Есть в памяти кедровая доска.
Я гвозди забивал. Все - золотые.
Есть платиновый: были молодые.
Есть медный – там особая тоска.
Мне кажется, что я посол доверенный.
Я лишь сейчас, меняяся в лице,
вкус сока вспомнил в магазине «Северный»,
и дом, где чайка вечно на торце.
И прячется в шкафу Жарков Сережка
на спор. Сидит и ржёт. Идут уроки.
История. Нашествия, оброки,
и тот, во рту с серебряною ложкой…
Ишим, девчонки, мой велосипед,
я, рот раскрыв, смотрю «Путь говорят»,
и, вроде, уже выше октябрят,
и, вроде, еще ниже наших бед.
Мы в окруженье, словно враг в кольце
где Пифагор, и мел, и пахнет тряпка,
я, школе подчиняясь распорядку,
веду тропу от А до С. И вновь до С.
Так вот, доска кедровая… Я смог
вбить сгоряча и тупо гвоздик ржавый,
в тысячелетия моей державы,
которую я, видно, не сберег.
Но есть судьба да жизнь: ну, сплошь кино…
То гладят ласково, то ставят всё на вилы.
Смотрю в окно. В прозрачное окно.
Там защитил мою Москву Панфилов.