Воспринимаю границей за
нерукотворное счастье.
Что неподвижно прикрыть нельзя
признаками причастия.
Степень застывшего воска до
и после огненной страсти
неизлечима, и в дрожь вино
бросают бокала части.
Лёд растворяет жгучую боль
в плотно закрытой колбе
дня – то ли нежны так пальцы, то ль
нету на свете, кроме
трепетных струн, возносящих ввысь,
ничего вдохновеннее больше.
Извлеченье из серой рутины, из
круговой бесполезной толщи
каждодневного крохотного бытия
в сотах продрогшего города
почти невозможно – крепка броня
по одиночеству голода.
Где-то опять рассекают плац
гидроперитные массы,
слова как знамёна – «мы» и «нас»
поистрёпаны. Липко-красным
заревом вспыхнет надрывный крик
с петлёй на припухших миндалинах,
на миг из толпы чей-то вырвав лик
до вспышки в глазах, но не далее…