внуком канут в Лету,
прокручивающее их. Темно.
А он оставит мету,
когда я вспомню те года.
Когда меня ловила бабка.
Мне было страшно. Иногда.
Как тяжелела ее папка.
Но годы льются, как вода.