Глухо бьется в мозгу маятник сна.
Стучит невидимой стрелкой нудно.
Бессонница открывает свои тяжелые глаза
и всматривается в потемневшие сумерки моего тела.
Ни звука.
Ничего не слышно.
Зрачок застыл в пустоте, будто
отделился от головы. Или что-то
его насильно отделило.
Что он может увидеть вне
тяжелой плоти
и давящего диктата сердца?
Что?
Окруженный пустотой, он не услышит
моего сдавленного тихого голоса,
вырывающегося из плена бессилия
и разжиженного света белой ночи.
Ничего не услышит.
Тем не менее, вырванный (отделившийся?)
глаз наблюдает вещи и открывает книги.
Может ли он про себя теперь сказать «я»?
И могу ли я сам говорить от его имени?
Вопросы бессмысленны для зрения. Пейзаж
за окном
или пространство комнаты
ничего не спрашивает.
Подобным образом становится понятно и ясно
от чего истина так проста, а ложь
порождает ум.
И тот, кто только видит, знает больше,
чем тот, кто только знает.
Глухо бьется маятник сна.
Бессонница. Бессонница. Бессонница.
Изучаю польских поэтов.
Мицкевич, Норвид, Стафф, Милош.
Учусь трагической интонации. Но вряд ли смогу
отколоть от себя камешки крови от духа.
Закрыть книгу и думать о смерти
вот что я могу лучше всего.
Вот что я хочу от других.
Держать голову руками
И самому не давать себе уснуть.
Глухо, глухо течет кровь по аортам.
Тесно ей в теле.
И я
крохотным и маленьким мальчиком
брожу среди разломанных зубов
матери бессилия — бессонницы,
разорвавшей ночи
слабую ткань.
Так красиво. Так плавно.
Будем умирать тихо
в этом убаюкивающем шелесте
ее колыбели.
28/05/17