Убил осенних луж тоску
и встал на паперть на коленях,
старинный свой одел лоскут
и стал как лунь обыкновенный.
Хоть нищеброд, но без оков,
в туман - пожаром размалёван:
цыганкой сон был истолкован,
что Гавриил войдёт под кров.
И молвит, что осталось жить
с пшеничным ветром трепыхаясь,
к кибитке старой прижимаясь,
но не уняв младую прыть.
Иль вымолвит, к душе внимая,
когда ж на башне при свечах
ей отворят ворота рая
в небесно-синих кирпичах.
Иль разразится гром чудесный
к её по искончанью лет
и свергнут душу безмятежно
во тьму, закрыв господний свет.
Где хоры мёртвых подпевают,
в сентябрьском вое - перепляс,
куда несёт река кривая
и бьёт в обсмоленный баркас.
*
И он пришёл, и залучились
в звенящих нитях облака,
и с вавилонских гор спустились
солдаты божьего полка.
Зеленоокий лик прекрасен
твой, Гавриил, мой друг, но вот
цыганки дряхлой седовласой
ты искривил в морщинах рот.
Сжигаешь чёрные одежды,
испепеляешь кровь и плоть,
отняв последнюю надежду -
душе в раю остаться хоть.
*
Стихает ночь в заклятье душном
и ангел божий улетел,
лишь миллионы равнодушно
взирают с неба не у дел.
За ведьмы душу колдовскую
поставить свечку в храм приду
и у дверей увижу всуе
твой лик, как в огненном бреду.
О Гавриил! Как осень веет,
исходит жизни колея,
я вижу - музыка стареет,
а вместе с музыкою - я.
Отговорят акаций белых
листы и лягут умирать.
За что ж Тебе, согнув колени,
в слезах на паперти стоять?
15 сентября 2016 года. И вот уже настоящая осень...