Я и Наицонев. Том первый

История одного человечества.








Собрание сочинений
в 99 томах. Том 71-ый.







Я и Наицонев.

(гармония беспорядка)



           В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.

   ТОМ ПЕРВЫЙ.




           2016 г.




ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

«Я и Наицонев» это не столько повествование,
сколь крик души. И крик души не отдельного человека,
а нашего с вами времени.
Это произведение характерно тем, что в нём не содержание включено в форму, а наоборот, форма
включена в содержание.
Как видите, я пытаюсь раздвинуть рамки
прекрасного. Правда, настолько, насколько мне
позволяют мои скромные способности.

И ещё.

По большому счёту у меня ничего не вышло. Но
я столько потратил сил и времени (и особенно душевных
сил) на это произведение, что даже поражение готов
считать победой.
И вот с таким двойственным чувством я и отдаю Вам
на Ваш суд это моё сочинение.

Автор.





Главное это величие замысла.

Анна Ахматова.


Абстрактное мышление правомочно лишь на реалистической основе. Иначе его не с чем было бы сравнить.

Марк Орлис.





5781
А мой желудок был, как прежде, пуст.
И я твоих касался нежных уст.
И ты была мне ласковей мимозы.
Цветком тебе я был чудесной розы.
Предполагалась звёздная молва.
Заморской ткани умные слова
Питали стан твой трепетный и гибкий,
Мне отражая блеск твоей улыбки.
И в длинной шее тонкой на стене
Ты изогнулась штопором ко мне.
А я рукой у губ твоих водил.
И вот тогда тебе я угодил.
И тут твоих я и коснулся уст.
Да и малины мне достался куст.
5780
Да и малины мне достался куст,
Когда твоих я прикасался уст.
И утонул я в нежном поцелуе,
Тебя любя, лелея и милуя.
И отражались в кафеле тела.
А ванная зеркальною была.
Родиться может откровенье дум
Там, где журчит волны весёлый шум.
Чем благородней будут наши души,
Тем и сильнее слышать будут уши.
Твои уста, что сердце согревали,
Меня влекли и негу отдавали.
Я изогнул тебя, чтоб приступить.
К тому же я хотел безумно пить.
5779
К тому же я хотел безумно пить.
Я изогнул тебя, чтоб приступить.
Вот зеркала. И всё в глазах двоится.
Включаю душ. Он медленно струится.
Я трепет с нетерпеньем берегу.
И ожидать я больше не могу.
Туда-сюда играя, запускаю.
Его держу. Вот в воду опускаю.
И в то же время мыслю о делах.
На окнах солнце. Нега на телах.
Светила нам доверия звезда.
Вот так меж нас бывает иногда.
Ведь я спиртного восемь лет не пил!
И в результате много накопил.
5778
И в результате много накопил.
И ни вина, ни водки я не пил.
И всё умея, смея и имея,
И замерев, и снова стервенея,
Препровождая то рывком, то взглядом,
Туда, оттуда, около и рядом.
И будет слаще нам и веселее.
Пойдём в кровать, там лучше, там теплее.
Да и откроем от угара вьюшку.
Нальём вина в фарфоровую кружку.
Не обнимал тебя ли фраер местный?
Чего ты дремлешь, друг ты мой прелестный?
И ничего я больше и не ждал.
А, выспавшись, я солнце увидал.
5776
А, выспавшись, я солнце увидал.
И ничего я больше и не ждал.
Я тут в тепле о жизни рассуждаю.
Решать не мне. Тебя я побуждаю
К поступку. И желание останется.
И нам за всё по полному достанется.
А вот и Пифагоровы штаны.
Они вполне пространной ширины.
Мне помнятся поступки своевольные.
И были мы с тобой вполне довольные.
Тем более, что ждать от предстоящего,
Подумал я, в себе мечту таящего.
Я ничего от прошлого не ждал.
А, выспавшись, я солнце увидал.
5773
А, выспавшись, я солнце увидал.
Я ничего от прошлого не ждал.
И не бывает дыма без огня.
Вот ты, вот я. Ты слушаешь меня?
В лице таких вот всем известных лиц
Москва столица всех иных столиц.
И пусть гудят дубы былого пуще,
Что разрослись на Беловежской пуще.
Мы завершим на этом перелёт.
И ты поставь на место самолёт.
И не ходи ты в подмосковный лес.
Твои уже садятся в Мерседес.
Иди, иди. Я сяду у огня.
Ну, уходи. Избавься от меня.
5772
Ну, уходи. Избавься от меня.
Сегодня между нами два огня.
Союз им нужен как зулусу дверь.
Богатством там не делятся теперь.
И этим вот природы достоянием.
Ослабла уж империя влиянием.
Она и не готова на союз.
Не нужен им ни прус, ни белорус.
Не забывай, ты там для них ничей.
Придерживайся вдумчивых речей.
Ты слов держись решительных и ровных.
И мыслей избегай ты помярковных.
По-белорусски с ними не гутарь.
И по лицу ещё меня ударь.
5771
И по лицу ещё меня ударь.
«Ну, с Богом!»  -  «К чёрту!» Над Россией хмарь.
«Возьми платок и вытри мне висок.
Уж на щеке застыл вишнёвый сок.
И под ребрами печени сосутся.
А вот поджилки, правда, не трясутся.
Сжимает страхом только в скулах рот.
И не помог и с сыром бутерброд.
Ой, слышишь, дай ещё. Ах, ах, боюсь!
Что нам сулит сей с русичем союз?
Заря ли снова вспыхнет иль зайдётся?
Я президент. И мне решать придётся.
И по лицу ещё меня ударь.
И уж смотри потом на календарь.
5770
И уж смотри потом на календарь.
И по лицу ещё меня ударь.
Туда я еду. С ними буду пить.
Союз навеки надо закрепить.
Россия вся воспитана на нём.
Пусть сохранится. Как-нибудь плеснём.
Его давали раньше по талону.
Так. Хорошо. Не надо дикалону.
И тут ещё. И тут, и тут. И сбоку.
И выбрей щёку. Нет в розетке току.
Поправь мне галстук. И не трогай ус.
Там буду я подписывать союз.
В Москву поеду. Встречи накануне.
Остынуть надо. Видишь, полнолунье.
5769
Остынуть надо. Видишь, полнолунье.
Как в бой иду. Решеньев накануне.
И положи побольше колбасы.
Поправь мне галстук и разгладь усы.
Воспринимал, как этот бутерброд,
Ещё тогда я изнутри народ.
Тогда ещё я не ходил в народы.
А дядька с килькой кушал бутерброды.
И, помню, в детстве бегал я босой.
Был вкусным хлеб с кровавой колбасой.
И всыпь туда ещё чуть-чуть какавы.
Нет, влей мне лучше в кружку больше кавы.
Тут градус, видишь? Это ж алкоголь.
Ах, подожди! Мне проглотить позволь.
5768
Ах, подожди! Мне проглотить позволь.
Допью вино. Оно не алкоголь.
Министров мне встречать с корреспондентами.
И разговоры баить со студентами.
Уж не валять там с ними дурака.
Ещё я выпью кружку молока.
И закушу гурком и тёплой шкваркой.
Да и доем яешню с полной чаркой.
Там мы завалы будем разгребать.
И перестанут нам мозги сгибать...
…Ты изменился с этим президентством,
Совсем сроднившись образом с младентством...
…Вот так она порой мне чарку суне.
Его я принял нынче. Накануне.
5767
Его я принял нынче. Накануне.
Вот так она порой мне чарку суне.
Я пить могу. И съесть могу я шкварку.
Люблю я сало, суп люблю и чарку.
Постой, браток, я веников нарву.
По-малому опорожнюсь во рву.
От напряженья недержанье вод.
А тут достал и дуй хоть целый взвод.
Так, друг за дружкой стоя, рожи корчут
В театре там, где все в антракте хочут.
Конечно, тут, в лесу, оно не в опере.
Тут всем полком хоть вдоль, а то и впоперек.
Уж ты мне, друг, по-малому позволь.
Такая жажда. И в коленках боль.
5766
Такая жажда. И в коленках боль.
Постой, дружок, устал, вздохнуть позволь.
Или крестьяне жарят колбасу.
Или бои жестокие в лесу.
А я так вот к такому не привык,
К сверхчеловекам этим штурбан-пшик.
Не воевал я с этой наглой тварью.
Военный смут не застилал я гарью.
Я партизанский лес не задымал.
И ни пред кем я шапки не ломал.
Я свой народ любил. В него я веровал.
И я душой поднялся до Машерова.
Нам суждено с опущенных колен
Шушкевича дойти до перемен.
5765
Шушкевича дойти до перемен
Нам суждено с опущенных колен.
И мы достигнем уровень наук.
Алфёров с нами, Планк и Ливенбук.
Мы разведём счастливыми руками,
Аккумулировав финансы в жёлтый камень.
И молодёжи выстроим жильё.
Расширим пашню, соберём её.
И к тракторам трансмиссии закажем.
На помярковнасть нашу мы укажем.
И защитим себя для независимости,
За доллары у них купив трасмиссимости.
От урожая будем ждать привеса…
…А я стоял средь дымной гари леса.
5764
…А я стоял средь дымной гари леса.
А урожай был с долею привеса…
…Систему эту надо поменять.
Не про вину толкуй, в кого вменять.
Вину вменив, мы что тут поимеем?
Вменить вину, такое мы умеем.
Что знала равной лишь себе одну,
Мы развалили целую страну...
…Он возмутился и продолжил так,
Поставив кружку с чаем на верстак…
…Ах, соберём мы все свои активы
Уж для неё, для этой перспективы…
…Тут закололо мне в прожилки вен,
Пронзив огнём от пяток до колен.
5763
Пронзив огнём от пяток до колен,
Мне закололо тут в прожилках вен…
…Такие вот у них чумные люди.
У женщин на две трети меньше груди,
Чем у мужчин. И видно по грудям,
К каким они относятся людям.
Они ж своих поставят егерей,
И в клетки всех посадят, как зверей.
И ваши там порушат чумы-хаты.
Да и начнут творить свои развраты,
Вам предлагая в зад по три укола.
И не поможет тут и Перикола.
Ты поимеешь в душной гари леса
Тепло от членов подлинного беса.
5762
Тепло от членов подлинного беса
Ты поимеешь в душной гари леса
С прихлопом лёгким, с трепетом в руке
Членораздельно в ихнем бардаке.
И для туристов нравственной уроды
Той на задворках западной свободы.
И будешь там работать в ихнем трюме,
А не в своём родном еранге-чуме.
Погибнешь ты, уж чётки теребя,
Не защитим как если мы тебя.
Молись ты хоть елдою кверху вниз,
Какой хотишь ты будь узбек, киргиз,
Евразии мы прочная завеса.
И не высматривай ты турку из-за леса.
5761
И не высматривай ты турку из-за леса.
А член тебе не хочется, повеса?
И можно крикнуть: «Отдавайся, Русь!»
Ещё осталась, правда, Беларусь.
Как красный прыщ на их буржуйской жопе,
Чтоб не торчала тут она, в Европе.
И сербов в вольность надо отпустить.
Да и албанцев этим защитить.
Тирану-город кровушкой залить,
Милошевича надо разбомблить.
Тирану-город, растакую ядь,
Они способны только разбом*****.
Тех, у кого прозападная пресса,
Их в гости позовём для интереса.
5760
Их в гости позовём для интереса,
Тех, у кого прозападная пресса.
И жизнь пойдёт у нас без дураков.
Найдём невестам крепких мужиков.
И все мечты пускай у нас сбываются.
И пусть системы наши развиваются.
И сохранится с вами наше общаство.
А им оставим западное общаство.
Мы обеспечим изобильем полностю
Весь наш народ с умом и помярковнастю.
С таким народом дружно и впярод.
Какой народ! Какой у нас народ.
Вот, видишь, брат, а было всё в дерьме.
Так заруби ты это на уме.
5759
Так заруби ты это на уме.
Вот видишь, брат, а было всё в дерьме.
Мы сохраним здоровым экскаватор.
А тех, кто сдал сто тысяч в элеватор,
Автомобилем тут же наградим.
Кому-то даже грамоту дадим.
Кому приспичит день его рождения.
Не просто так. А как вознаграждение.
Всех наградим, марксистов, не марксистов.
Дожинки справим. Вызовем артистов.
Хлеб уберём, и будем песни петь.
Преодолеем. Надо потерпеть.
Случалось, брат, такое видеть мне,
Что не приснітся даже и во сне.
5758
Что не привидится даже и во сне,
Случалось, брат, такое видеть мне.
Я всё прошёл. Не так ещё бывало.
Уж я и сам себе мужик бывалый.
Ты поспешай. Ты труд свой уважай.
И соберём мы тучный угрожай».
«Нам на лицо от комаров бы маски.
И вовремя б ещё горючей смазки
Для укрепленья блока скоростей.
И запасных ещё бы нам частей»…
…Так говорил ему механик Вася.
Идём мы дальше. Свора собралася.
Хотелось мне таким вот умным стать,
О чём не мыслил прежде и мечтать.
5757
О чём не мыслил прежде и мечтать,
Хотелось мне таким вот умным стать…
“Подарок то, скажу я, дорогой,
Уж ветка из Берлина в Уренгой.
Позвали их к оврагу, видно, ноги.
Пастух малёк заснул ли у дороги?
Не знаю, что их привлекает там!
Уж целый день сигают по кустам.
Как тех колючек в задницах коров,
В народе будет столько долларов.
И поумолкнет эта вся зараза.
Вот проведём вторую ветку газа.
И продолжал он далее мечтать.
Хотелось мне таким вот умным стать.
5756
Хотелось мне таким вот умным стать.
“Пускай и не пытаются мечтать.
Спустить хотят на нас они баёк,
Нас посадив на западный паёк.
А клин им в задницу. Вот наш им приговор.
Я с ними вёл недолгий разговор.
И я ведь их любил и уважал.
Потом я всех по тюрьмам посажал.
Чегировцы, что всё меня ругают.
И Западу вредить не помогают.
От, идиоты! Что там за народ!
И камни в наш бросают огород”.
К его ногам упал пудовый камень.
И стал махать он крупными руками.
5754
И стал махать он крупными руками.
Когда е его ногам свалился камень.
“Как там у нас в ракетах с угольками?
Поговорить бы нужно мне с сынками.
И надо к ним в казармы заглянуть.
Наелся. Не мешало б и уснуть”.
Он всё доел немытыми руками,
И облизал двойными кулаками.
Ни у усов, ни даже у штанов,
Он не держал штабистов-лизунов.
Воглубь вопроса и теоретически
Он посмотрел спокойно и скептически.
И остальное вылизал руками.
И улыбнулся, сев на мокрый камень.
5753
И улыбнулся, сев на мокрый камень.
И кашу он долизывал руками.
“И никому мы Русь не отдавали.
Веками мы тевтонцев воевали.
Тут наши братья. Мы ж одна братва.
По направленью к городу Москва
Не пролетала чтоб туда из НАТО
От них ракета (здесь сказал он матом).
Я очень беспокоюсь за него,
За наше небо. Я люблю его».
И он смотрел задумчиво на небо.
Потом набрал овсянки. Взял и хлеба.
И прихватил солдатский котелок,
Препроводив меня за уголок.
5751
Препроводив меня за уголок,
Он прихватил солдатский котелок.
«Уже у нас не очень и крадут.
И даже пищу на зиму кладут.
И говорят: «Ты с мельницами бьёшься.
Ах, не даёшься! Как ты не даёшься».
Чтоб сохранить себе авторитет,
Не нарушаю я менталитет.
И устранить его пора б физически,
Но он подходит нам экономически.
Заклятый враг воинствующей Пруссии.
Иисус Христос голгофы Белоруссии.
Ах, если б лучше мир его узнал,
То он в кошмар себя бы не вогнал.
5750
То он в кошмар себя бы не вогнал,
Когда бы лучше мир его узнал.
Уж пятый год он даже не присел.
И на две половины облысел.
И не отсохнет у него рука.
Вот он какой. Наш гомельский Лука.
«От коммунизма прама и впярод!  -
Так он сказал, взирая на народ.  -
Я сверху положу на них палюции,
На этих штатов наглых резолюции,
Такого референдума конец,
Что не поможет тут и пуль свинец.
Я им сумею в заключенье вперти
Так, что и жизнь им станет хуже смерти.
5749
Так, что и жизнь им станет хуже смерти.
Такой я им смогу аргумент вперти.
Уж всех я, кто со мною спорит, встрахивал.
Ну, а потом ещё и ператрахивал.
Со мною, друг мой, наша бальшанство!
И накормить пора бы и его.
Не надувал я от обиды губки.
И прыгал я не ниже планки Бубки.
Я и не знал пред совестью вины,
В уме измерив правду глубины
Того, кто не умеет посчитать,
Как надо раньше, чем позднее, встать”.
И я его, естественно, признал.
Да и, сдружившись с ним, я всё узнал.
5748
Да и, сдружившись с ним, я всё узнал.
И я его, естественно, признал.
Его и все когда-нибудь узнают.
Ну, а когда узнают, то признают.
И пусть приводят девушек на луг.
Хотя и нет у нас больших заслуг.
И не звучит на праздничном оркестре
То, что теперь не значится в реестре
Из тех далёких радостных имён,
Что и пришли из будущих времён.
Питая наши вечные сомнения,
Его я был готов считать за гения.
И он закончил долгую беседу.
И вот я с ним куда-то дальше еду.
5747
И вот я с ним куда-то дальше еду.
И прекратили мы тогда беседу.
Которых не наденешь больше там,
Мне не нужны ни брюки, ни кафтан.
А Хармса, кто запомнил, не забыли.
Но Шнитке был тогда уже в могиле.
Переплетаясь с Хармса и до Шнитке,
Уж думать надо, как пройти по нитке.
В пространстве ночи кто кого третировал,
Того потом он реабилитировал.
Во мне уже проснувшийся медведь
Стал вдруг почти без повода реветь.
И я тогда про многое узнал.
А он меня к своей берлоге гнал.
5746
А он меня к своей берлоге гнал.
И я тогда про многое узнал.
Но это не смертельная беда.
А в массе мы не умные всегда.
Смешно считать, что мы умнее предков,
Создателей колёс и табуретков.
Не означает ровно ничего
Всё то, что при рождении мертво.
А то передовое, что живое,
И то, что не умрёт, передовое.
Тот остаётся где-то позади,
Кто не смотрел на тех, кто впереди.
А впереди не те, что в шапито.
И мы их и не ценим ни во что.
5745
И мы их и не ценим ни во что.
Верните нам и шляпу, и пальто.
«Держись!  -  тогда мне сердце говорило,  -
За мужика, за землю, за мерило».
Своё суют в своё и не в своё,
Уж и утратив всякое чутьё.
Где проститутки, там всему итоги.
А ты найди свои пути-дороги,
Чтоб восторгаться, злиться и реветь,
Как не заснувший на зиму медведь.
И подойдёт и к вам косматый Мишка.
А рядом с ним его смешной сынишка.
Корите всех в пальто и без пальто
За то и это. И ещё за то.
5744
За то и это. И ещё за то
Корите всех в пальто и без пальто.
И вдруг забьёт доверия фонтан.
И начинайте шить себе кафтан.
Уж вы возьмите с каждого по нитке,
И помогите Моцарту и Шнитке.
И, на концерт купив себе билет,
За подолом припрячьте пистолет.
Все те, кто жил, не успевая в проценте,
Пусть начинают отрезвляться в Моцарте.
И из его глубокой пустоты
Вы и дойдёте сердцем до мечты.
И этого не надо забывать.
И вас не будут в лапти обувать.
5743
И вас не будут в лапти обувать.
И этого не надо забывать.
И вот от Сына, Духа и Отца
Зависеть может запах огурца.
Тем боле, не радостен Творец,
Когда зачах на грядке огурец.
Уж человек вздохнёт куда свободней,
Когда он станет в мыслях благородней.
А цель, она вернёт себя к причине,
Не поддаваясь горестной кручине.
И прекратится всякое увечество,
Уж если вас признает человечество.
И вы старайтесь в детстве побывать.
Хоть прежнему уже и не бывать.
5742
Хоть прежнему уже и не бывать,
Но вы старайтесь в детстве побывать.
Оно и есть грядущему наследство.
Творец он средство. И вернётся детство.
Куда уже не ходят поезда,
Там быть ли вам? Вам двигаться ль туда?
И из него в грядущее глядят,
Не истребляя то, на чём сидят.
И провела себя по узкой крыше,
И поднялась одной ступенькой выше,
Та жизнь моя, вверяя мне наследство.
Она прошла. Ну, а Творец, он средство.
Как плод единый жизненной породы,
Взрастут сады, созреют огороды.
5741
Взрастут сады, созреют огороды,
Как плод единый жизненной породы.
Аристократы, что душою нищи,
До одури наелись жирной пищи.
И уж не для снобизма дураков
Творили и Ключевский, и Лесков.
Вот слышен Шуберт под озёрный клёв.
Вот Рафаэль. Стравинский вот. Рублёв.
И мы плеч о плеч движемся туда,
Куда не ходят даже поезда.
Мы видим абрис светлого лица.
И это ль не деяния Творца!
Да и взойдут на паперти народы.
И возрастут сады и огороды.
5740
И возрастут сады и огороды.
Отдайтесь миру. Он такой природы.
Кому себя и для чего отдать,
Не надо долго думать и гадать.
Или сестёр, среди которых Вера,
Или скульптуру старого Вольтера,
Или Сонату лунную и «Мурку»,
Или Шопена чудную мазурку,
Или Ярилу-солнышко и Леля.
Рождает мир портреты Рафаэля.
Творите, в общем, мир по существу.
Жизнь не нова. Стремитесь к божеству.
Такая мысль для всех тут снова, снова.
После чего является основа.
5739
После чего является основа.
И мысль такая снова тут и снова.
Увидеть грань священного лица
Спешите в чистом облике Творца.
И вот она уже и к вам пришла
Предметом тайной неги и тепла.
Или торчит под складкой одеяла,
Или пуста утратой идеала,
Или полна желанья и сочувствия,
Или томит сомнением предчувствия.
И уж сильнее в вас вздыхает грудь.
И не даёт порою вам уснуть.
Когда жива в тебе первооснова,
То плод взрастает. Образ зреет снова.
5738
То плод взрастает. Образ зреет снова,
Когда в тебе жива первооснова.
И ты в её неумолимой власти.
И нет в тебе хандры. И нету страсти.
Ну, а уж тут какая будет мера,
Опять же всё зависит от размера.
Так и спеши пред нею извиниться,
И призови её воспламениться.
Тебе создать шедевры предстоит,
Когда в тебе он прочен и стоит.
Зависит всё от веса и размера.
И ты творец. В тебе святая вера.
Ты всё поймёшь, сравнив свои дела
С тем, что любовь приятна и мила.
5737
С тем, что любовь приятна и мила,
Ты и сравнишь тут все свои дела.
И я не Моцарт. И Шекспир не ты.
Из женской несравненной красоты
Появится прекрасная Елена.
Но только если Муза вожделенна.
За локоть можешь сам себя кусать.
Ну, а прикажут, ринешься плясать.
И вдохновенье высосешь откуда,
Не понимай ты женщину как чудо.
А уж потом, простив тебя, Творец
Вернёт тебе солёный огурец.
Мир мог отжаться, мог и не отжаться.
И ни к чему роптать и обижаться.
5736
И ни к чему роптать и обижаться.
Мир мог отжаться, мог и не отжаться.
И с остальными серыми енотами,
С такими в трубку скрученными нотами,
До цвета пальцев, в общем, беспредел,
Позеленел уж ты от этих дел.
А у царя нательная рубаха.
Тех фифчиков там собралось у Баха!..
И стал он их на лифчики менять.
И стал он тут же фуги сочинять.
Ну, а кому ты думаешь? Да Баху
Там Прометей прожёг себе рубаху…
…Сказала так Амурова стрела:
«Я сжечь могу всю эту мглу дотла».
5735
«Я сжечь могу всю эту мглу дотла».
Так говорит Амурова стрела.
И возле Баха девица юлит.
А Бах уж тучным пузом шевелит.
А снизу чан. И в нём доверху хмеля.
А вот стоит мадонна Рафаэля.
И подставляешь ты себе плечо.
Чуть лучше станет, хочется ещё.
То хорошо, а то опять хреново.
А что найдёшь ты тут, уж всё не ново.
И мы себе кого-нибудь найдём.
А Лукашенко говорит: «Пойдём».
И думал Вечер: «Что тут обижаться.
Со мною вредно перед сном сражаться.
5734
«Со мною вредно перед сном сражаться».
Так думал Вечер. Что тут обижаться.
Совсем, совсем бесхитростного вида
Уж улыбнулся он улыбкой жида.
А Чарли Чаплин сядет в домино.
А мы смеёмся. Нам совсем смешно.
А кто-то чем-то этого огреет.
Тот постареет. Этот захиреет.
Людей прибудет, а потом убудет.
Вот так бывало. Дальше так же будет.
Так нагадала сивая кобыла.
«Всегда оно у нас такое было.  -
Подумал Вечер.  -  Что тут обижаться.
Со мною вредно перед сном сражаться».
5733
«Со мною вредно перед сном сражаться,  -
Так думал Вечер.  -  Что тут обижаться!»
Забыв уют натопленной квартиры,
Мы очень часто бегаем в сортиры.
В которых мы не так уже и плохи.
А в это время движутся эпохи.
Часы стучат и трепетно, и внятно.
Тут я проснулся. Это вам понятно?..
К какому не склоняйся ты процессу,
Дела твои идут по интересу.
И я сказал: «Ну, хоть зовись груздём,
Но обойдёшься ты одним гвоздём».
Да и хотел я до микроба сжаться.
И повторил: «Чего тут обижаться!»
5732
И повторил: «Чего тут обижаться!»
Да и хотел я до микроба сжаться.
А тут Христосов этих пруд пруди.
Кого захочешь ты, того гвозди.
И никакого не было в том чуда.
Еврей Иван и брат его Иуда.
Ещё каких-то пьяных два еврея.
Иранский шах. И с ним его Сорейя.
Ратмир, Рагдай, Руслан, Олег Попович,
Чубайс-Персейский, Римский-Шендерович.
Они не наших качеств и имён
Во множестве неведомых времён.
И испарялся в перегарах но-шпы
Я, зацепляясь грудью за подошвы.
5731
Я, зацепляясь грудью за подошвы,
Уж испарялся в перегарах но-шпы.
Всё завершалось пышностью мездрей.
Был вынут палец из моих ноздрей.
А над макушкой горб и пустота.
Над каждой шеей рот и два хвоста.
Без головы с гирляндами иголок
Перекатючки вместо треуголок.
И обзывали их обычно: «Бобби».
Жизнь развивалась. Новые особи
Побередили волны бородой.
Козлы кружились молча над водой.
Осёл стучал ушами о подошвы.
А я сказал: «Сожгу я вас до но-шпы!»
5730
А я сказал: «Сожгу я вас до но-шпы!»
Да и стучал ушами о подошвы.
И в глубине волны нашли свободу
Верблюд и кит, не потревожив воду.
Оттуда выплыл спелый ананас
И посмотрел решительно на нас.
И тут же бросил грозное: «Не жди!»
И пробежали по небу дожди.
И продолжалась эта канитель,
Из хлопка пуха выстелив постель.
Из чаепитий и японских нег
Пошёл обычный африканский снег.
Мороз, что пробежал по смуглой коже,
Засеребрился на холёной роже.
5729
Засеребрится на холёной роже
Мороз, что пробежал по смуглой коже.
Изжив пороки, все ушли в изъяны.
А я утратил облик обезьяны.
Приобретя фисташки и инжир,
Живу я долго. Ем олений жир.
И уж почти двухсотым поколеньем
Я промышляю в стойбище оленьем.
Ах, эта мне китайская дорожка!
Ну, а на ней нанайская морошка.
И в мире ягод лучше вкусом нет.
И я окрашу их в багровый цвет.
А тот, кто бегал, поднимая ножки,
Вдруг распластался блином по дорожке.
5728
Вдруг распластался блином по дорожке
Тот, кто наелся досыта морошки.
А конь быка беспечно бередил.
Идя по кругу, он не находил
Герасима и бедного Му-Му.
И сам не знал, зачем и почему.
А люди в пищу добавляют воду.
И пьют вино за волю и свободу.
А на другом краю сидят малайцы.
У них не меньше, чем у немцев, глазки
И потому, что триста с лишним лет…
…Я возглавлял тогда кордебалет.
И всех я там любил и обожал.
И, как умел, в порядке содержал.
5727
И, как умел, в порядке содержал.
И я там всех любил и обожал.
И семена в шкафу я отыскал.
Тюльпаны, розы, сорок восемь кал.
Да и воткнул всем в шляпы по цветочку.
И уж в конце я и поставил точку.
А утром я, и вечером, и днём,
Был осторожен с тлеющим огнём.
Да и не знал я, мне куда деваться.
А он ведь был способен развиваться.
И как он мог, так он меня бежал.
Но тут его в ладони я зажал.
И заметался по руке огонь.
И возгорелся, сжав мою ладонь.
5726
И возгорелся, сжав мою ладонь.
Таков был он, моей мечты огонь.
А Лукашенко удивился: «Ишь!»
Я вижу Сену. Вижу я Париж.
Тут мне пришлось писать лихие строфы
О том, что мир на грани катастрофы.
Перерождён он в некую структуру.
В такую вот, сказал бы я, культуру.
Я ж не какой-то глупый идиот.
Как жизнь идёт, пускай так и идёт.
Зачем судьбу, я думал, проверять.
И я не стал ни в чём их уверять.
И бил ладонью я себе в ладонь.
А на ладони теплился огонь.
5725
А на ладони теплился огонь.
И бил ладонью я себя в ладонь.
Да и кричал при встрече: «Будь здоров!».
Ну, а в Париже много докторов.
Там ног не моют. И не любят зайцев.
Корейцы там похожи на китайцев.
В Сибири мы заметили нанайцев.
В рассвете мы увидели малайцев.
В Тибете мы встречали юных лам.
И их мы различали по полам.
С Мадонной мы потом поговорили.
И спеть её для лам уговорили.
Каких, я думал, тут тебе гребёнок.
А получился миленький ребёнок.
5724
А получился миленький ребёнок.
Она ж была в причёске из гребёнок.
И долго вспоминала бога мать.
Культуру надо выше поднимать.
Нам нужен не один с тобой наследник.
Дай Бог, чтоб этот раз был не последний.
Сказала так, и в рот его взяла.
А дальше сатисфакция пошла.
И тут струя резонно побежала,
Когда она к себе его прижала.
И что-то между ног туда ввела.
И так и продолжалось до светла.
И ярко вспыхнул свод ночных небес,
Когда в Булонский с ней вошли мы лес.
5723
Когда в Булонский с ней вошли мы лес,
То вспыхнул яркий блеск ночных небес.
И мы тут рисовали эту сцену
Поочередно. Дружке друг на смену.
И там себя тогда мы излечили.
И доктора нас этому учили.
И я, пред нею весело дроча,
Не стал пенять на это у врача.
Любви хватало всем. Любви и веры.
Тому тут есть известные примеры.
И всё в неё я сперму изливал.
Ну, а потом её я рисовал.
Я был в общенье ласковым телёнком.
А тут я был изнеженным ребёнком.
5722
А тут я был изнеженным ребёнком.
А в том вопросе был ещё теленком.
Касаясь тех сладчайших нежных мест,
Я забывал про двадцать первый съезд.
Её тогда всю красками обильно
Я извозил. Я так влюблён был сильно.
И я такую радость заслужил.
И душу всю я там в неё вложил.
Её имел великий Леонардо!
Подумаешь! От финиша до старта
Тогда любил её он беспардонно.
Что ж тут такого. Ведь она Мадонна.
И он смотрел сквозь тьму во мрак небес.
И тут мы и вошли в Булонский лес.
5721
И тут мы и вошли в Булонский лес.
И грустно он смотрел во тьму небес.
Да, он имел её. И беспардонно.
И дама та действительно Мадонна.
Он сделал ей и фюфчик там, и фифчик.
Уж так бывает. Вмиг он сдвинул лифчик.
Она явила все тут чудеса
Его натуре в кайф и в волоса.
Она стояла целый день вчерашний
У Эйфелевой тыщетонной башни.
И он тогда там на неё залез.
И так вот и вошёл он с нею в лес.
Потом уже настал осенний вечер.
И крыть ему тут было больше нечем.
5720
И крыть ему тут было больше нечем.
И перед ним возник осенний вечер.
С забором лучше, если до упора.
Неплохо было б даже без забора.
Искать забор, чтоб там ей засадить,
Так будешь тут до вечера ходить.
И ты стоишь с зажатым в пальцах блудом.
Скамейка рядом. И на ней не худо.
И думал он: «А плащ я ей отдам».
Ах, Амстердам! О, милая мадам!
И Лувр вблизи, и Эйфелева башня.
И там дымилась вспаханная пашня.
Клуб дыма возносился до небес.
И бес сбежал стремглав в ближайший лес.
5719
И бес сбежал стремглав в ближайший лес.
Пьеро молчал. Клуб дыма до небес.
А вот Мальвина с грустью и тоской
Стоит в печали с бледною рукой.
Ты потрудись в какой угодно области
По вечному закону жизни подлости.
Как бутерброд, что с грязью мокнет в путере,
Не рассчитать тут это и в компьютере.
Такое и не сделаешь кином.
Залита вся субстанция вином.
И лишь земли лежит под нами грыжа.
Взорвался мир. Нет более Парижа.
Огромный взрыв, бушуя и звеня,
Тут заметался всполохом огня.
5718
Тут заметался всполохом огня
Огромный взрыв, бушуя и звеня.
И с тех вот пор Пьеро, да и поныне,
В любви к Мальвине в века половине
Души не чает, млея в неге пут.
Так и чему уж удивляться тут!
Ведь он худой и совершенно бледный.
Но по натуре он совсем не вредный.
Тут он вручил ей взвинченную кровь.
Так велика была его любовь.
И так входили в моду сантиметры.
А над землёй уже шумели ветры.
Она ж его под силою огня
Спросила: «Ты-то любишь хоть меня?»
5716
Спросила: «Ты-то любишь хоть меня?»
Она его под силою огня.
И говорит он ей: «То мне наука!»
И тут его и настигает мука.
Он замирает в творческой среде.
И пыл тревожит в взмыленной воде.
В таких кругах он прежде не вращался!
И с ней нигде он раньше не общался.
Как будто он Мальвину поимел.
И, ослабев, он бледен был как мел.
И, воспевая Монну и Пьеро,
Он иногда обмакивал перо
В чернила. И в тоске ломал он руки
Себе, впадая в творческие муки.
5715
Себе, впадая в творческие муки,
Он и ломал в тоске и грусти руки.
Но и Морфея надо уважать
В той мере, что стакан в руке держать.
А Арамис был всех сильнее пьян,
Да и Атос, и с ним и Дартаньян,
Не знали, что закрылись все пивные,
И что не спят лишь бабочки ночные.
И оставалась им в награду Вера.
Ещё была там их собака Марта.
А может, мы увидели Вольтера?
Мы двигались вдоль шумного Монмартра.
Над городом окрасилась заря
Движению небес благодаря.
5714
Движению небес благодаря,
Над городом окрасилась заря.
И канапе, да и любовных танцев
Не знали мы, и не имели шансов
Остаться без волнения и стрессов
В пылу архитектурных интересов.
Сверканьем бездны творчество язвит.
Везде Парижа вежлив взгляд и вид.
Да и на что уж тут кому укажешь.
Париж уснул. И ничего не скажешь.
Над городом вставало морген фри.
Фонарщики гасили фонари.
И шли ночных профессий разговоры.
Заснули уж и нищие, и воры.
5713
Заснули уж и нищие, и воры.
И, обозрев леса, поля и горы,
Мы тут на счастье твёрдым постучали.
Гляжу на Лукашенко. Он в печали.
И говорит он мне: «Что говоришь?»
И замер. И воззрился на Париж.
А у Гобсека бледная рука
В том случае на ручке сундука.
И потому такие преимущества.
И душу, и секреты, и имущества,
Кто захотел, туда мог заложить.
И алчности Гобсека послужить.
Смертельной хватки той благодаря,
Париж уснул, короче говоря.
5712
Париж уснул, короче говоря,
Смертельной хватке той благодаря.
И обхватил Гобсек сундук руками,
Что был закрыт железными замками.
Плывёт он в Сене и глотает воду.
А Эсмеральда кличет Квозимоду.
И думалось: «Такая, видно, мода.
При каждой Эсмиральде Квозимода».
Река тут Сена. А на Сене катеры.
Читаю надпись: «Дом какой-то матери».
И думаю: «Какая ж это станция?»
Констанция! Констанция! Констанция!
Идём мы дальше. Слышим разговоры.
И вышли мы на Франции просторы.
5711
И вышли мы на Франции просторы.
За нами, крадучись, следи ли воры.
Идём и дружно славим короля.
Заходим в бар. И там за три рубля
Себя мы отдаём на жизни муку.
Стучим по бруку, подложив под руку.
И сапогами уж давай скрипеть.
Взялись за локти. Стали песни петь.
Идём всё дальше. Каждый в меру пьян.
Три мушкетёра. Сзади Дартаньян.
Гондолу гондольер по Сене гнал.
Упала Алла. Вышел кардинал.
Матрос два раза плюнул на ладонь.
Шипенье. Пар. И источилась вонь.
5710
Шипенье. Пар. И источилась вонь.
Вошёл матрос и плюнул на ладонь.
«Я вас в гробу видала много раз».  -
Так говорит мадам, прищурив глаз.
Не та, что на Дону кадрила Мелехова.
А та, что с кардиналом дружит. Терехова.
В неё влюбился бравый Арамис.
И появилась перед нами мисс.
Как говорится, пойман, так не съеден.
Ну, а богат, то уж тогда не беден.
И, видим мы, играют в три баяна,
Идя в кабак, четыре Дартаньяна.
Гвардейцев нет. И воздух разрядился.
А вот забор тогда и пригодился.
5709
А вот забор тогда и пригодился.
И воздух вдруг над нами разрядился.
Гляжу  -  передо мной Булонский бор.
Копаем дальше. Каменный забор.
И тайные к любовнику ключи.
Колода карт. Зажжённых три свечи.
И Катерины нижнее бельё.
И ржавое трёхствольное ружьё.
И сабля Шах-ин-Шаха в три замаха.
Потом нашли мы шапку Мономаха.
И там, в кустах, лежал борцовский пояс.
Я закопался в радугу по пояс.
А из неё такая пёрла вонь,
Что уж тогда и вспомнил я Сморгонь.
5708
Что уж тогда и вспомнил я Сморгонь.
Такая вот там неземная вонь.
Он двинулся решительно вперёд.
«Работать надо, верить в свой народ.
И ни о чём не надо горевать».
И тут уж он стал прочих называть.
«А здесь и обгоришь, да и ошпаришься.
В воде вскипишь, и в супе переваришься.
Не знаешь тут, как лучше поступить.
Котлы вскипели. Можно юшку пить».
И из котлов забрызгала вода.
Мы стали разбегаться, кто куда.
Спешит уж тут волна к забору жаться,
Заставив нас друг к другу приближаться.
5707
Заставив нас друг к другу приближаться,
Спешит уж тут волна к забору жаться.
И я на всё задумчиво глядел.
Набоков возле Бунина сидел.
И плакал молча удручённый Троцкий.
Стихи читал вдали Иосиф Бродский.
Смешила всех какая-то мадам.
Сегодня здесь, а завтра Амстердам.
Вчера ещё она была на Мальте.
Да и Башмет играл всю ночь на альте.
Из депутатов ели колбасу.
И слушали парижскую попсу.
Не надо нам с Европою сражаться.
И незачем на них тут обижаться.
5706
И незачем на них тут обижаться.
И нам не надо с западом сражаться.
Или возьми ты для примера Ёрика.
Красноречивей где найдёшь риторика.
Я почитаю лучше Евтушенку.
А Рейган? Он не любит Лукашенку.
Ты к Папе, говорит, встань на приём.
А я сказал: «Так Клинтон же при ём».
В комиссиях вопрос не понимают.
И в СЭВ меня пока не принимают.
Путь не зарос нам до Москвы травой.
Я дома свой. И там я тоже свой.
Не стоит больше с ними нам сражаться.
Не лучше ли на них не обижаться.
5702
Не лучше ли на низ не обижаться.
Не стоит больше с ними нам сражаться.
Ты знаешь, я живу любя душой.
И ростом я достаточно большой.
Палату я давно не ператрахивал.
Давно я их как следует не встрахивал.
Но ты присядь тут около меня,
Да и смотри на всполохи огня.
Из «Итого» там друг его Петрович.
Глядишь, а уж оттуда Шендерович.
Порою крышку только приоткроешь,
И вовремя её и не закроешь.
Мой палец с ранкой. Маленький. Второй.
Я жив ещё. И я за новый строй.
5701
Я жив ещё. И я за новы строй.
И я надёну варежек второй.
Мужик не хочет палец зазанозить,
Когда он по бревну из леса возить.
И мы не лезем к черту на рога.
И наша жизнь нам всё же дорога.
И в этом ли уже моя вина,
Уж если смерть нам больше не страшна.
Страх порождает подлость и разбой.
Да и ведёт он в бездну за со бой.
Россия, ты по-прежнему во мгле.
И оттого все беды на земле.
Мы одолеем стыд, изгоним страх
Не только здесь, но и в иных мирах
5700
Не только здесь, но и в иных мирах,
Мы одолеем стыд и боль, и страх.
Гостей встречать уж тут не в Польше Папу.
Кому стелить куда дорожку к трапу.
О, не дури мне больше головы!
Ты скажешь, это всё не для главы?
А ты мне, друг, ни в чём не возражай.
Уж я всегда дрожу за урожай.
Не обещал я ночь в алмазах звездну.
Я не пророк. Но уж познал я бездну.
Туда, где к цели новый поворот,
Как Моисей, веду я свой народ.
Мне тяжело. Одолевая страх,
Я приношу прохладу на ветрах.
5699
Я приношу прохладу на ветрах.
Я побеждаю подневольный страх.
Под чарку водки сомом без костей
Я подчевал непрошеных гостей.
А ты, невежда, прихвостень, воришка
(И в это время зазвенела крышка),
Сиди, молчи! Молчи, молчи, гвиздец!
И не годишься ты на холодец.
Вот Березовский откупился, гад.
Живёт теперь как фюрер штурмбригад.
И не какой-нибудь он там паук.
Он академик. Доктор он наук.
Не выношу я дыма без огня!
Не трогайте. Не трогайте меня!
5698
Не трогайте. Не трогайте меня!»
И тут уже, наградами звеня,
Шушкевич, академик подлецов,
И Бурбулис, а с ними и Попцов.
Никто их не заметил на столе,
Тех, что варились давеча в котле.
«А я боюсь на поезд опоздать.
Хочу я к чарке каждого подать.
Почти сварились. Через миг доварятся.
Я подожду. Пускай ещё поварятся.
Садись поближе, тут не горячо...
…Так говорит он мне через плечо.
Я тоже сел у дымного огня.
И он смотрел с надеждой на меня.
5697
И он смотрел с надеждой на меня.
Мы с Лукашенко сели у огня.
И мусульмане сели на полы.
А остальные влезли на столы.
А тут вошёл английский званый гость.
И грыз он кость. Он грыз большую кость.
Гусинский покусался с Березовским.
За кость подрались Ельцин с Жириновским.
А над котлами взвился синий пар.
Бурбулис молча сел на писсуар.
Потом залез в котёл. И там пописал.
А кто-то красил стены в цвет гринписса.
Иду к столу. Везде зелёный пар.
Несут огромный медный самовар.
5696
Несут огромный медный самовар.
Идёт Попцов, себя окутав в пар.
Бокалов звон. Пьют. Кушают. Вспотели.
Жванецкому понравились тефтели.
От Ельцина все просят новостей.
Чубайс загрыз Руцкого до костей.
И всё в туманном мареве миров.
Гайдар вошёл. С ним двое докторов.
Они сдружились. В общей бане парятся.
И Леонид Ильич с Подгорным харятся.
Вперёд гляжу. Там взгляд из-под бровей.
Иду я дальше. Чуть держу левей.
А лес исчез. И снова дым и пар.
И я проснулся. Это был кошмар!
5695
И я проснулся. Это был кошмар!
А отчего повсюду смрад и пар?
Опять заснул. В котёл кладу картошку.
Во сне туда я опускаю ложку.
Такая вот, скажу я, тут феерия.
А из котла пенсне. Ах, это Берия!
Он тянется ко мне издалека.
Глаза мутны и лопнула щека.
Не доварилась. Твёрдая пока.
А там, гляжу, и Сталина рука.
Нет, положу туда я динамит.
Ты видишь, шнур бикфордовый дымит?
Но подошёл ко мне тут бравый бес,
Да и сказал, что не туда я влез.
5694
Да и сказал, что не туда я влез,
Меня толкнув, номенклатурный бес.
Туда войдёшь, покатишься с горы.
Болото слева. А вокруг боры.
Из разных подземельных местностей
Уж у столов подсобники чертей.
Стоят тарелки. Вилки. Кружки с квасом.
Везде огонь. Вокруг живое мясо.
Налево мрак. Внизу глубокий грот.
Пойдешь направо, так и там народ.
А мы тут на распутье двух дорог.
И в небе звёздном дремлет Козерог.
Нужна ли мне подобная беспечность?
Где цель моя? И чем гордится вечность?
5692
Где цель моя? И чем гордится вечность?
Нужна ли мне подобная беспечность?
А дух свободы к звёздам убегал
И мирным смерчем землю обжигал.
И этот залп не залп тебе «Катюши».
И распадутся наши с вами души.
И их распады источают яды.
Таких материй эти вот заряды.
Война б быстрее, да и в плен бы сдаться.
Тревожно, братцы. Некуда податься.
Они погибнут, и погибнем мы
От безрассудства, мглы и кутерьмы.
Прервите споры, не ударив в грязь,
Объединившись воедино в связь.
5691
Объединившись воедино в связь,
Прервите споры, не ударив в грязь.
И вижу я склонившихся над ухом,
Парящих беззаботным лёгким пухом,
Что, как и мы, потом средь бездн гуляют,
А иногда и в головы стреляют.
И друг на друга пушки навели.
Пред нами море. В море корабли.
Я торможу, молчу. Я оробел.
Их тоже жалко. И опять пробел.
Погибших много в атомной войне,
Вкраплённых датой в каменной стене.
И мы взлетаем, с памятью простившись,
В энергию мечтой оборотившись.
5690
В энергию мечтой оборотившись,
Тут мы взлетаем, с памятью простившись.
Такое вот пикантное кино.
Чего тут не увидишь сквозь окно!
Увидеть ближних многие хотят.
И журавлиной стаею летят.
Японцы клином к морю улетают.
Летим и мы. Пред нами льды не тают.
И души догорают в нежном свете.
Но вот они уже одни в рассвете.
И было нам и просто, и легко.
И пили мы парное молоко.
А те, что тут стояли у редакции,
Продуктом стали атомной реакции.
5689
Продуктом стали атомной реакции
Все те, что тут стояли у редакции.
Сгоревшей в одночасье Хиросимы
Сегодня день в сердцах неугасимый.
Сторонники антивоенных акций
Опять толпятся около редакций.
Подальше от нашей земли
Уж волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далёко.
Раскинулось море широко.
А тот заводит старый патефон
И повторяет: «Янки! Янки, вон!»
Скопились у разрушенных редакций
Сторонники антивоенных акций.
5688
Сторонники антивоенных акций
Скопились у разрушенных редакций.
И улетают с первым вертолётом,
Гордясь собой и праздничным полётом.
И думал я: «А жизнь ведь не нова».
И повторил я мудрые слова.
Потом молчу. Альтернативы нет.
За жизнь не дали даже двух монет.
Войны далёкой обострённый слух
Я чувствую полётом быстрых мух.
А молоко в пластмассовом ведре.
Чешу себе я где-то на бедре.
Весь мир горит во фьючерсном огне.
И безразлично всё на свете мне.
5687
И безразлично всё на свете мне.
А что и их дома давно в огне,
Так господа, и эти вот товарищи,
Смотрели равнодушно на пожарищи.
Я что-то снова стал какой-то нервенской.
И Александр Невский, блин, и с ним Донской.
Или советский наш вот, коминтерновский.
Да, мир таков, хотя бы и эсеровский.
А уж какой, скажите, вы ментальности?
Еврейство, вы какой национальности?
Простите мне подобные банальности.
Голландской, видно, вы национальности.
Сияет в демократах новизна
Причудливыми вымыслами сна.
5686
Причудливыми вымыслами сна
Сияет в демократах новизна.
И цифры, округляясь, обтекаются.
А нефть и газ по свету растекаются.
То тут пришьём, а то отпорем там.
Не Тришкин ли латаем мы кафтан?
И где, и кто, и что пришить гадает,
Такой вопрос палата обсуждает.
Стоит народ горой за демократию.
За всю вот эту правильную братию.
Сплотился потревоженный народ.
И вот уж всё пошло наоборот.
Я спал часов огромное количество.
Мы будем жить не хуже их величества.
5684
Мы будем жить не хуже их величества.
Я спал часов огромное количество.
И дураков на этом свете нет.
Всё в мире спорно. Тут же спору нет.
Как и князья известные Таврические,
Потуги наши с вами феерические.
И глаз клевать не соколу, а ворону,
Не суть познать нам внешнюю лишь сторону.
Раздетую, воздетую, бардачную,
Культуру непонятную и злачную.
А я свою выращиваю местную.
И чувствую гармонию небесную.
За ниточки подёргивает бес.
И всё течёт сквозь таинство небес.
5683
И всё течёт сквозь таинство небес.
За ниточки подёргивает бес.
И прежний я, хоть я уж и в обновке.
И кризис перспективы в обстановке.
Я понимаю, в чём тут филармония.
Она сама тончайшая гармония.
И всё мы там к абсурду привели.
А новое мы не изобрели.
Ошиблись мы. Мы дураками были.
И мы с восторгом девушек любили.
Хоть многое свершалось в нас успешно,
Но выводы мы делали поспешно.
Изображая отблески небес,
Там с нами был ещё и мудрый бес.
5682
Там с нами был ещё и мудрый бес,
Отображая отблески небес.
Пока не разлетелся вдрызг пропеллер,
Я говорил: «Терпи, терпи, терпеллер».
И эти речи, что и ты хохочешь,
Набор сплошной, чего ты только хочешь.
И всё там чушь и блажь, и ерунда.
Пока не поздно, не ходи туда.
Похерил я её. И ты похерь ея.
И в этом вся тут, друг мой, и фее-ри-я.
И не груба она, и не нежна.
Она теперь мне больше не нужна.
О ней вот я вам выскажу отдельно.
Она была отзывчива предельно.
5681
Она была отзывчива предельно.
И там вот, в том краю, жила отдельно.
И едем мы в Гренландию автобусом.
Тут все свои. Назвал я труппу «Глобусом».
И дураков там девушки поят.
А в зале с пивом столики стоят.
Открытым верхом сбоку влево вниз
Там мужики покажут вам стриптиз.
Мы дали труппе новое название.
Видать, у нас особое призвание.
Такому вот я там не обучался.
И я не рад, что в эту дверь стучался.
И уж они не стонут сопредельно
Ни в групповом экстазе, ни отдельно.
5680
Ни в групповом экстазе, ни отдельно
Уж тут они не стонут сопредельно.
И запретил я им сморкаться на спор.
Забыли мы и наш Советский паспорт.
До мелочей я изучал балет
Все восемнадцать незабвенных лет.
Из-за кулис за действием слежу.
А в зал обычно я не выхожу.
К привычной схеме выхода и входа
Теперь я мастер тонкого подхода.
В искусстве этом я поднаторел.
И многое потом пересмотрел.
Но там меня уже сегодня нет.
И это длилось ровно десять лет.
5679
И это длилось ровно десять лет.
И мы всегда в конце гасили свет
Для выпаденья изнутри кусков
В исследованье лизкозти лизков.
Согласие я с ними находил.
И ими я тогда руководил.
Такой уж был, скажу я вам, балет.
Приблизившись, мы слизывали след.
И проползал за нами хитрый лис
В изгибах раскрывавшихся кулис.
И в каждом взгляде в намереньях мера
Тянулась к нам без цели и размера.
И появлялся ярко-красный след.
И это длилось восемь с лишним лет.
5678
И это длилось восемь с лишним лет.
И оставался винно-красный след.
И сотворенье звёзд изображала
Та, что ребёнка цезарю рожала.
Огромные бумажные цветы
Спускались к нам с небесной высоты.
А то, о чём всё время говорилось,
Оно за весь спектакль и не раскрылось.
Система, в общем, где-то не нова
Открытого в пространстве естества.
И труппа, где конфуза не случается,
Вот тем от остальных и отличается.
А с неба хлещет манная крупа.
Была та дева в чувствах не скупа.
5676
Была та дева в чувствах не скупа.
А с неба хлещет манная крупа.
Налево-вправо тонкой тростью джик.
Талантливый, скажу я вам, мужик.
Там главный исполнитель Заковецкий.
Театр тот далеко не постсоветский.
И к нам привёз артистов этих тюк
Их режиссёр, известный всем Биктюк.
Феерия, скажу я, канителия.
Смотрю туда: «О, Нимфа! О, Афелия!»
И быть там, и не быть не очень просто
Успешным для сценического роста.
Там, правда, раздеваются до пупа.
И с обнажёнкой там, увы, не скупо.
5675
И с обнажёнкой там, увы, не скупо.
Там раздеваются, как правило, до пупа.
И залезают мигом на карниз,
Нанизывая верхний край на низ.
Раздетые. И до верху от низа
Скользят по внешней плоскости карниза.
Ну что тут скажешь! Нечего сказать.
И все на сцену стали вылезать.
Привёз артистов этих полный тюк
Их режиссёр, известный всем Биктюк.
А там и жанры все перемешались.
И крови тоже группами смешались.
Цветы бросают на сцену поклонники.
Не все, конечно. Только их сторонники.
5674
Не все конечно, только их сторонники,
Цветы бросают к их ногам. Поклонники.
Чтоб сохранить престиж, да и фамилию,
Изображают эту вот идиллию.
И дочку, чтоб играть на мандолине,
Учить к супруге едет он, к Галине.
И вот уж на такси он мчится к ней.
И нет проблем. Но с ней ещё трудней.
Все сплочены во мнении одном.
И в гастроном уходят за вином.
Ну, а потом разводят тары-бары.
Разбиты все инкогнито на пары.
Я там служил двенадцать долгих лет.
Я возглавлял мужской кордебалет.
5673
Я возглавлял мужской кордебалет.
Я там служил почти двенадцать лет.
Но доиграть ты мне уж тут позволь
Мою в балете истинную роль.
А женщина обиды не прощает.
И вас она всем сердцем ощущает.
Или кулиса на голову свалится.
И весь спектакль немедленно развалится.
Или не тонким стань ты ей психологом,
И не побудь хоть два часа урологом.
Попробуй чувств её не угадать,
Попробуй роль ей главную не дать.
Ах, не забуду этот я балет!
Там проработал я двенадцать долгих лет.
5672
Там проработал я двенадцать долгих лет.
Я возглавлял мужской кордебалет…
…И будет ей он ножки задирать.
И будет ей он в дудочку играть.
Я отобью его у этой фрю.
И в ту же ночь его и охмурю.
И я собой, поверьте мне, не буду,
Уж если с ним в постели не буду…
О, честолюбий вечная война!
Мол, с ним была. А с ним, а с ним она...
И там летят уж палки в огороды.
И только ль это таинства природы?..
Как оценил я в них повадки эти,
Так и задумал я служить в балете.
5671
Так и задумал я служить в балете,
Как оценил я в них повадки эти,
Ведя себя фривольно и свободно,
Хоть вряд ли это Господу угодно.
На пляже утром или ночью в доме,
Чтоб показать, что мы ещё не в коме,
Тут и решил в постель я с нею лечь
С набедренной повязкой ниже плеч.
Ну, а она всё в зеркало глядится
И как возможно в нём собой гордится.
Распустит уж такая волоса.
Ну, разве это вам не чудеса!
И повторяются в нас эти вдохновения
С двойным желаньем и по мере рвения.
5670
С двойным желаньем по мере рвения
Уж повторятся в нас эти вдохновения.
И сон божественный на нас снижается.
И фал евоновый тут заужается.
Ни в чём уж более мы не нуждаемся.
Лежим в бездействии и наслаждаемся.
И так вот мы лежим себе в бездействии.
И не нуждаемся ни в чьём мы действии.
Сугубо личный он, а не общественный,
Плазм проявляется тут в нас божественный.
И в организме он уже сочувственном,
И в теле девичьем, во взлёте умственном.
Наука ласканей, взаимных троганей
Тут проявляется без лишних строганей.
5668
Тут проявляется без лишних строганей
Наука ласканей, взаимных троганей.
И духи Эроса на нас склоняются.
Заливы нежности переполняются.
И сон божественный ко мне является.
И грудь, и плоть тут в нас осуществляются.
Притом, и ночь идёт сплошной наградою.
И сексапильности черты нас радуют
В вопросе ласковом такого знания.
И развиваются тут в нас познания.
Рукою правою со всею немощью
Я по груди её тут с божьей помощью
И провожу. Меня касается
Всё то, что вас тут вовсе не касается.
5667
Всё то, что вас тут вовсе не касается,
Оно меня там всякий раз касается.
И только нет в нас тяги для супружества.
И не лишён я в этом смысле мужества.
И оборукий я, и обоноговый,
И прихожанин я. И раб иоговый.
И не иным каким врачом урологом
Тут вот являюсь я. И не филологом.
Али научным там тебе психологом.
Так кем же я являюсь ей?.. Геологом?
И возвещает мне, смущаясь, Яденька
О том, каков уж он, приезжий дяденька.
Он говорит со мною о мучениях.
Да и о том, в каких мы с ним значениях.
5665
Да и о том, в каких мы с ним значениях
Он говорит со мной. И о мучениях.
И думаешь о ласковом цветочечке.
И мыслишь всё вот тут об этой дочечке.
А налюбился, сядешь на завалинку,
Почешешь ногу, руку всунешь в валенку.
И вместе с тем, не маменькина дочечка
Она такого ж нежного росточечка.
В селенье нашем вот такая душечка.
А дело в том, что дева та, девчушечка,
Великая красотка окаянная.
С ней сексом занимаюсь постоянно я.
И льётся речь, сама себя рассказывая,
И в жизни путь единственный указывая.
5664
И в жизни путь единственный указывая,
Проходит время, многое рассказывая.
Потом уж обе сразу разродилися.
И девочки в хозяйстве пригодилися.
Фитиль горит, мерцает в тонкой свечке.
И горячо становится на печке.
Взрастают у обеих животы.
И нет уже свободной пустоты.
А так как нас те случаи свели,
Так это то, что обе понесли.
И, более того, и не понятней.
Но что всего дороже и приятней,
Случилось так, что стал я поживать.
Да и пора квартиру наживать.
5663
Да и пора квартиру наживать.
И стал тогда я жить и поживать.
Однажды я разжёг под вечер печку.
А где темно, там я поставил свечку.
Лица я не встречал чтоб боле милого.
Я долго плыл. И Бог меня помиловал.
И вот удар о борт бортом короткий.
И я молчу. Я вижу контур лодки.
Ко мне плывут, не надрывал я глотку.
Они подплыли. И сажусь я в лодку.
Лишился сил я. Я уж не шучу.
Кричу на берег, помощи хочу.
И кровь во мне взыграла тут мгновенно.
И стал я согреваться внутривенно.
5662
И стал я согреваться внутривенно.
И кровь во мне взыграла тут мгновенно.
И говорят о чём-то о своём
Всё те же двое. Вот уж мы втроём.
И только в небе отражённый свет.
Горит звезда. А солнца в небе нет.
По сторонам недолго я глядел.
Согрелся. И уж там рассвет зардел.
И стал себя я майкой растирать.
Зачем же мне, я думал, умирать?
Да и кому ты будешь что показывать?
Кому ты будешь тут и что доказывать?
Сижу я, вдумчив, абсолютно голый,
Показывая, будто я весёлый.
5661
Показывая, будто я весёлый,
Сижу я, вдумчив, абсолютно голый.
Да только мне и две их не нужны.
Они то с той, то с этой стороны.
Уж замирают сердце и душа.
И вижу я: любая хороша.
А это зло не столь большой руки.
Уйти из жизни с помощью реки.
Свежайший воздух. От восторга таю.
Дышать хочу. Вперёд лечу. Мечтаю.
Ночная свежесть. Тут же дно реки.
В душе тревога, спутница тоски.
Когда мы с кроны с голоду слезаем,
Тогда кору мы со ствола сгрызаем.
5660
Тогда кору мы со ствола сгрызаем,
Когда мы с кроны с голоду слезаем.
Щекочет пятки и лодыжки мне
Песок, что и шуршит на мглистом дне.
И я о том решил поговорить.
Рот просит слово. Как его открыть?
И рот мне тут открыть не удаётся.
И даже смерть мне сразу не даётся.
Не знал беды такой я никогда.
Но как открыть мне рот?.. Беда, беда!
Я попаду туда, где побываю.
Ну что ж. И рот я всё же открываю.
А остальное  -  зубы в колбасу.
Да, хорошо сожительство в лесу.
5659
Да, хорошо сожительство в лесу.
А остальное  -  зубы в колбасу.
И пусть друзья помогут нам в походе.
Прощай, оружье! Радость на подходе.
В стволе уже недремлющий заряд.
Укором он на много лет подряд.
Мы сохраним умеренный режим.
И уж давайте с вами убежим.
Как соловей без Ветхого Завета.
О, Русь, куда ты?!.. Да и нет ответа.
Я не был там с лихвой двенадцать лет.
За этот срок весь я объехал свет.
Да и за Русь ответственность несу.
Ах, хорошо сожительство в лесу!
5658
Ах, хорошо сожительство в лесу!
И я за Русь ответственность несу,
От коей нас порою даже мутит.
И я хочу дойти до самой сути.
Куда идут столетья и века,
Там и моя с процентами рука.
И сколько можно по миру ходить.
И за нос нас достаточно водить.
Цитат не зная, вымерли слова.
Чем лучше текст, тем радостней молва.
Я остаюсь в фарватере реформы,
Разнообразя ракурсы и формы.
Я подошёл купить немного водки.
И вдруг ослаб мой твёрдый шаг походки.
5657
И вдруг ослаб мой твёрдый шаг походки.
Пришёл купить я хоть немного водки.
Я встретил возле сада-огорода
Адама, зачинателя народа.
Чёрт денежку придумал. За неё
Куплю я всё моё и не моё.
Сближаюсь я с красотками-помпушами,
Овладевая их живыми душами.
А мерой спора  -  пуля и топор.
Кормушку делят эту до сих пор.
Да и другие веры отрицатели.
Они везде. О, чудо прорицатели!
Хотя Господь меня и не просил,
Но я по всей планете колесил.
5656
Но я по всей планете колесил,
Хотя Господь меня и не просил.
Тем более, что этого мне хочется.
И говорят, что капля камнем точится.
И применять тут хитрость вздумал я,
Пока лилась безвременья струя.
Повёл ли я об этом разговор?
И с этих пор веду ль я с вами спор?
И всех тогда я к делу приучил.
И рукава я тут и засучил.
А он мне здесь дорогу указал.
А остальное Дарвин доказал.
И каждый там со мною близок был.
Но Рок меня в то время не любил.
5655
Но Рок меня в то время не любил.
И каждый там со мною близок был.
И время постепенно побежало.
Оно изображало пчелье жало.
И с этих пор все верят во Христе,
Иисуса распиная на кресте.
Но, вместе с тем, продолжив веселиться,
Не забывают вдумчиво молиться,
Терновый на него надет венок.
И пища пробегает возле ног.
И солнце освещает землю ярко.
Уж полдень. И сегодня будет жарко.
И человек свой ум не погасил
Среди подобных нам известных сил.
5654
Среди подобных нам известных сил
Он свет ума в себе и погасил.
И тут пошли по рельсам поезда.
На небе звёзды. В озере вода.
А в ней последний лучик догорел.
Костёр погас. Никто не досмотрел.
И бури ветром угли погасили,
Хотя мы их об этом не просили.
Кто посвящён в огромный ворох тем,
Тот предложил мне то, что я не ем.
Приблизился и вижу две я драги.
А почему? А потому, что браги
В какой-то там совсем обычный день
Я выпил столько, что подняться лень.
5653
Я выпил столько, что подняться лень
В какой-то там совсем обычный день.
И вот плывём мы к неизвестным странам.
Сперва рекой, потом и океаном.
И на бревно я встал одной ногой,
Да и подумал: «Друг мой дорогой!
Я эту жизнь свершиться вынуждаю.
И ни о чём уж я не рассуждаю».
Тут и открылось таинство имён.
И пролетело несколько времён.
Как будто в небе вдруг раздался стон.
И в мраке я исполнил вальс-бостон.
И завершился мой последний день.
И опустился вечер на плетень.
5652
И опустился вечер на плетень.
Да и к утру я вижу новый день.
И рисовал я что-то на песке.
И почесал я вдумчиво в виске.
И полились тут звуки громовые.
В тростник я дунул, вышли духовые.
И небеса взаимностью ответили.
И музам путь в грядущее наметили.
И я сказал: «Мне нотку дай одну».
Потом я натянул на лук струну.
Началом всех предвиденных начал
Я палку взял, и долго ей стучал.
И было слышать даже очень славно,
Как перешёл потом я к теме плавно.
5651
Как перешёл потом я к теме плавно,
Она сказала: «И пускай. И славно».
Любил её ударить я по пузу.
И понимал я в ней жену и музу.
Тогда я счастлив был, как и сейчас.
И целовал её я битый час.
В каком-то уж запамятном году
Я показал ей на небе звезду.
К тому ж любил ей косы расплетать.
Да и из прозы ей любил читать.
В ней было сразу две, нет три охоты.
И тут я приходил домой с работы.
И я имел тогда на это право.
Ходил налево я. Да и ходил направо.
5650
Ходил налево я. Да и ходил направо.
И я имел тогда на это право.
Была ещё древнейшая пора.
Жена моя сидела у костра.
Я брал копьё и добывал довольствие.
Она сочилась, зная удовольствие.
Я стал своею каждую считать.
И перестал законы почетать.
Я отошёл от них на волосок,
И тут другую взял за поясок.
Вдруг появились скопища невест
Из незнакомых мне доселе мест.
Так выпьем же, друзья, за чудных дам!
Ах, я известный праведник. Адам.
5649
Ах, я известный праведник. Адам.
Так выпьем же, друзья, за чудных дам!
У Евы всё равно не стало б уже,
Уж если б Бог придумал даже хуже.
Иначе он и выдумать не мог.
И тут бы , видно, случай не помог.
И лучше нам сидеть всю жизнь у грядок,
Когда такой повсюду беспорядок.
Ну, а, по сути, видно, смысла нет
В научных дел открытиях планет.
Мы обрели всё то, что обрели,
Распорядившись жизнью, как могли.
И мы имеем на любовь влияние
И в пиджаке, и сбросив одеяние.
5648
И в пиджаке, и сбросив одеяние,
Мы и имеем на любовь влияние.
И к этой эре нас она вела,
Увидев, что не ладятся дела.
Скажу я здесь для вящего примера,
Что начиналось всё не для размера
У будущих поклонников плодов
Ещё несуществующих садов.
Вкусив от плода, я тянулся к саду.
А день уже просился за ограду.
Ночь продолжалась лучезарным днём,
Вознаградив меня своим огнём
В той жизни чудной странном перелеске,
Где я не мог ни с кем сравниться в блеске.
5647
Где я не мог ни с кем сравниться в блеске
Вот в этой жизни странном перелеске.
И, вместе с тем, казалось всё логично,
А также было и экологично.
Я не запомнил истинных имён
У проходящих вдоль меня времён.
Ты отдавала мне свои уста,
Неудержимо нежностью чиста.
И я вручал тебе инструмент ласки,
Его достав с набедренной повязки.
Рождались в нас тревога и беда,
Ещё не зная ложного стыда.
Жизнь расцветала в первозданном блеске
И на лугу, и в ближнем перелеске.
5644
И на лугу, и в ближнем перелеске
Жизнь расцветала в первозданном блеске.
Смеясь, дышало грустной новизной
Томление пронзённое луной.
Ах, эта уж моя Веноциания!
Дала она мне чувствовать желания!
Я облачился в рвань ночных одежд.
И вспыхнул месяц радужных надежд.
В последний миг истраченных декад
Он задрожал звоночками цикад
Повисшей ночи непроглядной мглы.
А тот залез тогда в ушко иглы,
Летящий мимо ласковых упырей,
Любитель поиграть пудовой гирей.
5642
Любитель поиграть пудовой гирей,
Летящий мимо ласковых упырей.
И всё равно я вам прочту сонет,
Хоть перспективы в этом смысле нет.
Уж сколько ты на небо не глазей,
Нет оптимизма в оптике глазей.
Значительное наше Евровидение
Мерещится мне девою на выданье.
Я пьян вдвоём с соседом на троих,
Не отвергая прелестей твоих.
И с тех вот пор я путаю начал.
Паук в меня наркотики вкачал.
Наотмашь бьющий сверху по квартирам,
Он поселился прямо за сортиром.
5641
Он поселился прямо за сортиром.
И я дружу с тех пор и с ним, и с миром.
А если нет, то и спасенья нет.
Сонет неплох. Он круглый как ранет.
Да и других не знал бы я поэтов,
Если б не слушал я твоих советов.
Тогда б я не почувствовал волнения.
И был бы я совсем другого мнения
Об этом вот. Простите вы льстеца.
У нас, у мух, нет женского лица.
Не надо волочиться за кумиром.
Давайте жить без пафоса и с миром.
А тот сортир, что в Ириной квартире,
Он для меня, как мушка с целью в тире.
5639
Он для меня, как мушка с целью в тире.
Тот кабинет, что в Ириной квартире.
И где поют лесных хоров Аиды,
Оттуда льются вечные флюиды.
Там прохожденье нас через туда
В глухом пространстве ночи без труда.
Или хотя бы в местной регистрации,
Где каждый третий не лишён прострации
Всех этих сфер вранья и словоблудия.
А ты вершитель меры правосудия.
А может, просто ты разбойник местный?
Так гений я иль вещи несовместны?
Я задавал себе такой вопрос,
Глаза тараща, шмыгая в пронос.
5638
Глаза тараща, шмыгая в пронос,
Я задавал себе такой вопрос.
Я никому лица не покажу.
И вам заочно это докажу.
Где главного ещё я не сказал.
Я заведу его в спортивный зал.
Его я арестую добровольно.
Или придётся принуждать невольно?
Я прочитаю все сонеты вслух.
Такой вот я неугомонный мух.
За них я глубоко переживал.
А он меня тем временем жевал.
Два муха не сказали ничего,
Не замечая стона моего.
5637
Не замечая стона моего,
Два муха не сказали ничего.
Сплетая нить препрочной густоты,
Они дошли до полной пустоты.
Запел я то, что я в себе берёг.
Плетенье шло и вдоль, и поперёк.
И тут жирок я лишний накопил.
И, сколько можно, я терпел. Не пил.
И вот я дальше начал рассуждать.
Кому свои таланты передать.
И был тогда я полон тонких мук.
И так же думал в тот момент паук.
Философичен он. А отчего?..
Я стал лизать разутого его.
5636
Я стал лизать разутого его.
Мне захотелось, только и всего,
Уйти туда, в большое жизни море.
Но кто мне здесь поможет в этом горе?
Как балерина ножку ножкой бьёт,
И мысленно о чём-нибудь поёт,
Вот так и я. Когда я в жаркой печке,
То это вам не с удочкой на речке.
Питаясь, мух и знать не хочет ложек.
У муха много трепетных застёжек.
И брал я там ему подобных в плен.
На каждой ножке было семь колен.
И долго щупал я его колени
И замирал от радости и лени.
5635
И замирал от радости и лени.
И долго щупал я его колени.
И не любил я прочих пауков.
Вздохнул я глубоко, и был таков.
И здесь я оглядел свой тонкий стан,
Подумав: «Всё поставлю по местам».
Понятно, сделай лучше для матроса,
Так в чём, по сути, смысл всего вопроса?»
И вот я сам себя тут и спросил:
«А сколько нужно мужества и сил,
Чтоб быть готовым, как придёт момент,
Произвести такой эксперимент?»
Так думал я в отсутствии волнений.
И, может, я и в самом деле гений?
5634
И, может, я и в самом деле гений?
Так думал я в отсутствии волнений.
Здесь размышлять про секс, да и про порно
Я и продолжу более упорно.
Такое в неудачниках бывает.
А страх, он всё живое убивает.
И скуку в сердце я свою убил.
И вспомнил тех, кому я нагрубил.
А их там было тысяча, не менее.
Они селились около имения.
И вот вдали заметил я дымок.
И тут я от волненья занемог.
Да и сказал решительно, без лени,
Что не у всех торчат вперёд колени.
5633
Что не у всех торчат вперёд колени,
Так я сказал без страха и без лени.
Я каждой мысли место указал,
И речь свою гармонией связал.
Да и не стал ни на кого пенять.
И стал я вновь сонеты сочинять.
И чтобы всё вот так и получилось,
Чтоб сам паук почувствовал  -  случилось.
И чтобы каждый не был примитивен.
Чтоб не пассивен был, и был активен.
И чтоб его поступок не был хрупок.
И захотел я совершить поступок.
И полон был я искренних волнений,
Имея мнение своё средь прочих мнений.
5632
Имея мнение своё средь прочих мнений,
Тут полон был я искренних волнений.
А то мгновенье это вдохновенье.
И длилась вечность лишь одно мгновенье.
И понимал я, что мы с вами пьём,
Считая звёзды в офисе своём.
И в ту же даль я вдумчиво глядел.
А там какой-то зуммер загудел.
И зная, чем чревата бесконечность,
Я думал про мгновение и вечность.
Гуляли молча около реки
Какие-то смешные пауки.
Я слушал шелест волн вдали звенящих,
Меня туда зовущих и мнящих.
5631
Меня туда зовущих и мнящих,
Я слушал шелест волн вдали звенящих.
Жизнь понимая прочих не тупей
Вплетеньем петель в остовы цепей,
Я был согласен все снести мытарства,
И понимал природу как коварства.
И мог себя за это извинить,
И жертву в сети мог я заманить.
Порою спящим притворялся даже.
Ну, а порою был в ажиотаже.
А ночью я сидел перед огнём,
Бурлящий мир внимая только днём.
Не замечая силы волн струящих,
Я и загнал себя в трёхмерный ящик.
5630
Я и загнал себя в трёхмерный ящик.
И жил у вод я этот мир струящих.
Ах, не смотри ты удручённым взглядом!
Ведь не прожить, не съев того, кто рядом!
И всякий сам охотится на всех.
А почему? А потому что грех
Не попросить у ближнего питания.
А остальное  -  сфера воспитания.
В подлунном мире главное еда.
Я был философом большим уже тогда.
И я любил сады и огороды.
И наблюдал я таинства природы.
А вот морозов страшно не любил.
Да и узлов на пряже не рубил.
5628
Да и узлов на пряжке не рубил.
И я морозов страшно не любил.
И вот я стал любителем трактатов.
И то, и то прошло без результатов.
Да и в любви везло не часто мне.
Но я нашёл спасение в вине,
Где не нашёл я истину в супруге.
Круг замыкался. Встретились мы в струге.
Я верил в дел безумных завершение.
И в этом находил я утешение.
И я простил себя за прегрешения.
И тут ж я решился на лишения.
А где-то был я сам себе с усам.
И я тогда поверил чудесам.
5625
И я тогда поверил чудесам.
И полюбил я тут раздумья эти.
И в чудеса мне верилось на свете.
И где-то я себе был сам с усам.
И это знают Градский и Лундстрем.
Метла она порой метёт в гарем.
И свой ответ вам непременно даст
На ваш вопрос прозападный фантаст.
Иначе бы не жить нам никогда.
Уж вот такая тут белиберда.
Вы б не пришли вот именно сюда
Лишь потому, что всё тут ерунда.
Так почему же, если ерунда,
Вы и пришли вот именно сюда?
5624
Вы и пришли вот именно сюда,
Так почему же, если ерунда?
Жить в падеже само собой родительном
И оттого не мене убедительном.
А жить, притом, во фьючерсном одре,
Так можно возгореться на костре.
И заодно молитесь за Ирландрию.
За Фландрию, за Фландрию, за Фландрию.
А Жанна Дарк уже ведёт борьбу
За всей земли грядущую судьбу.
А на простор как ты начнёшь взирать,
Так не захочешь сразу умирать.
Захочешь жить ты долгие года.
И избежишь ты Страшного суда.
5623
И избежишь ты Страшного суда.
И будешь жить, как не жил никогда.
И в царских игр немыслимых охотах,
И в Дартаньянах, Санчах, в дон Кихотах,
Да и в Гринписах, и в Летучих лисах.
А подрастёшь, останешься в кулисах
Без далеко немаловажной роли.
Не оставлять же внука без гастроли.
И повезут и в Дрезден, да и в Вену.
Напишут сцену, вставят в мизансцену.
И если вдруг ребёнок там родится,
То тут уж он в спектакле пригодится,
Как в фьючерсном запамятном кино
Со всею дружной труппой заодно.
5622
Со всею дружной труппой заодно,
Как в фьючерсном запамятном кино.
И, попросив воды, не унижается
Тот, кто отвергнут. Он не обижается.
И в этот миг, до боли дорогого
Совсем свободным выбором другого,
Он этим же тебя оберегает,
Когда той пытке страстной подвергает.
Ах, всё равно! Вся жизнь у них на нервах.
Афелия с Зигфридом. Да и Герман.
И, рукавом слезинки вытирая,
Вот так живут, по роли умирая,
Молясь и ниспадая на колени,
И в холоде, и в голоде, и в лени.
5621
И в холоде, и в голоде, и в лени,
Пред нами ниспадая на колени,
И где-нибудь присевши у дороги,
Перевязав свои в мозолях ноги,
Да и вжимая талию в себя,
Творят, живя, грядущее любя.
Хоть и в одежде в заднице разрез,
И всё же свой находят интерес.
И в сути им до лампочки, до ручки
Все эти ваши случки и разлучки.
Глубокий след оставили во мне
Бывавшие и в Дрездене, и в Вене,
Немногое познавшие в цене,
Возможного просящие на сцене.
5620
Возможного просящие на сцене,
Бывавшие и в Дрездене, и в Вене,
Могли кого угодно провести,
Уж много лет теряясь в травести.
Циркач и шут. Но на руку он чист.
И голоден. Ты скажешь: он артист?
И до сих пор с обидою лица
Я вспоминаю запах огурца.
Мне огурец они тогда отдали.
И никому и выговор не дали.
И сквозь кулису лишь едва ушли,
Отсутствие их нас свело в нули.
Такие нравы в этой Мельпомене.
И глубоко любившие на сцене.
5619
И глубоко любившие на сцене,
Такие нравы в этой Мельпомене.
Забыв про дядю Ваню из «Летучей»,
К нему тут сёстры бросились всей тучей.
И чуть лорнет в паштет не уронила
Та, что письмо двенадцать лет хранила.
И в миг его упрятала в ларец.
Потом уж и доели огурец.
А он знаком был там со всем Мадридом
И вместе с дядей Ваней и Зигфридом.
И в сцене он идёт к Заречной Нине.
Да и играет ей на мандолине…
…И лёд лежит в ведре. Шампанское там пенится.
Там Глобус-кабаре. И там стоит поленница.
5618
Там Глобус-кабаре. И там стоит поленница.
Шампанское в ведре искрится там и пенится.
А эта влетела во двор на метле.
А этот сидит на голодном осле.
Нельзя раздеваться, её не любя,
И просто увидеть в той деве себя.
Там две подруги Сони.
Там Стаси и Бони.
Актёры гуляют там бесцельно во дворе.
И счастлив был и я тогда вот в той поре.
Вы созданы для развлеченья!
Красотки, красотки, красотки кабаре!
5617
Красотки, красотки, красотки кабаре!
Артисты там гуляют бесцельно во дворе.
Уж насмотрелся я на этих рыжих лис.
Я там стоял у царственных кулис,
На всё взирая, гнева не скрывая.
Да, я на стрёме. Служба постовая.
Там кавалер и дама травести.
Как в оперетте. Бог меня прости.
Там если стул, то непременно венский.
Там всё Вампир, а не по-деревенски.
И бураками там не красят лица.
Ну, в общем, город этот шумная столица.
И там не мог на них я насмотреться.
Сидел в чулане я, чтоб хоть чуть-чуть согреться.


5616
Сидел в чулане я, чтоб хоть чуть-чуть согреться.
На Чёрных Лялей надо б насмотреться.
А эти Ляли вечером гуляли.
Их вместе с нами позже расстреляли.
Я Мейерхольд. Но я же и Якир.
Я рядовой несчастный батька Лир.
Да, я король. Но я совсем босой.
Меня кормили конской колбасой.
Все ходят мирно. Общество устало.
И там культуры с тех времён не стало.
Ну, ты меня, товарищ, извини!
А за кулисы к нам ты загляни!
В той оперетте можно насмотреться
На тех, с кем сердцем хочется согреться.
5615
На тех, с кем сердцем хочется согреться,
В той оперетте можно насмотреться.
Смотри, как любят Пиковую Лизу.
Верти-крути, подкручивая снизу.
Он ножку ножкой бьёт, да бьёт, да бьёт.
Ну и Холопка здорово поёт.
Как будто он не барин, а холоп.
И снова ножкой ей о ножку хлоп.
А вот Ромео движется к Джульетте.
И нет любви, чтоб радостней на свете.
И в такт он снова ножкой ножку бьёт.
И Сильву Герман тоже достаёт.
И я бывал нередко в оперетте.
Туда я ездил в праздничной карете.
5614
Туда я ездил в праздничной карете.
И я бывал нередко в оперетте.
И не забудешь ты сердечных пут.
А как беспечен на манеже шут!
И юбку ей высоко задерут.
Ну, и для танца за руку берут,
И обращают жёсткостью своей.
И так уж там везде пружинят ей.
Или хотя б на подкидышном мате.
А вот, гляди, повисла на канате.
Танцует с дамой взбалмошный холоп.
И ножку ножкой хлоп, да хлоп, да хлоп.
И всю он ночь во мраке и в рассвете.
А я тогда статистом был в балете.
5613
А я тогда статистом был в балете.
И даму ту я встретил на рассвете.
Я проверял карманные часы.
И браво я покручивал усы.
Там тот оркестр, и тот там бригадир.
И я попал тогда в волшебный мир.
Уж не тревожит он меня давно.
И где найдёшь такое полотно
На первом ли, на третьем ли этаже,
Не в Дрездене, так в Лувре, в Эрмитаже?
О, мне ты дверь, державный, укажи
Туда, где мир без подлости и лжи!
Я буду жить в другом, не в этом свете.
Такое вот бывает на рассвете.
5611
Такое вот бывает и в рассвете.
Я буду жить в другом, не в этом свете.
И уж такой стерильной чистоты
Ты не найдёшь в тенетах пустоты.
Не падай к их ты в струпинах ногам,
А обращайся с просьбами к богам.
Не лучше ль делать всё, что ты хотишь,
Чем вот такая гладь, такая тишь.
На радость неге, приняв смертный бой,
Ты отвергал немыслимый разбой.
И мир таким беспомощным явив,
Уж фея мрака, всё остановив,
К тебе спустилась с пролетавших туч.
И был тогда потерян светлый луч.
5610
И был тогда потерян светлый луч.
И фея мрака опустилась с круч.
Прижав ей ручкой трепетный живот,
Не доплясал ты польку и гавот,
Что предложили, как предмет манеров,
Они, хлестая в лица кавалеров.
Да и возьмите всё, что есть у дочки.
Картину мира сдвиньте с мёртвой точки
Разгульной страстью, радостью беды,
Напоминаньем, чуткостью вражды,
Надежд, влечений, чаяний, измен,
Чтоб повторилась бездна перемен,
Что мир явила продвиженьем туч
И воздыханьем бесконечных круч.
5609
И воздыханьем бесконечных круч
Явился мир над цепью лёгких туч.
И ей сумел он там и угодить.
И не ленился к деве он ходить.
И в пору ту, в тот летний вечерок,
Её он встретил возле двух дорог.
И, смотришь, и исчезло беспорочие.
Ну, а уж там и остальное прочее.
Ей угодить, допив сперва вино,
Не важно как, приятно всё равно.
В порыве к деве, чтоб не как-нибудь,
Ты посмотри как жмёт поручик грудь.
А ты тому, что видишь, не поверь.
И так вот и раскрылась в вечность дверь.
5608
И так вот и раскрылась в вечность дверь.
А уж тому, что видишь, ты не верь.
Когда стакан желаний ты разбил,
Ты вспомнил то, что прежде ты любил.
Официант тут в стёклах заскакал.
И уронил один-другой бокал.
Или вернись опять же к кегельбану,
Или ударь рукой по барабану.
И столь мертво в себе мечту таящий,
Иллюзиона открывая ящик,
Ты ущипнул дебелую соседку,
Да и увёл её на табуретку.
Тем временам, что и откроют дверь,
Ты, если можешь, сразу и поверь.
5607
Ты, если можешь, сразу и поверь
Тем временам, что и откроют дверь.
Ружьё. Не дрогнет даже ягодица.
И не исчезнет боль. Не разрядится
Тот ствол, откуда нам видна звезда.
Оттуда всё. И всё потом туда.
И не поймёшь ты это, что такое,
Где нет движенья. Да и нет покоя.
Погружена в иные времена
Сердец и дум порывов глубина.
И даже нету противостоянья.
И нет движенья, нет и расстоянья.
Минуты мира, будто анонимы,
Не ощутимы. А порой и мнимы.
5606
Не ощутимы. А порой и мнимы
Минуты мира, будто анонимы.
Или у светлых там стоять икон.
И чтоб кого-то зреть через балкон.
Переполненьем виделось эфира
Сие клише возникшее из мира.
Уйти туда, в незыблемую ночь.
Нет, не могло. И даже слово мочь
Уж не подвластно радовать в процессе.
И представлялось нонсоном в эксцессе.
Что быть могло, из этого всего
Уже совсем не стало ничего.
Минуты мира были миром мнимы,
Неизмеримы, да и несравнимы.
5605
Неизмеримы, да и несравнимы
Минуты мира. И они же мнимы.
К тому ж была совсем обнажена
Одна на всех печальная луна.
На тонкой ножке девочка стояла
И на себя тянула одеяло.
И это всё уж как ты объяснишь?
Всё то, что ты воздушной явью снишь.
Что объяснить не мог никто научно,
Жить продолжало молча и беззвучно.
А слёзы тех, кто плакал, застеклились.
Носы в дыханье струй не шевелились.
Не ударяли ароматом в нос
И запах роз, и тихий шелест рос.
5604
И запах роз, и тихий шелест рос
Не ударяли ароматом в нос.
И путь её сей миг не изменил.
Официант салфетку уронил,
Как бы попав в бездействия струю,
Дающий тем бегущему ручью
Поверить в этот миг преображенья.
И водопад уж был лишён движенья.
И недвижимым замер небосвод,
Не упадая на теченье вод.
Граждане утопали кое-где.
Железный конь промчался по воде.
Он косо посмотрел на паровоз,
Идущий безрассудно под откос.
5603
Идущий безрассудно под откос,
Там паровоз воззрится на покос.
И всё опять стремлением продлилось.
Казалось, миг, и снова жизнь явилась.
Да и во всём таилось напряжение.
И мир попал в своё отображение.
У звёзд молчащих замер свет в веках
И заструился в тёмных облаках.
Висели в ветре, в лужу не попав,
С берёзы листья, осенью упав.
И паровоз застыл, да и не ожил.
И скрежет букс не стал быть слышен тоже.
И дама ручкой трогала погон.
И в старых рельсах двигался вагон.
5602
И в старых рельсах двигался вагон.
И не зашёл он там за перегон.
Всё тормозилось в образе весёлом
Стремленьем к оным и скольженьем полым.
Показывая алость нежных губок,
Разлёт томился вдохновенных юбок.
Хоть и горенье постоянно шло,
Огарком оной пальцы мне не жгло.
Не закопчённым дымной свечки смальцем
Там, под зажатым для гашенья пальцем,
Тлел фитилёк. Мерцая, он дрожал.
И мир себя на лицах отражал.
И замер мир, почистив уши-спицы.
И не был слышен звон поющей птицы.
5601
И не был слышен звон поющей птицы
И потому, что через уши-спицы
Он будто выдал резкий крик: «Замри!..
Налей мне штофов восемь, пять и три».
Слова: «Поням-с, мадам!» проговорив,
Меж потолками в воздухи вспарив,
Запечатлён был в некоем прыжке
Лакей с подносом полным на руке.
И засвистел вскипевший самовар,
На полпути уж обездвижив пар.
Стояли, рты открыв, при самоваре
И генералы, и купцы, и баре.
У дам и дев прервался потогон,
Ложась на гладь шершавую погон.
5600
Ложась на гладь шершавую погон,
В подмышках дам прервался потогон.
Молчал, как раб, хоть принимал удары,
Там барабан. И замерли гитары,
Забыв своё стремительное дело.
И саксофон раздулся до предела.
Труба блестела в дымной наготе
И, замерев, повисла в пустоте.
Взметнулись руки, падая к роялю.
А рядом там цыганку вижу Лялю.
Для феи юной кем-то арендован
Был царский бал. И был он заколдован.
А впереди гостей мелькали лица.
Взметнулось утро, будто кобылица.
5599
Взметнулось утро, будто кобылица.
В причёсках дам заулыбались лица.
Нельзя впервые столько разных поз
Осуществить, не растрепав волос.
А что впервые, я, конечно, вру.
Платочек дамы я себе беру.
Стесняясь прочих, не для ваших глаз,
Мы целовались с нею целый час.
Мы карамельки сладкие едим,
Да и на звёзды вдумчиво глядим.
И тут, у кадки с пальмовой травой,
Погружены мы были с головой
В амуры. Всюду бегают матросы.
И высыхают под ногами росы.
5598
И высыхают под ногами росы.
Лежат в земле убитые матросы.
России мощь мгновенно убывает.
Брат брата за свободу убивает.
Мечта народов осуществлена.
Уж началась гражданская война.
Тут в бездну всё, что можно, унесло,
В практическое воплотившись зло.
Уж будет всем горячее питание.
В окопах меж противников братание!
И в это время кончилась война.
И этим и Россия спасена.
И закопали труп его матросы
Там, где стелились вдоль лимана росы.
5597
Там, где стелились вдоль лимана росы,
Уж закопали труп его матросы.
В кисете люлька, спички и табак.
И думал я: «Уж ловкий был рыбак».
В секретном коде под евоной феской
Нашли крючок с блесной и тонкой леской.
И он уже бессилен и ничей.
Всё это видно из его очей.
И был он с виду будто не живой.
Лежал он носом кверху головой.
Его спросили: «Греческий шпион?»
И согласился с этим сразу он.
И подошли к нему тогда матросы.
И перед ним задвигались торосы.
5596
И перед ним задвигались торосы.
И подошли тогда к нему матросы.
Любой вопрос решением чреват.
Не разберёшь, кто свой, кто виноват.
Такая там тогда стояла мгла.
И он застрелен был из-за угла.
Ещё он и до двери не дошёл,
Как развернулся и назад пошёл.
И улыбнулся. Да и бросил: «Битте!»
Его послали ради шутки к Витте.
Потом пришёл из Персии посол.
И огуречный пили мы рассол.
Мы выпили его по полной кружке.
Да и пошли с тобою мы к подружке.
5595
Да и пошли с тобою мы к подружке.
И выпили мы там по полной кружке.
А в баронессах ложь и пустота.
Такая вот загробная мечта.
На букву «ха». И в каждой морген фри
Надёжностью не пышет изнутри.
Но в этом деле наших не мертвей.
Хотя они из кайзерских кровей.
И всякая в постели хороша.
Да и жива в ней всё-таки душа.
И здесь одна из них перевернулась,
Развеселилась, да и улыбнулась.
У дамы ушки были на макушке.
И выпили мы с ней ещё по кружке.
5594
И выпили мы с ней ещё по кружке.
У дамы ушки были на макушке.
Но не хотелось ей рожать детей,
Из коих зрима гибельность путей.
И те столпы, что подпирают царство,
Да и другие знаки государства,
И укрепленья царственных основ
Уж не касались наших с нею снов.
Я ей тогда о многом говорил.
И гнев я свой от глаз сторонних скрыл.
На государя, растакую ять,
Просил я мамку в этом повлиять.
Так и стоит там до сих пор топчан
И с хмельным мёдом двухпудовый чан.
5593
И с хмельным мёдом двухпудовый чан
Так и стоит там. А ещё топчан.
И с попкой сладкой, тёплой и большой
Она отдалась мне со всей душой.
И я не стал мешать ей понимать,
Как я её тут буду обнимать.
И стал я мамку страстно целовать.
И вот она упала на кровать.
Её томил неумолимый жар.
Уж был у мамки в этом деле дар.
На фронте каждый третий генерал
Предатель. Да и папка захворал.
Я взял капусты беленький кочан.
Да и прилёг спокойно на топчан.
5592
Да и  прилёг спокойно на топчан,
Держа капусты беленький кочан.
Мы и печенье ели «ро-ко-ко».
Любили пить мы с мамкой молоко.
Нам было с нею весело в ночи.
Потом уж мы доели калачи.
И не кричал там батюшка: «Уря!»
Жалела мамка бедного царя.
И с венценосной, знамо, он звездой.
Наш Николашка с сизой бородой.
Она ж весь вечер с дочками сидела
И на портретик Коленьки глядела.
И я вошёл в тот шёлковый шалаш.
И в нём горела надпись: «Это ваш».
5591
И в нём горела надпись: «Это ваш».
И я зашёл решительно в шалаш.
Сильны в нас жилы, мысли, требуха
От пули, яда. Что за чепуха!
А Бог даст силы, то и не помрём.
Атлантами Отчизну подопрём.
Не упадёт страна. Подставим плечи.
Молиться будем. Отпрыска подлечим.
Нужна России подлинная сила.
Об этом мамка батюшку просила.
Ещё бузит там с поднятой рукой
Владимир Ленин, маленький такой.
Уж дворянин, а всё равно не наш.
И сам себе построил он шалаш.
5590
И сам себе построил он шалаш.
И всё бузит, войдя в ажиотаж.
И про него ведутся разговоры.
А дело швах. И в Думе вечно споры.
И царь не хочет более кричать.
Фотографирить любит и молчать.
На фронт поехал, да и был таков.
Министрами назначил дураков.
Распутин я. А мамка захирела.
Видать, сегодня ночью угорела.
Не лил я ей на голову елей.
А просто дал четырнадцать рублей.
Её я там покорности учил.
И фрейлину я этим огорчил.
5589
И фрейлину я этим огорчил.
Её я быть покорнее учил.
С ней разберусь. Ах, ах! Святая Русь!
Я за тебя с кем хочешь подерусь.
Тут полон всяк из нас противоречий.
Языков много, много и наречий.
Мир непонятный, ну а мне привычный.
И просветлённый, и косноязычный.
Народ российский рабством заклеймённый.
Вставай, вставай, наш мир одноимённый.
А кто-то рядом про меня налгал,
Что я на скатерть семечки лузгал.
Да, я сидел и семечки лущил.
Зачем? Затем, что я её тащил.
5588
Зачем? Затем, что я её тащил,
Там я сидел и семечки лущил.
Спросите у Кремлёвской вы стены,
Хотим ли мы с Германией войны.
Так Евтушенко пишет в страстной думе
Под пиджаком в малиновом костюме.
Евгений он в поношенном пальто.
Нет, то не Русь, а чёрт те знает что.
Ах, как поёт поручик князь Малинин!
А всероссийский староста Калинин!
И вот уж он ножом полено тешет.
Да и Бруевич молча Бончу чешет.
«Нет,  -  отвечает он второму:  -  надо».
А я шепчу: «А может, и не надо?»
5587
А я шепчу: «А может, и не надо?»
А нам всё это с вами разве надо?
Вертинские, Шаляпины, Высоцкие.
Распутины, Кулибины и Троцкие.
И мужичок аристократ Есенин.
И дворянин товарищ мистер Ленин.
А вечно склонный к этим и другим
Граф Михалков, что дважды пишет гимн.
А как душевна Машенька Распутина!
А как безумна выходка Распутина.
А как прекрасна Алла Пугачёва!
Не мы ли Русь Емельки Пугачёва?
И ухом слушая, и в каждом волосе
Не изменяется эпоха в голосе.
5586
Не изменяется эпоха в голосе,
И ухом слушая, и в каждом волосе.
И экономное, да и занятное,
Когда убьёшь его, оно понятное.
Ему давали бы лишь только бабочки.
А потому что всё тут нам до лампочки.
А нанимает он просто киллера.
Нет, не на Троцкого и не на Миллера.
И поднялась же у него рука!
Ну, не имения. Особняка.
И вместо имени местоимение.
Ах, изменения путей стремления.
И всё деяния. И всё деяния.
Святая поступь требует ваяния.