Он сидит напротив. Суров и резок. У него для неё ни минуты.
Забирает какие-то старые вещи, забытые в спешке давно.
А в её раскуроченной душе расцветают уже незабудки,
Там поёт черноглазый мальчик, там идёт про любовь кино,
Там прочитаны сотни книжек про силу духа
И пророщено новых истин скупое зерно…
А он сидит напротив. Хмурит брови, сжимает губы.
Она помнит их вкус, но ей уже всё равно.
У неё перед взором родинка на другом плече,
Контур губ других и юношеские ключицы.
Он бросает с размаху на стол ключи
И сам не может понять, на что рассердился.
А она улыбается…
У неё в ушах другой баритон.
У неё на подушке книга, а в холодильнике – лимонад и арбуз.
И НИКОМУ ничего не должна, как бы ни злился он.
У неё в голове – ресниц бесконечных взмах и губ черешневый вкус.
У неё начинается жизнь. С начала. Вот так, простодушно.
Не сумел добить? А теперь уже поздно. Пора дышать!
И другие песни дни напролёт звенят ей в уши.
(В те самые уши, на которых уже не удерживается лапша).
Она тихо сидит. Он громко по комнате ходит.
Собирает что-то в свой пустой чемодан.
Отвезёт к своей новой. Она моложе. И не уродина.
И еще не скукожилась от потерь и ран.
Пусть идёт… Арбуз на тарелку, наушник в ухо.
С наслаждением вытянуть ноги под тёплый плед…
У неё на душе вот уже которое утро
Нет ни страха, ни зависти, и обиды, похоже, нет.
У неё на уме музыкальные тонкие пальцы,
Шёпот ветра и моря протяжный шум.
Это всё лишь мечтой, конечно, останется,
Но мечты о красивом освобождают ум,
Очищают сердце от прошлых демонов
И выносят лишнее из души.
Он уходит, так ничего и не сказав по делу,
Набивая в пустой чемодан свои миражи…
Он уходит! Господи, ну какое же это чудо.
Она тихо нальет себе лимонад в бокал.
А в её душе расстилается ковер незабудок,
А в её руках уже не дрожит от судьбы штурвал.
Излечившись музыкой, встрепенётся снова,
Улетит к другим берегам и снам.
Всё уж сказано. До последнего дня и слова.
Всё отпущено. Всё пропето. Не нужно драм.