Мутная проседь открытых окон,
Подоконников сырые газеты, спички…
Лес мой угрюмый, стылый, аутентичный
Выдуман и забыт каким-то богом
Топографическим.
Лесом, лесом этих холодных комнат
Бег мой – пера скрипящего рисунок.
Сквозь этот мокрый лес, сквозь прелый лес и сумрак
Копытами галопа месят кони
Осенний сурик.
Псы по кустам.
В норы пустых бутылок,
В дупла книг и пепельниц узкие морды гончих.
Самки какого зверя визжащий выводок
Вырежет егерей моих пьяная сволочь?
Чудо охота! - Палить по ночам деревни,
Жечь голосящий чумной народец.
У этого стада кастратов и боги – евнухи,
Выкидыши изнасилованных богородиц.
Лесом, лесом сонных домов и улиц
Бег мой – звенящего голоса взлет перед кавалерийской атакой.
Так пронестись, чтоб и пьяные не шелохнулись.
Оглянусь – только головы срезаны и тела насажены на кол.
Оглянусь – от пожаров клокочет ночное небо,
До пустыни земля вжалась в пыль и камень.
И никто не подаст вам вина и хлеба,
И никто не напишет о вас в память.
Нет преграды мне, ангелу черной смерти!
Я убью вас всех, уничтожу в корень.
И хохочут над вами в аду черти,
И кричу я вам – «Горе! Горе! Горе!»
…мутным утром курить у окна тихо,
чай зеленый заварен в большой кружке…
Не будите во мне понапрасну лихо,
Охуевшие, ебнутые зверушки.
Боевых вертолетов запал распарен,
И свистит винтами полет валькирий.
Толи пахнет утром в лесу папалмом,
Толи борщ прокис на плите в квартире.