Не женитесь на артистках
После окончания студии меня взяли в труппу театра, а жену, вручив диплом, отправили в свободный полёт. Кинулся к директору.
— А что ты хотел, Кирилл? — остудил он мой порыв. — При всём моём уважении к твоим чувствам, актриса-то она посредственная. У нас десяток перезрелых, вышедших в тираж лицедеек в массовке который год болтается. Ролей для них нет. Балласт, а не уволишь. Профком за глотку возьмёт. По судам затаскают. Оно мне надо? Пенсия на носу.
— Чего же вы мою Катьку, Дмитрий Саввич три года в студии держали? Тройки по мастерству актёра натягивали. С курса на курс переводили. Двух студиек после первого семестра разом отчислили. Зачем было голову моей благоверной морочить?
— А ты не догадываешься?
— Не очень, что бы…
— Вот именно, «что бы»… — проворчал Дмитрий Саввич. — Тебя как главный режиссёр увидел на первом туре, так сразу заявил, что теперь «Ромео и Джульетту» поставить сможет. Подошёл ты ему по всем статьям. Катерина или Кэт, как ты её называешь, помнится, тоже всю конкурсную комиссию в восторг привела. Очаровательная мордашка, точёная фигурка. С порога заявили. Джульетта! Увы, не потянула девочка. Пришлось заслуженную героиню под юную прелестницу основательно штукатурить. Слава богу, у нас зрительский контингент в основном состоит из дам среднего возраста. А какие букеты тебе молодящиеся бабушки преподносили, помнишь? Народные таких не получали. А твою, как ты говоришь, благоверную мы собирались потихоньку отчислить. Только кто ж знал, что ты с ходу свинью театру подложишь. Женишься на ней через месяц после зачисления. Тут, как говорит классик, «и сел старик». Убери мы её, она тебе спокойно жить и учиться не дала бы ни при каких обстоятельствах. Это жена Янковского ради карьеры мужа в тень ушла. Твоя Кэт не из той породы. Ей самой на сцене блистать хочется. Побоялись мы, потащит она тебя за собой в другие края счастья искать. Ты ж при ней, как телок на верёвочке.
— И что же теперь делать, Дмитрий Саввич? Мою красавицу, как жену Янковского, в тень не загонишь. А остаться одному в труппе…
— Не горячись. На сегодня нет у меня свободных женских вакансий. Но скажу тебе по дружбе, что пробиваю нашей престарелой примадонне комнату в актёрском доме для вышедших на пенсию лицедеев. Она давно об этом мечтает. Из родных у неё только кошка осталась. А там уход и прочие удобства. Местечко-то для Кати и освободится. Возьмём её на выхода без слов. А пока поделюсь с тобой одной идейкой…
***
Когда эту идейку я озвучил жене, шум поднялся неимоверный.
— Ты думаешь, Кира, что я встану за ширму кукольного театра, и буду смиренно ждать, пока наша народная долгожительница на пенсию соберётся. Наивные вы с директором люди. Она просто голову всему театру морочит. Скорее я, ожидая её отставки, на пенсию уйду. Нет. Диплом я получила. А с моими данными меня с руками и ногами в любой театр оторвут.
Что да, то да. В гневе лицо моей Кэт делалось ещё прекраснее. А что касается точёных ножек и всего прочего – голливудские красавицы могут спокойно мимо кассы шествовать.
Мой восторг по поводу её данных не возымел обычного действия. Пришлось прибегнуть к помощи классика.
—«Тень, знай своё место». — С шутливой суровостью произнёс я.
Катя натянуто улыбнулась.
— Этот антигерой из «Тени» Шварца, успешно воплощавший свои идеи в реальные поступки, мне всегда был намного ближе учёного рохли. Помню, как ты мучился над реальным образом в дипломном спектакле. А его тень у тебя пошла с ходу.
— Зато ты, Катюша, в роли принцессы была неподражаема. Тебе и входить-то в образ не надо было. Такое ощущение, что венценосную девицу великий драматург прямо с тебя и списал.
— Не ёрничай, — она шлёпнула меня по затылку, села ко мне на колени прижалась щекой и промурлыкала на ухо: — Не оценили твою ненаглядную Кэт, ну и чёрт с ними со всеми. Придумай что-нибудь… — и поцеловала меня в ушко. — Ты же великий мастер на всякие придумки.
Против такого аргумента, что можно возразить? Я начал придумывать.
***
А через несколько дней скорый поезд понёс нас на поиски счастливой актёрской доли в Москву.
На первой же станции в купе, сияя новыми эполетами, ворвались два лейтенанта. С этой минуты и до конца пути любые просьбы, обращённые ко мне Катюшей, новоиспечённые танкисты бросались исполнять, опережая друг друга, как на занятиях по боевой и политической подготовке. Свежезаваренный чай, домашние вкусности, продаваемые краснощёкими молодками на стоянках, шоколадные конфеты не исчезали с нашего столика. Я поощрительно улыбался, вытянувшись на полке с толстенным детективом в руках. У них с собой оказалась гитара, которую они по очереди терзали неумелыми пальцами, пытаясь очаровать даму моего сердца патриотическими серенадами: «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…»
Однажды её терпение истощилось, и, сердито сверкнув синими очами, Кэт указала мне на измученный инструмент. Я вздохнул, отложил в сторону детектив, прошёлся по струнам и запел: «Три танкиста, три весёлых друга – экипаж машины боевой». Ребята вскочили, вытянулись в струнку, щёлкнули каблуками, развернулись через левое плечо и строевым шагом отправились в ресторан.
Вскоре вернулись и виновато развели руками. Пива не оказалось. А по поводу вина для будущего застолья во мнении не сошлись. Пришли за советом. Я достал из чемодана бутылку коньяка, лейтенанты, смущённо улыбаясь, бутылку водки, и… через пару часов, к неудовольствию соседей за перегородками, из нашего купе донеслось хоровое пение о том, что броня крепка, танки быстры, а наши люди мужества полны.
В прекрасном расположении духа мы доехали до Москвы, обменялись адресами, и вышли на перрон, не позволив чудесным попутчикам тащить наши чемоданы до такси.
***
На следующий день, едва мы вошли в переполненный разношёрстным актёрским людом зал театральной биржи, слова моей Катерины о том, что нас, прошу прощения, её любой театр оторвёт с руками и ногами, подтвердились на все сто. Директора будто только её приезда и дожидались. С места в карьер ей предлагали ведущие роли, комнату в театральном общежитии с перспективой получения квартиры после первой же успешной премьеры. То, что любая премьера, где она будет исполнять главную роль, будет обречена на успех, у руководителей театров сомнения не вызывало. Но Кэт, одаривая соискателей лучезарной улыбкой, направляла их в мою сторону. Режиссёрские физиономии поначалу вытягивались в недоумении.
Кто это? Рядом с Катериной имел право находиться Олег Янковский, Александр Абдулов, Николай Караченцов. Не больше и не меньше. Но стоило им заглянуть в мой репертуарный лист, увидеть фотографии, где я представал перед их взорами в роли Ромео, молодого Ильича, за которую получил премию Ленинского комсомола, – ситуация менялась в лучшую сторону. Начинался серьёзный разговор. Одному режиссёру нужен был Чацкий. И он был готов начать репетицию «Горя от ума» чуть ли не в гостиничном номере. Другой, не сходя с места, собирался вводить меня на роль Олега Кошевого. Театр открывал новый сезон постановкой «Молодой гвардии». Третий видел во мне барона де Невилета. Храброго красавца и друга Сирано де Бержерака. Хотя до этого по их кислым взглядам было понятно, что, в лучшем случае, я могу рассчитывать на роль пятого лакея без слов.
Кэт с замиранием сердца следила за стремительными переговорами. По охотничьей стойке было видно, что жена готова ехать хоть к чёрту на кулички, лишь бы поскорее выйти под гром аплодисментов на освещённую множеством прожекторов желанную сцену.
Но я ни с одним работодателем не спешил заключать договор. В конце концов, мы с ней чуть не поругались. Кэт назвала меня бессердечным привередой. Положение спас неизвестно откуда вынырнувший актёр, в котором я с трудом узнал блестящего комика, покинувшего наш театр на последнем году моего обучения. Но в каком затрапезном виде он предстал перед нами! Стоптанные, давно нечищеные башмаки, чёрт-те сколько не глаженые брюки пузырились на коленях, застёгнутый на все пуговицы заношенный пиджак, на шее неопределённого цвета шарф. Когда он потянулся ко мне с объятьями, я заметил, что под пиджаком не было ни майки, ни рубашки.
Тем не менее, обнял его с радостью. Одно время он преподавал у нас в студии мастерство актёра, и мы очень любили его за неистощимые выдумки и байки, которых он знал великое множество, чем не раз поднимал нам настроение в перерывах между изнурительными репетициями.
Я незаметно принюхался…
— Нет, брат, — усмехнулся он, — появление в этом богоугодном заведении даже с запахом вчерашнего портвейна чревато. Запомни на будущее. А сейчас, Кира, поведай, какие проблемы у вчерашних выпускников? С трудоустройством, поди?
— Наоборот, — вскинулась Катя и принялась горячо доказывать ему мою несостоятельность и нерешительность.
— Вот в чём дело… — он с насмешливой почтительностью отвесил нам поклон. — Разрывают юные дарования на части. И какие театры жаждут принять вас в дружную семью? Излагай, Кира.
Я начал излагать.
Он внимательно выслушал мой пространный рассказ, отвёл нас в сторонку, усадил на стулья и произнёс:
— У твоего мужа, Кэт, есть нюх. Хотя сам он этого пока не понимает. Но делает всё правильно. Из какого театра вы прибыли в столицу?
— А вы забыли, в каком театре сами проработали двадцать лет? — ехидно поинтересовалась она.
— Не забыл. Я работал в республиканском академическом театре имени великого пролетарского писателя.
— Ну и что? — не унималась жена.
— А вы обратили внимание, какие города предлагали вам работу?
— Арзамас, Вышний Волочёк, Бийск… — начал перечислять я.
— А не задавали вам директора вопрос, почему вы решили уехать из столь престижного места?
— Мы отвечали, по семейным обстоятельствам. Ну и что? — во второй раз зло переспросила Катерина.
Раздражительность Кэт начинала меня злить. Но я глубоко вдохнул, выдохнул, сосчитал до десяти и задал нашему экзаменатору тот же вопрос:
— Ну и что?
— А-то, други мои, — рассмеялся он, — Голову даю на отсечение, что вам предлагали работу театры городского типа. С крохотными труппами, из которых артисты, по незнанию или отчаянию попав туда, в конце сезона со всех ног бегут в поисках лучшей доли. В этих городках кроме театра и дома культуры, принадлежащего основному градообразующему предприятию, больше нет ни одного объекта культуры. Там просто некуда пойти кроме затрапезного ресторана с убогим меню. На какие деньги ты содержал семью, Кира, получая стипендию тридцать четыре рубля в месяц? — неожиданно обратился ко мне.
— Разовые тугрики платили за выход в каждом спектакле…
— Чепуха, — отмахнулся собеседник, — сам был студентом. Рубль за выход платили, независимо от того играешь ты шута в «Двенадцатой ночи» или гвардейца без слов в «Сирано де Бержераке».
— А радио, а телевидение! — воскликнул я.
— И я о том же. А есть ли подобная кормушка в Бийске, Арзамасе, Урюпинске? Нет.
— А-а-а… — протянул я.
— Да-а-а… — подхватил он.
— Что же делать? — растерянно спросила Катя.
— Устраиваться в областной драматический театр. Там этого в избытке. А порой и ТЮЗ в городе имеется, в нём можно укрыться в случае трудового конфликта с дирекцией. Они из драмы охотно артистов берут к себе.
— А вы нам подскажите, какие из областных театров приличные, какие нет? А-то запросто можно обмишулиться. — Ласково пропела Кэт.
— А на доске объявлений всё про всех написано. — Ещё более ласково подхватил он. — Только сейчас на бирже приличных областных дел нет. А вот завтра, когда вы подойдёте ровно в полдень на это место, я вам предложу интереснейшую работу. Не пожалеете.
— Замётано! — воскликнула жена.
— Кира, — обратился он ко мне, — можно тебя на пару слов.
Мы отошли в сторону, и я без долгих разговоров протянул ему пять рублей.
Он покраснел, хотел что-то сказать, но я обнял его и произнёс на ухо:
— Гоша, вы столько раз выручали меня и моих однокашников, что я у вас в неоплатном долгу. И не вздумайте возвращать эту бумажку. Не приму.
Он улыбнулся, дружески ткнул меня в плечо и исчез.
«Господи, — с горечью подумал я — как же эта беда могла произойти с таким удивительно талантливым артистом? Впрочем, Кирилл Федорович, это может случиться с любым из нас. Как говаривал князь Владимир: «Руси есть веселие пити, не можем без этого быти». А может и не говорил. Как-никак святым считался. Хотя Христос воду безо всякого самогонного аппарата в вино превращал. Доказанный исторический факт. Что уж говорить о нас грешных».
Опустив голову, я вернулся к жене.
***
На следующий день Гоша сразу подвёл нас к невысокому улыбчивому крепышу и без церемоний представил друг другу:
— Знакомьтесь, ребята, Владимир Иванович, главный режиссёр Петропавловск – Камчатского драматического театра.
Мы рты поразевали. Камчатского! У меня голова кругом пошла. Вот это да. Искоса глянул на Кэт. У неё тоже туман в глазах. Нерешительно протянул диплом. Она последовала моему примеру. Владимир Иванович мельком заглянул в документы, поднял на нас смеющиеся глаза и коротко сказал:
— Беру.
Плохо соображая, мы уселись за стол, подписали договора, получили деньги на проезд и с испугом уставились друг на друга.
— Не робейте, ребятки. — Главный режиссёр вернул нам дипломы. — Вам несказанно повезло. Целую жизнь могли прожить и даже краем глаза не увидать эти удивительные края. А тут через несколько дней, — он заговорщически подмигнул нам, — за государственный, заметьте, счёт будете стоять на берегу бухты Любви. И волны Тихого океана, — он мастерски изобразил шум прибоя, — будут ластиться у ваших ног.
Мы зааплодировали. Владимир Иванович привстал и скромно поклонился.
— А через пару месяцев сидящим напротив меня Ромео и Джульетте будет аплодировать потрясающий зритель, которого невозможно собрать в зрительном зале разом ни в одной части света. Рыбаки, геологи, моряки, вулканологи, оленеводы, лётчики, пограничники. Что скажете?
Мы только развели руками.
«Это же замечательно, — буквально заорал я про себя, — «Мы едем, едем, едем в далёкие края!» За государственный счет!!!»
За этим представлением невозмутимо наблюдал наш благодетель, ожидая, что ему тоже будет позволено вступить в игру. Но в устах главного режиссёра прозвучала не та реплика, которую тот, скорее всего, жаждал услыхать.
— Спасибо, Гоша, за ребят. Но взять тебя обратно в театр не смогу.
***
Сказать, что сообщение о нашем отъезде на край света грянуло для родителей громом среди ясного неба, значит, ничего не сказать. Первым делом на меня обрушился град упрёков с обеих сторон.
— Бесчувственный эгоист, думающий только о себе. На кого же ты бросаешь своих престарелых, немощных родителей, неблагодарный чурбан.
Такими словами мама встречала меня каждое утро. Хотя «престарелым» на днях исполнилось по сорок лет каждому.
Тёща уверяла окружающих, что я специально женился на невинном создании, что бы загнать её в гроб у чёрта на куличках. А заодно и её самою. Поскольку совершить подобное святотатство на глазах у любящих родственников у меня не хватило бы духу. Так что ей с мужем вряд ли удастся протянуть на этом свете после нашего отъезда хотя бы неделю. Почему она выбрала именно этот срок, для меня осталось загадкой.
А «невинное создание» лицемерно закатывало глазки к небесам, не считая нужным принять хоть часть упрёков на свой счёт. Каждый раз со слезами на глазах она произносила один и тот же заученный текст:
— Жена да убоится мужа своего. Я не могу перечить его желанию.
«Главу» утешал только тот факт, что еженощные ласки его красавицы возросли в геометрической прогрессии, в отличие от дозированных ранее любовных игр. Это искупало его невыносимые дневные страдания.
Последним гвоздём, вбитым в его домовину, было слезливое заявление родной матери:
— Кира, неужели ты забыл, чем закончилась для Антона Павловича Чехова поездка на Сахалин? Уходом из жизни на пике всемирной славы. Ты ж проходил это в школе.
Причём, скажите на милость, тут Сахалин, когда нас ждала земля вулканов и гейзеров.
Утешил меня, как всегда, своеобразный взгляд отца на окружающую действительность:
— Сынок, — тоном, не лишённым оптимизма, завершил он наше прощание в аэропорту. — Ты поступил мудро. Начинать трудовую биографию, конечно же, целесообразнее с Питера, который на Камчатке. А закончить её неплохо бы в граде, возведённом Петром Великим. А не наоборот.
Я пообещал в ближайшее время сводить его с мамой на экскурсию в Петергоф.
Судя по свирепым взглядам, которыми одарили его женщины, дома на его ближайшем биографическом жизненном пути могли возникнуть непроходимые ухабы.
Мы же расцеловались с провожающими, взмыли в синее небо, взяли друг друга за руки и мгновенно уснули.
***
Аэропорт Хабаровска встретил таким многолюдьем, что мы перепугались. До рейса на Петропавловск оставалось несколько часов, и к кассе наверняка не протолкнуться. Но там не оказалось ни одного человека. Мы облегчённо вздохнули, протянули билеты и…
— Что б вам повылазило, граждане пассажиры, — вяло ругнулась кассирша. — Объявляют всё время, на табло написано…
— Мы только что прилетели, — торопливо вставил я, — нам на рейс…
— Знаю, что на рейс. Но никаких рейсов на ближайшие несколько суток нет.
— Но у нас бронь! — я сунул ей билет под самый нос.
— У всех бронь. А циклону на это плевать. Он, знай себе, гуляет во всю ивановскую. Так что отправляйтесь в зал, ищите местечко и отдыхайте себе на здоровье. — Она захлопнула окошечко.
Ничего себе, «ищите местечко». В зале ступить было некуда. Пришлось притулиться у самого входа, хотя дуло из дверей неимоверно. Катя принялась распаковывать сумку. А я благословил мамину настойчивость, с которой она уложила туда пирожки с яблоками, несмотря на наше бурное сопротивление.
Пирожкам, как и всему на свете, скоро пришёл конец. С едой, как выяснилось, тоже возникли проблемы. По буфетным полкам гулял ветер, выметая остатки засохших крошек. А ресторанные котлеты, несмотря на уплаченную за них заоблачную цену, мы оставили нетронутыми, перебившись плохо пропечённым хлебом, и неизвестно из каких плодов изготовленным морсом. Не зря тогда об этом крае рассказывали анекдот. Сможет ли верблюд благополучно добраться от Москвы до Владивостока? Сможет, если его не съедят в Хабаровске. Про очереди в туалет и говорить было нечего.
Что бы скрасить наше пребывание в столь экстремальных условиях, я взял в руки гитару и принялся негромко напевать: «А я иду, доверчивый, влюблённый лет двадцати, не более на вид. И, как всегда, болот огонь зелёный мне говорит, что путь открыт…»
— Гляди, — раздался сбоку чей-то сварливый голос, — ещё поёт, зараза.
— Это что, — прозвучал насмешливый тенорок, — вон на ступеньках компания расположилась. Так там кто-то из них уже вторые сутки гитару терзает без перерыва.
К вечеру у Кэт заболело горло. Приложился губами ко лбу. Он был горячим. Я отправился опрашивать пассажиров. Одни недоумённо пожимали плечами, другие отмахивались, как от надоедливой мухи, третьи…
— Где ваша жена? — услышал я приятный женский голос, обернулся и, встретив участливый взгляд, махнул рукой.
— У входа.
— Пойдёмте.
Я двинулся следом.
— Что же вы такое место неудачное выбрали?
— Это не мы. Это оно нас выбрало, — невесело улыбнулся я.
Она приветливо улыбнулась в ответ.
— Это вы развлекали окружающих песнями Городницкого?
— Тут из поющих граждан ансамбль организовать можно.
Едва взглянув на Катерину, женщина скомандовала:
— Поехали.
— Куда? — растерялся я.
— Ко мне домой. Здесь вашу красавицу оставлять нельзя.
Я принялся судорожно собирать вещи, она помогла жене подняться, и вскоре машина мчала нас по ночному городу. Дома наша спасительница уложила Катю в постель, достала из тумбочки фонендоскоп, выслушала её и облегчённо вздохнула.
— В лёгких чисто. Отправляйтесь-ка вы в аптеку…
— А, может, лучше скорую вызвать?— жалобно спросил я.
— Делайте, что говорю. Аптека находится в этом же доме. Из подъезда повернёте направо. За углом, в торце стеклянная дверь. Там купите всё необходимое. — Она протянула мне бумажку. — Вот рецепт. И не тряситесь вы так. Я – врач. С вашей женой всё будет в порядке. Обыкновенная ангина.
Кэт после укола моментально уснула, а мы отправились на кухню пить чай.
***
Честно говоря, больше всего на свете мне хотелось прилечь рядом с женой и проснуться только тогда, когда это чёртов циклон выдохнется, и объявят посадку на наш затянувшийся рейс, а не гонять чаи, до которых я небольшой охотник.
Но… «согласно законам гостеприимства» пришлось вежливо отвечать на вопросы приютившей нас спасительницы. Поскольку её интерес в основном сводился к закулисному житью - бытью, я не заметил, как увлёкся пересказом театральных баек, где правда прекрасно уживалась с безудержной актёрской фантазией. Она разжигала моё выступление новыми вопросами, ненавязчиво подводя к теме фривольных отношений и связей в актёрской братии.
Тут меня понесло. Она буквально впитывала мои россказни, чуть приоткрыв рот. И вдруг решительно пересела со стула на кухонный уголок, куда меня пристроила, прижалась ко мне горячим телом, на которое накинула пред застольем лишь лёгкий халатик.
Ничего себе посиделки!
Попытался приподняться… пустое. Она до крови впилась в мои губы неистовым поцелуем.
Не драться же мне с нею было…
Уже в спальне, виновато всхлипывая на плече, она поведала банальную для тех мест историю:
— Понимаешь, Кирилл, прямо с выпускного школьного вечера меня подхватил и увёз в военный городок бравый лейтенант. Благо нам бесконечно с места на место переезжать не пришлось, как у военных принято. Он подводник. А это не самая весёлая профессия. Мало того, что месяцами находился в автономном плавании, так на берегу иногда запивал горькую. Однажды пришла беда. Во время аварии на лодке, о которой, понятно, нигде не упоминалось, и он никогда даже словом не обмолвился, героически устранил её, спас ребят, получил звезду героя, звание капитана второго ранга и… перестал быть мужиком. Понимаешь, о чём я говорю?
Я, молча, кивнул.
— Он чуть с ума не сошёл. Руки на себя хотел наложить. Его друг в ресторане у него пистолет буквально изо рта вытащил. Самое интересное, что в плавании он чики – чики. «Пионер – всем ребятам пример». А на берегу стал напиваться до чёртиков. И дошло у нас до развода. А он же партийный. Ему первый ранг вот-вот должны были присвоить. Что бы спасти положение, начальство предоставило нам квартиру в Хабаровске. Подальше от базы. Иногда он приезжает на побывку сюда. Правда старается вести себя прилично. Так что не суди меня строго. Со мной подобное случилось впервые. Песнями твоими я заслушалась в аэропорту. Молодость вспомнила. Вот и взыграло ретивое.
— Я понимаю…— пробормотал я.
— Никогда мужик бабу понять не сумеет. Небось подумал, дамочка с жиру бесится. А я так сразу для себя решила. Симпатичный, чужой человек. Больше мы с ним никогда не встретимся. Забудем эту историю. Случившееся, как говорится, быльём порастёт. Ты же, в конце концов – актёр. Судя по твоим занятным побасёнкам про актёрские любовные приключения, должен меня понять.
«Ах, чёртов выпендрёжник, скотина безрогая, трепло поганое, — мысленно обругал я себя последними словами. — Ради красного словца ты всегда не жалел родного отца. Актёришко поганый…»
— Ты что бормочешь, Кирилл?
— Ничего. Я просто только сейчас сообразил, какой бы мы имели вид, проснись моя жена.
— Она до самого утра не проснётся. Я ей с лекарством снотворное для облегчения вколола.
— А - а - а…
— Иди спать и ни о чём не беспокойся. Сегодня мой бравый капитан из-за непогоды не прибыл. Думаю, завтра его лётчики на всепогоднике подкинут. Я буду Катерину выхаживать, а ты с ним оттянешься. Доброй ночи…
***
Так и случилось. Утром прибыл бравый капитан первого ранга, и карусель завертелась. Походы по местам его боевой славы продолжались несколько дней подряд.
Анна занималась Катюшей и была счастлива тем, что избавилась от общения с благоверным на это время. Кэт отнеслась к нашим загулам с полным пониманием, тогда, как в иное время мне бы не поздоровилось. Но ей нужно было предстать перед коллективом театра в блеске своей красоты, которой она дорожила больше всего на свете. Поэтому безо всяких капризов (не буду, не хочу) исполняла все предписания заботливой хозяйки.
За день до отъезда мы с подводником забрели в местный театр драмы и весело отметили посещение в директорском кабинете. Выяснилось, что они одноклассники. Начались бесконечные хмельные звонки по старым приятелям и подругам.
Этот «традиционный сбор», закончился весьма неожиданным выступлением капитана.
— Серёга, — поднял он с места старого друга и указал на меня пальцем, — ты знаешь, кто сидит перед тобой?
Директор попытался сфокусировать на мне взгляд, но у него это плохо получилось. Он покачнулся и упал в кресло.
— Ты не виляй. Ответь на прямо поставленный вопрос! — скомандовал капитан.
— Думаю, Коля, это заезжий отец русской демократии и особа…
— Не сметь так про моего лучшего друга и…— он запнулся, пытаясь подобрать определение, характеризующее меня с лучшей стороны…
«И собутыльника — мысленно добавил я. — По крайней мере все эти дни я честно выполнял возложенные на меня обязанности не оставлять морского волка ни на минуту».
— И великого артиста, которого знает вся страна.
Я присвистнул и попытался остановить этот поток красноречия, но не тут-то было.
— Он летит в жалкий городишко. Выступать перед оленеводами. Усекаешь? Но он не долетит.
— А кто ему может помешать?
— Ты, Серёга. Как директор лучшего в мире театра, ты обязан взять его в труппу, не сходя с этого места. Или я обижусь на всю жизнь. А за один стол я с тобой больше не сяду ни при какой погоде.
— Не сходя с места, — задумчиво проговорил мой будущий руководитель. — Нет проблем.
И принялся выдвигать один за другим ящики письменного стола и что-то сосредоточенно в них искать.
Поиски не увенчались успехом. Тогда Серёга поднялся, опираясь на столешницу.
— Ты уж меня извини, Коля, придётся сойти с этого места.— Он нетвёрдой походкой пошёл к сейфу. С пятой попытки всё же вскрыл его и достал два бланка.
— Сейчас мы подпишем с твоим другом договорчик…
— Но у меня нет с собой паспорта, Сергей Георгиевич…— я попытался отвлечь его от этой нелепой затеи.
Бесполезно.
— И чёрт с ним. Мы не бюрократы. Иди сюда. Вот тебе ручка. — Он ещё раз вернулся к сейфу, вытащил пачку денег и, не считая, протянул мне. — Распишись вот здесь.
Я махнул рукой и размашисто поставил подпись.
— И что б к завтрашней репетиции текст отлетал от зубов.
— Что репетируем?..
— Трёх поросят.
— Как меня зовут?
— Наф-Наф, Ниф-Ниф, Нуф-Нуф, — неожиданно чётко выговорил он и запел: — «Нам не страшен серый волк…»
Мы тут же присоединились к нему, заголосив уже в три глотки:
— «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк! Где ты ходишь, глупый волк, старый волк страшный волк…»
Но я испортил песню, потребовав предоставить мне роль серого неудачника.
Он благожелательно кивнул.
— Без проблем. Только во втором составе.
На что я не на шутку обиделся.
— Всю свою долгую и успешную творческую жизнь я играл только в первом составе, без дублёра. Даже в детском саду, исполнял роль белого гуся один.
— Это надо отметить! — отдал команду Коля.
У меня сложилось впечатление, что последнее время бравый подводник был абсолютно уверен, что находится на капитанском мостике.
Поскольку на директорском столе грустно отсвечивали лишь пустые бутылки, эту животрепещущую проблему мы отправились решать в привокзальный ресторан. Увы. От наших трудовых сбережений, заработанных непосильным трудом, остались шиш да кумыш. Общим голосованием решили бросить на кон вручённые мне проездные и подъёмные. На исходе этого бесконечного праздника мои новоиспечённые друзья потребовали показательных выступлений. Я должен был сыграть гуся любого цвета, не сходя с места.
Попытка «вымыть лапки в поле у канавки», точнее в шампанском, без участия каскадёра закончилась провалом. Я понял, дальше второго состава мне в этом театре не шагнуть.
А наутро серебристый Ту 104 унёс мающегося похмельным синдромом актёра неизвестно какого театра и его красавицу жену в страну вулканов, гейзеров и бочонков с красной икрой. По крайней мере, капитан твёрдо обещал мне, что там это лакомство мы станем есть ложками, поварёшками и даже тазами.
***
Прямо из аэропорта администратор театра доставил нас в гостиницу с ёмким названием «Рыбак». Загулы с неуёмным капитаном основательно опустошили семейную казну. Оставалось уповать на подъёмные, которые в этих краях равнялись двухмесячному окладу. Мы наскребли по сусекам всю имеющуюся наличность и отправились на поиски буфета. Такового в наличии не оказалось. Дежурная по этажу сообщила, что имеется кухня с газовой плитой. И мы можем приступить к готовке прямо сейчас. Поскольку позже сбегутся девоньки, и там начнётся столпотворение.
— Какие ещё девоньки в рыбацкой гостинице? — изумилась Кэт.
— А рыбаки по домам сидят. Щи, приготовленные супружницами, трескают. А здеся номера забиты приезжими девоньками со всей России. Путины ожидают, что бы на корабли наняться. Рыбку разделывать. Рубликов по шестьсот за сезон зарабатывают, а иногда и…
— А где же нам поесть? — прервал её увлекательный рассказ я.
— Напротив гостиницы магазин…
— Нам не хочется всухомятку. Нам бы в кафе…
— Ты не перебивай, а слушай, когда говорят. Там закусочная имеется. Будет вам горяченького вдоволь, — загадочно усмехнулась она.
Я поблагодарил, и мы отправились в магазин.
Первое, что мы увидели прямо у входа – большой прилавок, на котором стоял таз, наполненный красной икрой.
— А я думал, капитан про тазы с икрой для красного словца мне байки травил, — шепнул я жене. — Гляди, какой кус сливочного масла на подносе Эверестом возвышается.
— И буханка хлеба величиной с дом! — причмокнула губами Катя.
Заворожённые этим зрелищем мы подошли к продавщице.
Она оценивающе поглядела на нас.
— Приезжие?
Мы кивнули.
— Два рубля.
Я высыпал всю мелочь.
Она мельком глянула на монеты, сгребла их в выдвинутый ящик, тесаком отхватила от буханки два приличных куска, ложкой навалила на ломти масло, сверху утрамбовала красной икрой и спросила:
— Чистый будете потреблять или как?
— Что потреблять? — не понял я.
Она тяжело вздохнула, достала с полки початую бутылку, на которой было написано «Питьевой спирт», и разлила в гранёные стаканы.
— Спрашиваю, разбавлять будете или так примите?
— Что вы, — замахала руками Катя, — нам бы чайку или минералочки.
— Не держим, — небрежно отмахнулась от жены труженица прилавка, вылила зелье обратно в бутылку, эти же стаканы до краёв наполнила водой из-под крана, поставила пред нами, повернулась и ушла в подсобку, бросив на ходу:
— У папы с мамой чаи гонять будете.
***
Утром за нами пришла машина. Администратор помог погрузить вещи, и доложил:
— Комната, ребятки, в театральном общежитии приготовлена. После репетиции я вас туда доставлю в лучшем виде.
На проходной нас встретил Владимир Иванович, привел в свой кабинет, торжественно вручил, как было обещано, тексты и с улыбкой объявил:
— Екатерина и Кирилл Балабановы. Наши долгожданные Ромео и Джульетта.
Присутствующие деликатно похлопали, мы поднялись и синхронно поклонились. Далее он стал называть имена персонажей пьесы и тех, кто будет их исполнять.
Репетиции начались. Утро, перерыв на обед, вечер, и снова застольное чтение. На частые письма родных отвечал скупо. Толком ещё не видел ни города, ни его окрестностей.
Кате было вообще не до писем. У неё начались проблемы с ролью, которые, как мы считали, должны были, в конце концов, рассосаться.
Наконец, по рассказам театральных аборигенов составил кое-какое представление об окружающем меня мире и отослал внятное, как мне казалось, письмо, дававшее ответ на все полученные вопросы.
«Милые родители, простите своего непутёвого сына. Головы не поднять. Трудимся с утра до ночи. Но кое-что отложилось в душе. Тороплюсь сообщить. Итак, что такое край, где нашим измученным сердцам нашёлся тихий уголок. Это фиолетового цвета сопки, усеянные брызгами сиреневого багульника. Толстенные канаты, вывешенные вдоль улиц, чтобы в случае застилающей весь белый свет пурги, превращающей день в ночь, по ним можно было добраться до желанного жилья. И в любом доме тебя примут, как самого дорогого гостя. И ты всегда готов открыть свою дверь, которая во всех домах открывается внутрь, застигнутому ненастьем путнику. Снег, засыпающий дома порой до третьего этажа. Так что в холодильниках всегда должен быть запас еды не менее чем на четверо суток. Тоннели в снегу пробиваемые жильцами первых этажей, дающие возможность службе скорой помощи добраться до них в случае беды. Рынок на берегу океана, куда свежая рыба, пойманная каких-нибудь полчаса назад, доставляется на прилавки прямо с лодок. Дефицитные крабы…огромные камчатские крабы, подобные не водятся больше ни в каких морях-океанах мира. Они попадают с сейнеров на обеденные столы горожан через этот же торг, только из-под прилавка. Согнувшиеся в вечном поклоне перед ужасающими камчатскими ветрами карликовые берёзы. Театр, актёры которого весёлой гурьбой берут штурмом пляшущий на волнах катер. Постарше, со званиями, занимают удобные места в нижней каюте. Молодёжь устраивается на палубе. Короткий гудок, отдаются швартовые, и юркое судёнышко скачет «по морям, по волнам», чтобы через некоторое время пристать к могучему борту плавбазы. Это, по сути, огромный завод посреди океана, работающий двадцать четыре часа в сутки. Труппу поднимают на палубу поочерёдно в огромных сетях. И всё это время без перерыва рыбка ловится, обрабатывается, консервируется в три смены подряд. А театр играет по несколько спектаклей подряд. Для каждой смены отдельно. И порт, исчерченный силуэтами больших морозильных траулеров, пассажирских пароходов, изысканных лайнеров, вертлявых катеров, работящих буксиров, самоходных барж. Ослепительно белая громада корабля, бывшего когда-то личной собственностью почившего в бозе фюрера, ныне носящая гордое название «Советский Союз», блистательно венчает картину этого неповторимого города.
Это письмо, мои дорогие, составлено, как по личным наблюдениям, так и по байкам, услышанным в курилке, между выходами на сцену! Нежно обнимаем и целуем. Ваши любящие Кира и Прекрасная Кэт».
Ответ пришёл от тещи. И он меня не порадовал. Она просила не морочить ей голову пейзажными изысками, а честно написать, как обстоят дела у Кати. Поскольку её редкие письма вызывают тревогу у материнского сердца.
А что я мог ей ответить. Катины проблемы не рассосались. С Джульеттой, как и прежде, у неё ничего не получалось. От перемены мест слагаемых сумма не изменилась. На роль пригласили вторую исполнительницу. Ввод оказался настолько удачным, что мою жену просто перестали вызывать на сцену, и она нервически кисла в зрительном зале.
А сцены начала устраивать мне дома. Дошло до того, что Кэт потребовала, что бы я отказался репетировать с её дублёршей.
— И как ты себе это представляешь? — насмешливо спросил я. — Прикажешь встать в позу и со сцены заявить, что отказываюсь от роли? Проще подать заявление об уходе и мотать домой. Правда придётся вернуть неотработанные подъёмные. Как предусмотрено договором.
— Не строй из себя дурака, Кира. Подойди к Владимиру Ивановичу и напомни ему, на каких условиях мы согласились поехать в эти забытые богом края.
— Если мне не изменяет память, Кэт, ты была готова ехать хоть к чёрту на кулички, лишь бы попасть в театр.
— А что для своей жены в данной ситуации, можешь предложить ты?
— Только не повторное путешествие в купе с бравыми лейтенантами. Смирно сиди на репетиции, впитывай, впитывай и ещё раз впитывай всё происходящее на сцене. Запоминай. А потом скромненько во втором составе выйдешь и сыграешь.
— На каком-нибудь утреннике для детишек среднего и старшего школьного возраста, — фыркнула Кэт.
— А почему бы и нет? На Владимира Ивановича поднажму, даю слово. А пока… — я умоляюще сложил ладони, — Катюша, дай мне спокойно сыграть премьеру. Потом проведём дополнительные репетиции, подготовим, как следует, роль и, как говорится, «На баррикады!» А сейчас у меня просто нет сил на выяснение отношений с тобой, с самим чёртом. Я пытаюсь создать образ, который должен резко отличаться от того, что я играл будучи ещё студийцем. Ты в состоянии это понять, родная моя?
— Значит так, Кира?
— Пока – так, Кэт.
— И это любящий муж?
— Безумно любящий.
— В таком случае, оставь свою любовь при себе, а меня в покое. Можешь купить себе матрас и отправляться спать вон в тот угол, чтобы не отвлекаться от работы над образом.
— Договорились, — усмехнулся я.
А про себя подумал, что это не первое и не последнее выяснение отношений. Всё утрясётся.
Не утрясалось.
Много позже я горько пожалел, что не принял предложение директора и не отправил Кэт за ширму кукольного театра.
На следующий день в проходной театра раздался звонок. Просили меня. Подумал, что родители. Кинулся к трубке. Как бы, не так.
Анна заявила, что хочет приехать, повидать старых друзей, соскучалась…
Только этого мне не хватало!
Сказал, что не смогу её встретить. Занят. Отнеслась с пониманием. Сказала, что будет ждать в гостинице «Камчатка». Триста восьмой номер.
***
Перед встречей с Анной, прихватив припрятанную бутылку коньяка, я постучал в квартиру Стаса – неотразимого героя – любовника и любителя заложить за воротник. Он с удивлением посмотрел на меня. Прежде визитами я его не баловал. У меня были свои причины. До моего приезда он был уверен, что Ромео достанется ему. Самоуверенно посчитал, что претендентов на эту роль кроме него в природе быть не может. Но природа – штука капризная. Посему, мы едва раскланивались в театре.
Тем не менее, он предложил стул и вопросительно глянул на меня. Мол, не тяни. Я не стал тянуть и сразу перешёл к сути визита.
— Стас, я не буду ходить вокруг да около, мне нужно…
— Помочь бабками не смогу, Кира. Сам на мели, так что поищи заёмщиков в другом месте.
— Не в этом дело.
— Это всё упрощает. Излагай, но покороче. Мне на спектакль собираться надо.
— Только, пожалуйста, не перебивай меня. Каким бы странным тебе не показался мой рассказ. Выслушай и ограничься либо согласием, либо укажи на дверь.
— Мелодрамой попахивает Кира. Переходи к сути.
Я коротко обрисовал ему ситуацию, случившуюся в Хабаровске. Стас поощрительно ухмыльнулся и потряс мне руку.
— Но эта история имеет продолжение. Она сегодня приехала в наш город и ждёт меня в гостинице.
— Завидую. Меня сегодня у служебного входа будет ждать лимитчица из села Урюпино. От меня-то, что ты хочешь? Погоди-ка… Вот почему ты оказал мне честь своим посещением. Лихой ты парень, Кира. Собираешься предложить мне поехать вместо себя на свидание? Так сказать, вторым составом. Угадал?
Я поморщился…
— Ты угадал. Я хочу познакомить тебя с ней, если не возражаешь. А дальше вы сами решите, как поступить.
— Любопытное предложение. Неожиданное, прямо скажем. В моей практике я ещё с подобным не сталкивался. Только с такими дамами без пристрелки не обойтись. А-то «в молоко» пуля улетит.
— Вот сегодня на спектакле и пристреляешься. Я посажу её в ложу. Она услышит твой бархатный голос и… всем известно, что нет на свете такой женщины, которая бы устояла перед твоим обаянием.
— А она не страшнее крокодила?
— Она стоящая женщина, — у меня внезапно перехватило горло…
— О, мой милый, вижу, ты сам на неё запал. Так чего теряться? В спектакле ты не занят. Ключ я тебе дам.
— Спасибо, но это лишнее.
— Кэт об этом не узнает. Слово кабальеро. Кстати, а твоя жена не собирается на сегодняшний спектакль?
— У неё проблемы. Ей не до театра.
— Да–да… слышал о том, что её затирают. С ролью проблемы?
— Облом у неё с ролью. — Я достал бутылку коньяка и поставил на стол.
— Мило, батенька, мило. Больше чем на «Зубровку» я не рассчитывал. Откуда дровишки? После осеннего продуктового завоза кроме «Зубровки» до следующей навигации ни черта в винном отделе не сыщешь. А тут «Белый аист».
— Отец перед отъездом преподнёс. После премьеры мы должны были его с Катюшей откупорить. Но общая премьера, у нас, скорее всего, не состоится. Так что вы разопьёте его с Анной в гостинице.
— Или у меня, — промурлыкал Стас. — Спи спокойно, Кира. «Вызываю огонь на себя!»
Продолжение уже опубликовано. Часть вторая на странице