В 1978 году, после четвертого курса Кубанского госуниверситета, меня в составе интернационального студенческого стройотряда отправили в Болгарию. Стройотряд был большим (шестьдесят человек – по десять русских, чехов, немцев и тридцать болгар). Это было незабываемое время. Работали мы с шести часов утра и до двух часов дня. Потом обед, отдых – и вечерняя развлекательная программа. То мы устраивали концерты для болгар, то для нас выступали болгарские студенты, артисты, музыканты. Жизнь была насыщенной. Болгары очень любили песни Аллы Пугачевой, и мне приходилось исполнять их под гитару, хотя пела я совсем в другом стиле. На банкетах, которые для нас иногда устраивали, я впервые попробовала болгарскую водку – “ракию”, а также “мастику”. “Мастика” имела привкус пертуссина (микстуры от кашля) и воспринималась мною именно так. Но на вопрос хозяев – “Нравится?” приходилось в ответ кивать и улыбаться. Болгария была нашей “16-й республикой”, нас объединяли дружба и братство… Однажды нас с Шуркой (моей подружкой – одесситкой, студенткой юрфака, красивой зеленоглазой брюнеткой, которая по бабушке была румынкой) обескуражил один немолодой болгарин, который шутливо приобнял нас за столом и сказал, улыбаясь: “Мои болванки!”. “Ну и комплимент!” – переглянулись мы. Потом сообразили, что “болванка” – это “балованка”, в смысле –“шутница, баловница”… Запомнилось то, что за все время пребывания мы не видели ни одного пьяного местного жителя. Только один раз в кафе я обратила внимание на мужчину за соседним столом, который осоловело таращился в нашу сторону, и с удовлетворением сказала подружке “Вот, и они не без греха!”. В этот момент мужчина отвернулся, и до нас донесся отборный русский мат. В общем, единственный пьяный, которого мы тогда наконец-то встретили, оказался нашим соотечественником… Тогда же мы познакомились с венгерскими студентами, тоже приехавшими по обмену. Один из них, по имени Ласло, стал оказывать мне особые знаки внимания. Он был красавцем, спортсменом, гитаристом, любимцем своего окружения. Я не знала ни слова по-венгерски, он по-русски. Владение английским тоже оставляло желать лучшего…. Общаться помогала гитара. Но мы с Шуркой “дорвались до шопинга” – как можно было бы сказать современным языком. И после работы часто отправлялись “прочесывать” местные лавки в поисках милых сувениров и “женских мелочей”. А Ласло в это время приходил и “загорал” под нашей дверью в обнимку со своей 12-струнной гитарой, на виду у всего общежития, пока мы не возвращались, обвешанные пакетами. Наш командир Сергей “поставил мне на вид”: “С русскими парнями обращайся, как хочешь, а на международный конфликт не нарывайся!”.
Историю эту я недавно вспомнила, когда была на встрече с Александром Городницким, замечательным автором-исполнителем советских времен, до сих пор вызывающим восхищение как своих сверстников,так и современной молодежи. Он привез и показал нам несколько фильмов о своей жизни, которые смотришь “на одном дыхании”. В одном из фильмов был рассказ о романтической истории его встречи в 1972 году с новозеландкой Джуди. Только недавно, когда они разыскали друг друга, выяснилось, что расстались они не без помощи командира корабля, на котором тогда плавал А.Г. у новозеландских берегов. Тогда русскому нельзя было строить отношения с иностранкой. Поэтому, когда Джуди пришла попрощаться со своим другом, командир не дал им возможности встретиться, зато якобы от него на память передал ей портрет Ленина, который она, считая подарком Городницкого, хранила всю свою жизнь.
С Ласло у меня произошла подобная история. Когда пришла пора уезжать, я оставила ему свой краснодарский адрес. Его же венгерский адрес брать не стала, так как девушке первой писать парню тогда было не принято. Вернувшись в Краснодар, в ящике для писем я обнаружила открытку с видами красивого западногерманского города Wethen, на обратной стороне которой было написано на английском языке: “My darling (моя дорогая), я сейчас в гостях у своих друзей в городе ВЕЗЕНе, и жизнь моя здесь намного лучше, чем в Болгарии, потому что у моих друзей “enough money” (достаточно денег)”. Ящики для писем висели на 1-м этаже студенческого общежития. Поэтому все письма были на виду. Открытка была без конверта, прочесть ее мог каждый. Через несколько дней после ее получения со мной стали происходить странные вещи. То на улице подойдет какой-то незнакомый мужчина с военной выправкой и типичной русской внешностью, но вдруг начинает заговаривать со мной на каком-либо иностранном языке. То в кафе за столик подсядет другой мужчина – и тоже говорит не по-русски. В общем, пару недель я чувствовала за собой преследование,хотя причину этого понять не могла. В разговоре с командиром стройотряда, студентом юрфака, я как-то обмолвилась об этом. Он посмотрел на меня с недоумением – “Ты что, ничего не понимаешь? Тебя же “пасут”!”. В то время получить письмо из Германии, тем более Западной, было равносильно чуть ли не государственной измене. Вот меня и “пасли”. Больше писем от Ласло я не получала (думаю, они ко мне просто не доходили). Его адреса в Венгрии я не знала. А он, видимо, так же, как и Джуди (девушка Александра Городницкого), решил, что, раз я не отвечаю на его письма, значит, мне это не нужно. Венгры – гордая нация… История Городницкого происходила в 1972 году, моя – в 1978, но ничего принципиально не изменилось.
Перемены начались только в 90-х. Теперь уже трудно себе представить, что обычному человеку за границу поехать было практически невозможно. Что за общение с представителем другой страны могли преследовать. И не разрешалось любить человека, живущего на другом континенте. Многое из того, что было раньше, трудно представить сейчас. Многое из того, что происходит сейчас, возможно, трудно будет представить себе тому, кто будет жить в 22 веке…
PS. Через много лет мне удалось посетить Краснодар - город моей молодости и студенчества. Конечно, я сразу же направилась в университет, потом в свое студенческое общежитие. У незнакомой вахтерши попросила разрешения подняться на свой этаж, пройтись по коридору, с которым так много было связано трогательных и дорогих моему сердцу воспоминаний. Возле своей комнаты, рядом с цифрой "3" (номер этажа) я увидела огромную, на пол стены надпись: "АННА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ". Остановилась, изумленная и удивленная: неужели эта надпись сохранилась с тех времен?! Потом, конечно, поняла, что ТА надпись была давным-давно уничтожена ремонтами и временем. И уже какой-то другой влюбленный признавался своей Анне в любви надписью на стене. Все повторяется. Просто случайное совпадение... Но насколько символична была эта случайность! Это сама пора студенчества говорила мне: "Анна, я тебя люблю!".