знаешь, что такое быть человеком, отрезанным от собственных чувств?
это как будто летишь впервые в жизни на воздушном шаре, а дух не захватывает.
так хочется радоваться, восхищаться, пытаешься расшевелиться, ну как это вот?
но внутри ты стерилен и черств, обезвожен, короче – пуст.
это как уходить от бесконечно прекрасного человека, не зная, любила ли,
хоть одну живую душу на свете за свои мятежные двадцать восемь,
и что останется от всех твоих связей, если отбросить
страх одиночества и восторги начал влюбленностей, когда даже законченные подонки видятся милыми.
это как смотреть на человека, не имеющего ни крыши над головой, ни здоровья, ни близких,
только чашку сносного кофе в пиццерии на перекрестке и дешевую трость –
на что-то же в жизни нужно опереться,
и разглядывать его без капли сочувствия, как экспонат в музее ,потирая рукой стеклянный цилиндр, наполовину заполненный перцем,
и думать, авось
тебе повезет в жизни чуть больше, чем этому чудаку в истоптанных грязных ботинках с неопределенной пропиской.
это как стоять в отделении интенсивной терапии, ожидая часами встречи, при которой тебе даже не улыбнутся,
а в семи шагах истекают последние мгновения тучной женщины, и врачи с санитарами мелькают мимо тебя как призраки,
что-то колют ей, а она только вскрикивает и вдруг заявляет «умираю» и тут же испускает дух, и по всем признакам,
что умеешь различить на лице, с неожиданным беспристрастием отмечаешь: финал может стать умиротворяющим, когда решаешься к нему прикоснуться.
это как писать – отфильтровано, рафинированно, исключив всю жизнь из рассказа, оставив чучело,
а после читать комментарий, мол, чувств не хватает, добавить бы краски.
соглашаться с полуххмылкой, эдакий сам себе Станиславский,
не умеющий отыскать в себе ни того, что некогда окрыляло, ни того, что мучило.
как сложный механизм, предназначенный для произведения любви и тепла, но работающий вхолостую.
как смотреть на красивую женщину и не испытывать желания узнать ее вкус.
как изолированная палата, в окнах которой парк с поездом, но не выйти даже в общий коридор, только часами стоять за стеклом, словно гипсовый бюст.
как с закрытыми глазами под ледяным душем, не различая, какой температуры по затылку стекают струи.
это хуже, чем очень больно, потому что боль хотя бы предполагает динамику.
тут же, из пункта А в пункт Б никто даже не выезжает, какая может быть речь о скорости.
я б принесла тебе свое сердце – живое, горячее, полное трепета, страсти, гордости,
но оно холодно, как в мультфильме, из которого мы поем песни с волшебной женщиной маленькой.
я бы мчала на другой конец города в развалюшном корытце с шашечками,
под аккомпанемент поучительных историй из жизни провинциального эксперта и попсовых хитов,
и светилась от счастья, и руки перестали бы быть вечно лягушачьими и греться обо всех встречных котов,
и ты нащупал бы пульс, и мы бы слушали новых людей и больше никогда ни о чем не спрашивали.
15.04.17