Нет, это не он покорял чудесами Мекку,
Не числился богом, пророком, увы, не стал,
Не так уж велик и масштабен по книжным меркам,
Хотя бесконечно мудр и безумно стар.
Старик ежедневно, когда темнота настанет,
Выходит из дома, в потертый камзол одет,
В любую погоду с большими двумя зонтами,
И шепчутся люди: похоже, с приветом дед.
На черном холсте небосвода он пишет месяц,
Включает созвездья, слегка убавляет шум,
Из снов и фантазий красивые сказки месит,
Но люди забыли сны, и для них он шут.
А дети закрылись давно чешуей айпадов,
Броней игровых приставок и дивиди...
Старик посыпает улицы листопадом
И бродит, шурша, по листьям. Совсем один.
Домой возвращается утром немного грустный.
Повесив зонты в прихожей поверх пальто,
Проходит в квартиру, в которой все так же пусто,
Мечты и фантазии прячет куда-то в стол.
Старик благороден, добр и совсем не гордый,
К тому же верит, что каждый решает сам.
А мог бы, наверно, давно обесточить город,
Чтоб дети вернулись снова к его зонтам.