Отряхнуть бы одежду от пепла...
Это было трагично и больно,
И я раненая, и после бойни ещё не окрепла,
Но сквозь боль пытаюсь улыбаться довольно.
Я иду спотыкаясь от открытой раны в груди,
Волоча за собой самурайский меч.
И если даже сейчас я возьми и умри,
То отдала бы последнее, лишь снести бы тебе голову с плеч.
***
В моём городе давно наступила зима.
Под шум звенящих клинков рухнул ворох надежд,
Здания, города складывались, как карточные дома,
С катаной в руках перешагнула этот проклятый рубеж.
Я поджигала наши леса, деревни, стога,
Вырезала каждого своего земляка,
Как последнего кровного мне врага,
И багровела родная мне сторона
От ручья крови бывшего моего жеребца.
Какую бы сейчас я в голове не вынашивала месть,
Какие бы не насылала проклятия,
Но в голове всплывают сказанная до битвы твоя лесть,
Вынуждающие за тебя убивать нежные объятия.
Самая главная битва сейчас между мной и мной,
Я будто слепа, не вижу сколько крови вокруг пролито,
Но ощущаю, что встретилась с темнотой,
Всё острым лезвием наголо выбрито.
От воина одно одеяние.
В грязном отражении меча
Еле держится девушка в отчаянии
И поедает в недрах себя,
Как посевы вездесущая саранча.
Душу дьяволу бы продала,
Чтобы не испытывать этого никогда:
Забывать дышать от накатывающей ревности,
Зарывать себя в никому ненужной верности.
Но шла я осознано на твой эшафот,
Завоевывала не народ, а место в сердце императора,
Ликовала от твоих подаренных щедрот,
А стала жертвой ужасного узурпатора.
Душу грызёт, но некуда больше идти,
Некому больше покаяться.
Как бы проткнуть тебя по-больнее,
Чтобы наконец правду узрел.
Отряхнуть бы одежду от пепла...
Это было трагично и больно,
И я раненая, и после бойни ещё не окрепла,
Но сквозь боль пытаюсь улыбаться довольно.
Больше нет у меня ни дома, ни родины, ни правителя,
Не закон для меня - слово властителя.
Свист катаны, вжых!
Оглушающих крик...
Бледнеет мой искажённый от боли лик,
Больше не числюсь в живых.
Пусть алая кровь моя
Окрасит эти снега...