по повести Ч. Айтматова «Буранный полустанок»
(«И дольше века длится день»)
Здесь поезда с востока шли на запад
Через пустынный край Сары-Озеки,
Сквозь степи жёлтые. Потом внезапно
Шли с запада, теряясь на востоке.
Здесь расстоянья мерились нестрого –
Земель Срединных бег меридианный –
Ориентир – железная дорога,
Как Гринвич, только малый, безымянный…
Здесь поездов не иссякал поток:
Степной дорогой шли, не зная срока,
Одни, покинув запад, на восток,
Другие же на запад шли с востока…
***
Певец прекрасный Раймалы-ага
В округе как жырау* был известен:
Писал он песни, где к строке строка,
И музыку волшебную для песен,
Их тут же исполнял под звон домбры,
И голос сладкозвучно вторил эху,
Под шорох трав и колдовство игры
Нес радость всем, печаль или потеху.
Все было в песнях: красота души,
Простор степей и солнечные дали.
Нежны, напевны, дивно хороши,
Они известны и желанны стали.
Внимали им влюбленные в тиши,
Их пастухи в кочевьях напевали,
Совет давали: «В чувствах не спеши…»
И вновь мотив знакомый повторяли:
«Коснется конь студеных горных струй,
Губ сохранит желанную прохладу.
Я, получив твой нежный поцелуй,
Познаю жизни смысл, любви отраду»…
***
Хорош и статен Раймалы-ага,
Дан голос и талант акыну** Богом,
А жизнь, как полноводная река,
Стремится к устью, память же – к истокам.
Чудесный голос, песенный талант
Так полюбились людям, что акына
Позвать на праздник всяк и каждый рад,
А повод: свадьба, той***, рожденье сына…
Певец везде желанным гостем был,
Пел от души, за что хвала, подарки…
Конь Сарала, горяч и легкокрыл,
Всегда был с ним среди событий ярких.
Катилась жизнь под звон послушных струн
Без суеты, тревог, забот и риска,
Казалось, что всегда он будет юн,
Но только старость вдруг подкралась близко…
Жена ушла, разрушен старый дом,
Нет очага и крыша провалилась.
- Брат Абдильхан, прошу тебя о том,
Чтоб дал приют. Ну, окажи мне милость…
Дан братом кров. Есть пища и покой,
Нет кутежей, гулянок, песнопений.
Пора привыкнуть к истине такой,
Что пройден путь пиров и развлечений.
Устал почтенный Раймалы-Ага,
Стал редким гостем тоев***, празднеств жизни.
Печальна стала музыка, строга,
Теперь всё чаще пел друзьям на тризне.
Вот так провел бы он остаток лет,
Без перемен, без радости и света,
Но солнечной душе покоя нет,
Когда приветом друга не согрета.
Среди других почетнейших гостей
Был приглашён на свадьбу наш сказитель.
Он без домбры, без песен и затей
Тихонько в белой юрте сел как зритель.
Степенно он хвалил вино и хлеб,
Джигита и невесту в платье белом…
Вдруг прозвучал домбры лихой напев
И девушка проникла в дверь несмело:
- О, Раймалы, прости мой дерзкий шаг,
Я о тебе спою под струн звучанье.
Пусть бьется громко сердце ритму в такт,
Послушай плач души, моё признанье.
Тебя люблю я с юных нежных лет,
Звук милых песен сердцем я ловила,
А ты как будто мне давал ответ
И пел о том, как солнышко всходило,
Как холод струй средь гор катил ручей,
Как птицы щебетали, пахли травы,
Как о любви и счастье соловей
На круче пел среди кустов джейлау.****
Тебе сейчас я отдаю поклон,
Я научилась петь, как ты, великий.
Тебе бросаю вызов, он смешон:
Хочу сразиться в пенье многоликом.
Как долго я росла, тебя любя,
Перемежался сон мой грёз игрою,
И вот теперь приветствую тебя.
Мне девятнадцать, я готова к бою.
А ты всё тот же, лишь слегка седой,
Но нет таких средь праведных и грешных…
Дает святое право выбор мой
Мне не любить других, не поседевших.
И я пойму, отвергнешь коль меня
Ты как девицу – знай, не в этом счастье.
Но как певицу ночи или дня –
Не смеешь… Я бросаю вызов, Мастер!
И замолчала. Тысячи огней
Зажглись на небе. Тысячи иголок
Вонзились в сердце: «Старый дуралей,
Куда тебя несёт? Уж был бы молод…»
Но вслух сказать сумел лишь только: «Ай,
Как хороша и статна наша гостья…
И как зовут тебя?» - «Я Бегимай.
Позволь, спою тебе в заздравном тосте».
На звук мелодий нежных шли гуртом,
Все обступили юрту, слухом полнясь.
Сменялись песни, речь ведя о том,
Что без любви печальна жизни повесть.
Их голоса летели вдоль реки,
Сеть ручейков неся через долину,
Вдали порхали, словно мотыльки,
Чтоб снова слиться в песне воедино…
Вдвоем желали счастья молодым,
Дней незабвенных, радости, уюта…
И ночь прошла, исчез туман, как дым,
С небес спустилось ласковое утро…
А им не отвести влюбленных глаз,
Рук не разжать, сплетенных жадно, нежно.
Друг другу повторяли сотни раз,
Что день настал, разлука неизбежна.
Опять прощаясь, не могли уйти,
Вновь возвращались, грусти звукам внемля.
Всё им казалось, будто по пути
Идти вдвоём, шагами меря землю…
Пришла идея просто и легко,
Им свет дала в пространстве бесконечном.
До ярмарки лишь день – недалеко,
Мы будем петь вдвоем для всех о вечном.
Неслась молва стремглав из уст в уста.
Весть повторяли все, но только кто-то
Сердечно говорил: «Любовь чиста»,
Другой шептал «грешна» за поворотом.
***
Прошла молва, что Раймалы-Ага
Ум потерял, стал глуп, смешон, несносен.
Должна река вернуться в берега,
А он – домой, свою встречая осень.
Был зол на брата страшно Абдильхан,
Его считая бед своих причиной,
Мол, род порочит, всех к своим грехам
Притягивая, грязно и бесчинно.
«Опомнись, брат! Езжай скорей домой,
Род баракбаев древний и почтенный.
В любви порочной стал ты сам не свой,
И с девкой этой спутался надменной…»
Но не услышал брата Раймалы,
Он счастлив был. Стекала с гор прохлада…
Коню шептал: «Мой милый Саралы,
Жизнь – хороша, любовь – моя отрада…»
Коня распряг он, сам у очага
Сел отдохнуть, вкушая день, как виски,
Из юрты оклик: «Раймалы-Ага!» -
Вошёл с поклоном всем родным и близким.
Под рокот слов: «Мы все тебя здесь ждем»
Хотел присесть, но возглас «На колени»
Холодным пролился на грудь дождем,
И он застыл в безмолвном удивленье:
«Хозяин я здесь, попрошу учесть,
Что за расправа, мне скажите, братья!»
Вдруг голос грозный: «Он забыл про честь
И совесть потерял, и стыд! Проклятье!»
Тут хором все вскричали: «Позабудь
О девке той, что твой пленила разум,
И поклянись, и клятве верен будь,
Что больше с ней не встретишься ни разу!»
В лицо им рассмеялся Раймалы:
«Я не пойму, вы мне грозите вроде?
На ярмарке, запомните, орлы,
Я буду с нею петь при всем народе».
Тут крик поднялся: «Знать, рехнулся ты,
Свой род позоришь, яму ближним роешь!
Своей облезшей сизой бороды
Не сможешь спрятать, возраст свой не скроешь»
Навел порядок главный судия,
Всё по местам расставил в одночасье:
«Мы, баракбаи – все одна семья,
Лишь Раймалы – позор наш и несчастье.
Всю жизнь провел в гуляньях, на пирах,
Домброй бренча, шутом-маскаропосом,
В дырявой юрте на семи ветрах
Ты строил жизнь нелепо, глупо, косо.
Ты молод был, тебе прощали мы
Ошибки и беспутные поступки.
Теперь ты стар, смешон, и властью тьмы
Разрушен разум твой, больной и хрупкий.
Брат Абдильхан стать может волостным,
Но ты рехнулся, каждый плюнуть может
Ему в лицо, и поквитаться с ним,
А твой позор успех наш уничтожит.
Теперь скажи нам, брат наш Абдильхан,
Как поступить с твоим распутным братцем?
Поставит он заслон своим грехам?
Нам всем с позором жить иль скрыть пытаться?
Тут Раймалы с улыбкой на устах
К ним обратился, всё же веря в разум:
«Меня простите, если что не так,
И я уйду, решив проблемы разом.
А вас мне жаль: сплетая нить судьбы,
Вы ей ссудили вечный мрак и холод.
Жизнь без любви и счастье без борьбы
Не для меня, хоть я уже не молод.
Мы прекратим нелепую игру,
Вам не понять любви внезапной счастье.
Я оседлаю друга-Саралу,
Уеду в край, где нет над чувством власти».
«Не разбудить больной рассудок твой,
Не запретить порочной, грязной страсти.
Домбра твоя не будет кочевой», –
Брат закричал, домбру разбив на части.
Но гнев не укротил свой Абдильхан,
Стал, насмехаясь, сбрую рвать кусками,
Рубить седло, и стремени капкан
В кусты забросил, раздробив о камень.
В испуге заметался Сарала,
Предчувствуя беду и участь ту же,
Ведь смерть его в пяти шагах была,
Аркан врезался в кожу туже, туже…
Могучею рукой коня за храп
Взял Абдильхан, тот вспрял в порыве гордом.
«Не убивай коня!» - стон или храп
Раздался вдруг трагическим аккордом.
Горячая струя из-под ножа
Ударила в глаза лучом багряным.
Тьма среди дня плыла, горька, свежа,
И воздух стал тугим и сладко-пряным.
Едва дымилась жизнь, и глаз тоска
Растаяла в агонии предсмертной.
В крови коня наш Раймалы-Ага
Казался глупой и невинной жертвой.
Шептал: «Напрасно… зря… зачем? Зачем!?
Уйду пешком, ползком и на коленях…»
«Нет, не уйдёшь!» - и стало ясно всем,
Что ничего слова те не изменят.
«Тебе отсюда шагу не ступить,
К Аллаху кротость обрати молений...
А ты ещё гадаешь, быть-не быть,
Смирись, покайся, преклони колени…»
Луна плыла над миром высоко
И над землёй мелькали чьи-то тени,
А в небе было празднично легко,
Как в дни пиров и сладких песнопений.
***
Из глаз его катились тихо слёзы,
Был чёрен день, но ночь темней вдвойне,
А он стоял, привязанный к берёзе,
С затёкшими руками на спине.
Пришёл мулла. Молитвы из Корана
Читал, на верный наставляя путь.
Потом плясали у костра шаманы,
Пугая духов, жизни строя суть.
Судьба его была как тень и грозы,
Как сумрак ночи, как луна на дне.
А он стоял, привязанный к берёзе,
С затёкшими руками на спине.
Был млечный путь подобен достархану*****,
Кружили звёзды, ночь была долга.
И, обращаясь к брату Абдильхану,
Запел сквозь слёзы Раймалы-ага:
Когда пойдёт кочевье с чёрных гор,
Мне руки развяжи, брат Абдильхан.
Когда пойдёт кочевье с синих гор,
Ты дай мне волю, брат мой Абдильхан.
Не думал, брат, как горек твой укор,
Что свяжешь по рукам и по ногам.
Когда пойдёт кочевье с чёрных гор,
Когда пойдёт кочевье с синих гор,
Ты руки развяжи мне, брат мой, сам
Уйду по доброй воле в небеса.
Когда пойдёт кочевье с чёрных гор,
На ярмарке не быть мне, Бегимай.
Когда пойдёт кочевье с синих гор,
На ярмарке не жди ты, Бегимай.
К тебе я не успею до утра
И не домчит мой верный Сарала.
Когда пойдёт кочевье с чёрных гор,
Когда пойдёт кочевье с синих гор,
Ты, Бегимай, не жди меня, я сам
Уйду по доброй воле в небеса.
* жырау – поэт, композитор и исполнитель собственных песен
** акын – поэт-импровизатор.
***той – пир
**** джайлау/джейлау - высокогорное летнее пастбище в Средней Азии и на Кавказе
***** достархан - скатерть, используемая во время трапез;
сервированный стол (обычно прямоугольной или квадратной, реже круглой, формы, высотой 30—35 см).