Идиот. Часть четвертая
I. Неделя минула, двоих мы там вписали,
А большинство ни в чем не обсуждали.
Те типы образны, художественны были,
Невзрачная действительность все остальные слыли.
Действительнее бытия,
Все остальные, наши же друзья.
Романы ими наполняют,
Они нам правду исполняют.
Для интереса там типичность, ординарность
Претензии явши в оригинальность
Самостоятельною хочет слыть,
Но средств на то, с чего, не быть.
Есть имя, деньги, красота, образование,
Но нет таланта, только лишь старание.
«Ум без своих идей».
Чем выделяться средь людей?
Одни воображают, услаждаются.
Наглость наивности – не сомневается.
Особенно когда среди таких же и сбывается,
Погонами иль славой награждаются.
Другие «как бы поумней»
Но страсть в оригинальность в нем сильней.
Воображение гложет сомнение,
Тщеславием вся жизнь томление.
И прежде чем смириться (не понять),
Они помчатся жизнь ломать.
Они готовы что-то там открыть,
Действительность пытаются забыть.
Порывистость желаний силой мнил,
И с детства завистью к всему уж жил.
Готов был отличиться безрассудно,
Но как до дела доходило, было смурно.
На бедность с отвращением смотрел,
Работать каждый час он не хотел и не умел.
И сподличать в конец не получилось,
Тоска в уныние свалилась.
Таков и был Гаврила,
Сестра недолго в те «страданья» жила.
За деньги быстро замуж вышла,
Чем «встала в дышло».
И муж ее решил не быть,
В рост денежку копить.
Без злобы, самомнения,
Зато быть без сомнения.
Гаврила же всё потерял,
На иждивенье к сестре, с отцом-матерью и братом встал.
Туда же Ипполит «прибрел».
Он генерала до истерики довел.
II. Про взорное что говорить со стариком
О прошлом он не помнил уж толком.
Из дому генерал ушел.
Здесь грубый разговор зашел.
Гаврила проживанием попрёк
«То не у вас» так Ипполит изрек.
И предоставил первому ругать,
Как отказался тот, стал изрекать.
«Единственно за то вас ненавижу,
Что в самой пошлой ординарности вас вижу.
При гадкой, наглой и самодовольной,
Но из сомнений недовольной».
И с тем ушел, квартиру снял.
Гаврила же записку прочитал.
Аглая первый раз позвала
Свиданья назначала.
III. Наш генерал и ране фердыбачил,
Он этим себя значил.
Хотел он князя чем-то удивить,
Пришел поговорить.
Князь ласкою его принял,
С надеждой встречи провожал.
Наш генерал, ведь ранее, покражу совершил.
Но честь имел, все тайно возвратил.
Гаврила же сто тысяч той отдал,
Но он три дня потом жалел, рыдал.
И до сих пор его «косило»
Когда в то мысли уносило.
Не честь, тщеславие,
А то не в славие.
IV. А генерал Наполеона повидал,
При нем в Москве мальчишкою живал.
Из скромности не говорил,
Но он всегда с «великим» этим жил.
Повспоминал, растрогался в удар,
Упал средь улицы из сердца «вышел пар».
V. Что до женитьбы князя и Аглаи,
Как будто бы все это полагали.
Они встречались, расставались
И даже разругались.
Сначала в шахматы играли,
Победы ее только знали.
Потом уселись в дурака, тут пояснилось,
Что дурра столько раз одна она, ретивое взбесилось.
Вот так всем нервы щекотала,
Сама себя пугала.
Все думали, что влюблена,
А думала ли так она?
Ежа послала,
Как загадку загадала.
Сама спросила, «замуж что? Берешь?»
Слова как нож.
«Чем счастье полагаете составить,
Какими средствами поздравить?»
«Беру, сто тридцать тысяч состояние,
Работать если есть желание».
Всё оказалось только смех,
Родителям и князю снова грех.
Потом прощения просила,
Их посещать безмерно разрешила.
Князь оживился, счастлив был,
Недорого себя ценил.
И так известно продолжалось,
Мирилось, вновь ругалось.
С той стороны соперничество шло,
Делиться время не пришло.
И ревность, до «объедки подбирать»
Эт сколько ненависти нать.
VI. Вечернее собрание – свет высший – ждали
Его верховникам казать предполагали.
Ведь дело было не решёно,
В противоречиях ядрёно.
Пред тем она ему явила назидание,
Молчать весь вечер указание.
Сознаться что боится за него,
Ну что ты «хоть пасть срамно вам
И вазу постарайтесь не разбить,
Уж явно дураком себя явить».
Тревога, нерешительность ее томила,
Неопытность в головке гордой план чинила.
Всё муки ревности,
Та слала письма, ей то дерзости.
И вот вошел он тихо, скромно
И на пол не упал, одет был превосходно
Всем стал приятен, ведь молчал,
Он также в радость окружающих принял.
Они ему вдруг тотчас показались
Что «свои люди», а не гости здесь собрались.
Изящные манеры, простота
Чистосердечие и благородства стать века!
Достоинство и остроумие.
Он заметил в этом скудоумие
Хорошее лишь выделка, в наследство только воспитание,
Не ум, духовность на образование.
Его «наружность» обаяла,
Хотя за равных многая других тут не считала.
Друг друга даже ненавидела
Князья, сановники
И просто кто, чиновники.
Да, пресмыкались, положением считались,
Все равнодушьем презирались.
Был род всем усредненный,
На званых вечерах погожный,
Богатый, родовой, с Европы, сердцеед,
«Застиранный» рассказ явил на свет.
И литератор, от приличия поэт.
А барынька «сановника» жена,
Блага словесности как будто бы «снесла».
Князь мал образованием сам был,
Болезнь недавно только залечил.
По деревням у благодетелей живал,
Учения как такового он не знал.
Душевность, что с болезни шла,
Духовностью без знания была.
За золото чистейшее то общество принял,
Без лигатуры и натуры, он химию не знал.
Аглая не предвидела с того беды,
Хотя ведь был он весь из простоты.
VII Тут благодетеля к чему его назвали,
Тем благолетию толчок придали.
Сам генерал тому помог,
Помочь освоиться хотел чуток.
Воспоминания нахлынули, ум же больной,
И понеслися речи чередой.
Он аж дрожал, восторг от умиления,
Вдруг ни с того ни с сего такие позволения.
Весь «расчастливелся» простерлась благодать,
Он всех словами начал обнимать.
Все струсили, Епанчины молчали,
А с князя слова все слетали.
Он как узнал, что тот католиком пред смертью стал,
Не смог поверить, начал он в католиков плевать.
Нехристиане, хуже атеизма,
От веры выполз «атавизма».
Настолько искаженный тем Христос,
Оболганный, поруганный. В вопрос?
Антихриста их проповедь являет,
От светского себя не отрывает,
Земное в папстве только увидал,
Что в том забота сущему он не принял.
Считал, что Бога они тем украли,
Ведь в беззащитную в Швейцарии плевали.
Социализм с отчаянья родили,
В политику Христа включили,
В поход крестовый звал,
Их благодумием манкировал.
Вникать оно во что-то не хотело,
Он говорил, оно терпело.
Патриотизм без критики нес разрушение
В сравнениях является свершение.
Он душу не наметил в социальном,
Боистал незнаньем.
Вот от того что атеизм,
Вошел в нас не с понятий «клизм».
Короче, все приличия нарушил.
Спасаться уж хотели, так всех вспучил.
Но тут он вазу уронил,
Казалось бы предупредил.
Но он продолжил, с придыханьем, говорить,
оПять их всех боготворить.
Ему заметили «Тебе два гроша дали,
А ты ведешься словно жизнь спасали».
За блестки с мишуры он свет принял,
Сословие, князь с рода тут спасал.
Не о народе, а о нем страдал,
Он места первого не уступал.
Передовыми стать их звал,
Старшинами с того служить призвал.
Не мог понять что был не нужен,
Они пришли (и жили) в ужин.
Звал на ребенка, травку посмотреть, зарю,
Сам уж давно стоял,
Тут дикий крик, души сотрясшего несчастного, упал.
Сколь можно тот надрыв терпеть,
Понятно князю мужем дочери не быть,
Аглая в то «не собиралась я за князя выходить
То вы зачем решили,
Меня да к постороннему пришили,
Мать даже то не ожидала,
«Один он из вечерних человек» сказала, себя даже испугала.
Насчет Аглаи она ошибалась,
Не тем все то решалось.
VIII Припадок легок был, к утру прошло,
Семейство вскоре справиться зашло.
Ушли, а следом Вера прибежала,
Аглая ей в тихую передала,
Чтобы из дома никуда не уходи,
А вскоре Ипполит то прояснил.
Аглая и Настасья встречей будут тут,
Решать чей верх судьбу взовут,
Она пришла он был уже одет,
Пошел ей в «след».
Поодаль сели,
Соперницу молча пока глядели.
Недобро с пикировки началось,
Как с дерганья чужих волос.
И не скрывая злобы уж смотрели,
Огромное презрение к сопернице имели.
Но что же надо говорить,
Словами время не мутить.
«Я лично пришла к вам на письма отвечать,
Мне при знакомстве князя было только жаль.
По простоте он добродушным мог поверить,
С такого женщиной как вы жизнь свою сверить.
Вы же измучили его и кинули,
Из себялюбия полгода мучили.
То себялюбие и письма подтверждают,
Без спроса мне его вручают.
Вы никого и не его любить не можете,
Позор свой бесконечно гложете.
Он вам на все глаза застил,
Своим отсутствием позор бы оскорбил.
Вы потому и замуж не выходите,
Что в счастье жить не хочете.
Обидно, больно мне за князя стало,
Лишь раз письмо его ко мне стучало.
Он сам сказал, что вас давно не любит,
Лишь в жалость студит,
Я не встречала простодушье благородней,
С доверчивости безграничной, божьей.
И каждый, кто захочет и обманет.
А он простит жалеть того же станет.
За это я его и полюбила.
Я сердце в его сердце уронила.
Вы не поняли что я от вас хочу».
«Да, может быть скажите, заучу».
«Узнать хотела по какому праву,
Себе взяли в забаву,
Мешаться в наши отношения,
Зачем все ваши предложения.
Что чувствовать, с кем замужем мне быть,
Зачем вы к нам напрашиваетесь в душу жить,
Вы не по рангу поэм начитались,
Вы белоручка, в книжках тех остались».
А далее дошло до представлений,
Взаимных оскорблений.
Настасья разъярилась
«Вы струсили меня» ей изъяснилась.
«Хотите убедиться, что вас больше любит,
Но он меня ведь тоже не забудет».
«Он мне сказал, что ненавидит вас»
«Я, может быть, его не стою,
Но он не злиться мною.
Хотите заберите.
Прочь сразу уходите».
Но вдруг глазами заблестела, встала.
«А хочешь ему прикажу и ты пропала,
Одна до дома побежишь».
Безумство ею стало эко городить.
«Я пригоню Рогожина – уйди,
А князя позову, ты обещал – приди.
Я ране убежала от него,
Сейчас уж не хочу того.
Уже без памяти кричала,
Глазами князя отмечала.
Аглая тоже на него смотрела,
Ему решать душа хотела.
Он по привычке жалость поимел,
Несчастную словами пожалел.
Мгновение поколебался,
С Настасьей и остался.
В страданьи, в ненависть Аглая взгляд метнула,
«Ах, Боже мой» в дверь себя «пнула».
Князь побежал за нею вслед,
Но обхватили руки сзади на ответ.
Где губы посиневшие шептали,
«За ней? За ней?» и телом в руки пали.
Очнувшись закричала «Мой»,
Он не ушел домой.
В нем жалость только высила обособлением,
Других чувств притуплением.
IX Что было дальше – торопились,
Из равнодушия женились,
Настасья заявить себя хотела,
Князь просто ради дела.
Любил кого? Он сам не понимал,
Что за любовь он принимал.
Великодушие с Христа,
Двух любить сразу? Это всех с креста.
Он жаждал деятельности «абы как»,
Тут беззащитная действительность, вот так.
И красота, но измотала,
Душа его ждать позитив устала.
Она себе хозяйкою была,
Старшинства назиданий не ждала.
Душа его детская в наиве,
Ушла «пастись» на свежей ниве.
О, тут, из глупого все разговоры, взоры,
То уж его призоры.
Но как до практики, он растерялся,
Он добротою издержался.
Где простота уж хуже, уж беда,
Ему дитя доверилось, а он же спм дитя.
Какой он муж, одни мечты,
Есть только «вы», нет «ты».
Настасья тоже штучка непростая,
В пустое заводная.
X Князь в церкви, та из дома вышла,
Фата, венец ей словно дышло,
Рогожина увидела, сбежала,
С женитьбы уж устала.
С Рогожиным ночь провела,
Его совсем уж за полгода извела.
Убил, себя ей заявил,
Купец, он правом силы жил.
XI Князь с ним у трупа ночь сидел,
А он ведь головой болел.
Не выдержал, вновь из ума пропал,
Теперь уже навечно идиотом стал.
XII За что юродивых у нас любили,
За что лаской говорили.
Непротивленье злу являли,
Всех прощали.
Тогда все Библию читали,
Иисуса с детства, в праздник почитали.
В усердие им было милосердие,
Нам это не в наследие.
Материя духовное пожрало,
В нас тело боле встало.
Стезю ту государство приняло,
У нас цель, главное не поняло.
Народа в населения в нас нет.
С могил прошедшей битвы только свет.
Все остальное ложь.
Нет равенства, где только грош.
Как идиоты сто лет мы мечтали,
И также мы ничем не стали,
Дождемся что в «больничку» уведут,
Туда мы сами торим путь.
Сергей Ильин
8.05.2017 г.Березники