I.
Когда в мечтах я вижу сложный ход
Прошедших лет, что дали мне основу,
То скорбный суд воспоминаний снова
С дорог в тумане времени зовёт
Фантомы дней забытых в свой черёд,
Что жалостливо обсудить готовы,
Как без тебя душе моей сурово –
Пуст без хвалы тебе был каждый год.
Ведь ты, конечно, там, где жизнь сладка,
Там, где в цветах мы раньше утопали:
В тревоге, горе, страхе был наш путь.
В крови все ноги, в синяках рука:
Сражался со зверями я в печали,
И на твоей груди сумел заснуть.
II.
О, как я расточал беспечно счастье
И не был перед злобою смирен,
Блаженствуя, попал я в этот плен,
Плен дураков и светского пристрастья.
Я впал в соблазн и заслужил напасти,
Но никогда не преклонял колен
Пред Ханжеством, и посреди измен
Не одевал, как платье, гнев всевластья.
Когда умру, родная, напиши:
«Его любовь качалась, как лампада,
Что освещала жизни зал не зря,
Где каждый уголок и щель в тиши
Лучи златые полнили с усладой,
И он купался в волнах янтаря».
III.
Давным-давно в Италии жила ты,
Была принцессой маленькой в стране,
Где всё так чудно, сладостно втройне.
В глазах: надежда, памяти раскаты,
Пророчество – что сбудется когда-то;
Судьбе ты «нет» сказала в тишине,
Скончавшись незапятнанной вполне:
Сердца разбиты, а стихи измяты.
Любовь, сплетая годы на станке
Веков, тебя нашла рождённой снова,
И вырастив, вернула прежний вид;
Лишь жизни день тьма скрыла вдалеке,
Я выглядел так жалко и сурово,
Что был твоими ручками обвит.
IV.
И мысли мои пчёлами незлыми
Льют в соты для тебя хвалений мёд,
Где пахнет роза, где жасмин цветёт,
Где ноготки с головками златыми.
Они чуть стонут – синий воздух с ними,
Души июльский синий небосвод
Твой свет сквозь путь фиалковый несёт.
В биенье крыл твоё мы слышим имя.
Тебе красоты радуги под стать,
Где новый дождь и новые восходы.
Для новых слёз и новый смех пустой.
Так юность возвращается опять:
Бежит, отбросив тягостные годы,
К златому дому мальчик золотой.
V.
Ведь были мы любимцами услад,
Осмеивали бедствия и горе,
Пасли восторги с нежностью во взоре,
Когда и слабый вздох мрачней стократ
Апрельских туч – небесных пятен ряд.
Я вглубь нырял, в придуманное море,
Любил, (как сон – дитя, уставший вскоре),
Смеялся, жил: а знал зачем? – навряд.
Теперь познал любовь я без предела,
Она ведь длится дольше долгих дней;
Тебя я так люблю, что недосуг
Презреть зверей. Их пушки для расстрела
Ворот всех наших буря ставит в круг:
Мир так силён, и всё ж любовь сильней.
VI.
А коль умру, ты не должна страшиться,
Иль по ночам спускаться в тёмный зал.
Узрит мой кабинет луны овал,
В саду цветы свои покажут лица.
Пока в окно ты смотришь. Прослезится
Ребёнок твой; на мой могильный вал,
Где цвет багряных роз расцвёл, увял,
Суровых вечных звёзд глядят зеницы.
И я в прихожей Смерти, там, где тьма,
Тебя дождусь, протягивая руки,
Слух напрягу – твой слышать робкий шаг;
И руки мои станут как тесьма,
Когда дышать ты тяжко будешь в муке,
Как саван твой я немощен и наг.
1907.
* В конце 1901 г. Дуглас познакомился с молодой поэтессой Оливией Элеонор Констанс. В следующем году они бежали вмести из Англии от отца Оливии, который ненавидел Дугласа и, как и все, знал о его прошлом. Оливия любила Альфреда и ждала от него ребёнка, чего не скрывала ни от общества, ни от Альфреда. В результате они обвенчались 4 марта 1902 г. А 17 ноября у них появился сын Рэймонд (полное имя: Рэймонд Уилфрид Шолто), хрупкий мальчик, с самого рождения вызывающий опасения врачей за его жизнь.
Lord Alfred Douglas (1870-1945)
To Olive
I.
When in dim dreams I trace the tangled maze
Of the old years that held and fashioned me,
And to the sad assize of Memory
From the wan roads and misty time-trod ways,
The timid ghosts of dead forgotten days
Gather to hold their piteous colloquy,
Chiefly my soul bemoans the lack of thee
And those lost seasons empty of thy praise.
Yet surely thou wast there when life was sweet,
(We walked knee-deep in flowers) and thou wast there,
When in dismay and sorrow and unrest.
With weak bruised hands and wounded bleeding feet,
I fought with beasts and wrestled with despair
And slept (how else ?) upon thine unseen breast.
II.
I have been profligate of happiness
And reckless of the world's hostility.
The blessed part has not been given to me
Gladly to suffer fools, I do confess
I have enticed and merited distress,
By this, that I have never bowed the knee
Before the shrine of wise Hypocrisy,
Nor worn self-righteous anger like a dress.
Yet write you this, sweet one, when I am dead
" Love like a lamp swayed over all his days
And all his life was like a lamp-lit chamber.
Where is no nook, no chink unvisited
By the soft affluence of golden rays.
And all the room is bathed in liquid amber."
III.
Long, long ago you lived in Italy,
You were a little princess in a state
Where all things sweet and strange did congregate.
And in your eyes was hope or memory
Or wistful prophecy of things to be;
You gave a child's blank " no " to proffered fate,
Then became grave, and died immaculate.
Leaving torn hearts and broken minstrelsy.
But Love that weaves the years on Time's slow loom
Found you again, reborn, fashioned and grown
To your old likeness in these harsher lands ;
And when life's day was shadowed in deep gloom
You found me wandering, heart-sick and alone,
And ran to me and gave me both your hands.
IV.
My thoughts like bees explore all sweetest things
To fill for you the honeycomb of praise,
Linger in roses and white jasmine sprays,
And marigolds that stand in yellow rings.
In the blue air they moan on muted strings,
And the blue sky of my soul's summer days
Shines with your light, and through pale violet ways.
Birds bear your name in beatings of their wings.
I see you all bedecked in bows of rain,
New showers of rain against new-risen suns.
New tears against new light of shining joy.
My youth, equipped to go, turns back again.
Throws down its heavy pack of years and runs
Back to the golden house a golden boy.
V.
When we were Pleasure's minions, you and I,
When we mocked grief and held disaster cheap.
And shepherded all joys like willing sheep
That love their shepherd ; when a passing sigh
Was all the cloud that flecked our April sky,
I floated on an unimagined deep,
I loved you as a tired child loves sleep,
I lived and laughed and loved, and knew not why.
Now I have known the uttermost rose of love ;
The years are very long, but love is longer ;
I love you so, I have no time to hate
Even those wolves without. The great winds move
All their dark batteries to our fragile gate :
The world is very strong, but love is stronger.
VI.
When I am dead you shall not doubt or fear,
Or wander nightly in the halls of gloom.
The moon will shine into my empty room,
And in the narrow garden flowers will peer.
While you look through your window. Scarce a tear
Will drench your child's blue eyes, while on my tomb,
Where the red roses wake and break and bloom,
The stars gaze down eternal and austere.
And I, in the dark ante-room of Death,
Will wait for you with ever-outstretched hands
And ears strained for your little timid feet;
And in the listening darkness, when your breath
Pants in distress, my arms will be like bands
And all my weakness like your winding-sheet.
1907.