Рябь Фонтанки расчесывает нуара
Жилу, смерч блуждает вразнос босиком
По экзистенциальным моим каналам.
Одному по Питеру гулять нелегко.
И к чему мне знать о вехах Марата.
Про мятеж Жорж Жака, Авроры, Cенной.
Если как дребезжащее колесо самоката
Бьёт булыжники тень сиротливой чертой.
Мне ведь некому вить о секретах эмали,
Обласкавшей блеском яйцо Фаберже,
Передать речь Керенского в оскале
И шепнуть о модерне в бельэтаже.
И мне некому выложить - почему Ставрогин,
Невзирая на солнце, полез в петлю.
Как рождался Онегин и откуда ноги
Выросли у балета в Мариинском краю.
Тот услужливый горб через сизую Мойку
Будто создан для двух наблюдателей вод
Перед кем представить Сюзора постройку
Разложив её стиль и озвучив год?
Перед Зимним людно, калейдоскоп задумчив.
Столько шума вокруг, а внутри всех толп
Я не вижу пассию, что раздвинет тучи.
Я стою на Дворцовой - одинокий столп.
Рвётся время на вздохи, тяжелеют вены
Без прекрасной музы, в Питере - пить.
Буду видеть город пизанским креном.
И высоким лбом фонари кадрить
Наблюдаю как небо плюет в колодец
Дворовой чащобы истрепанной каблуком
Взбалмошной непогоды, что всегда по моде
Одевается струями и зевает как сом.
Я смотрю на Невский в вечернем баре.
Сквозь мерцание луны и свечи кривой.
Севшей в полой ликерочной стеклотаре
Плачущей у фигурки моей восковой.