Если верить молве, то ночами все негры черны.
Но Эмир - он чернее пьяной южной развратной ночи.
Он тягуч как смола, одевается как беспризорник,
Его губы пухлы, зубы белы. Ну кто его не захочет?
Он приехал из маленькой нищей страны-деревни,
Он не знает ни слова по русски, людей встречает улыбкой.
Он сидит каждый день на углу, он пишет деревья,
Он пишет дома и машины пастелью зыбкой.
На закатах к Эмиру приходит смешная девчушка,
Открывает рюкзак, вынимает термос, они пьют кофе и курят.
У неё задорные кудри, большие походные кружки,
Полосатые гольфы, веснушки, и плечи пахнут июлем.
На руках она носит ворох цветастых фенек,
А когда улыбается - сама как лисица фенек.
Так проходит полгода. И где-то ближе к крещенским
Становится жутко, холодно, и метель беспокойнит,
Черный Эмир возвышается бронзово, по королевски,
Ему сигналят машины, предлагают валюту дамы...
Он молча пишет деревья. Лисица его не приходит.
Так бывает, что лучше для сказки, если бы сбила машина.
Однажды в апрельский вечер, теплый проклятый вечер,
Она проехала. Мимо. Другая. С другими.
Она повзрослела, сменила шкурку на новые модные вещи.
И стоит ли продолжать? Не все одним воздухом дышим.
Не всем котам масленница, не всем жрать одни конфеты...
Эмир, кстати, стал альфонсом. Он теперь ничего не пишет.
Только изредка, спьяну, вином на салфетках - кудри да дым сигаретный...