он так устал вести ночные разговоры
с душою, с совестью, с сами собой,
что по утрам не помнит, что за споры
он вел и с кем, где он и кто такой.
заброшенный раздавленный разбитый
происходящим по ненавистной вине,
он к зеркалу идет почти убитым,
желая умертвить себя вдвойне.
стекло молчит. проплешины и шрамы
от прежних отражений слишком велики,
но он глядит в него не менее упрямо,
чем те, что ищут средство от тоски.
тоска невнятна, словно пьяный бред;
она вдруг оживляется к похмелью.
поэтому так трудно сказать нет,
когда не понимаешь, с какой целью.
вот потому-то он опять молчит,
таит в себе слова, скрывает мысли,
и зеркало, словно стена, стоит,
и в нем тоска в отчаянье повисла.