наверно, это был господь:
он шел, разбрызгивая солнце,
его невидимая плоть
звенела как капель о донце.
я радостно ему смотрел
вслед удаляющейся веры –
он накормил, кого хотел,
используя лишь чувство меры.
я знаю: это слишком тяжело –
питаться только святым духом,
носить то посох, то весло,
и сердцем слушать, а не ухом.
кроме него никто уже теперь
в сем мире не научен боли –
вот почему средь всех потерь
одна его оставлена юдоли,
вот почему он нами незаметен,
не колыша этой земли и этих вод,
идет себе, идет, и только ветер
звенит листвой в округе и поет.