Медсестра Екатерина –
белой шапочки крахмал.
И халатик – полудлинный,
чтоб коленки прикрывал.
На вечерних процедурах
в дверь толпятся мужики,
Только Катя, брови хмуря,
их – шлепком своей руки!
И иголка в ягодицу –
только так – на раз-два-три!
Очень строгая девица –
что снаружи, что внутри.
И таблеточки – в раскладку,
подходи и разбирай!..
Кате сунул шоколадку
старый дедушка-бабай:
«Вот, попьёшь чаёчку, дочка,
старику конфета – дрянь,
только мне на пятой точке
«сетку» йодную сваргань!»
И с художественным вкусом
Катя «сетку» нанесла,
и пошел в палату гусем
старый дедка Миннула.
Всем соседям по палате
гордо высветил свой зад, -
вот, мол, как мне щедро Катя
йодный сделала квадрат.
И лежит бабай в кровати,
грустно взгляд – в проём окна.
Так его задела Катя!
Так встревожила она!
Вспомнил молодость шальную,
вспомнил удаль давних дней,
сердце старое кольнуло –
всё о той же, всё о ней,
о подруге незабвенной –
медсестричке фронтовой…
Он – военный, здоровенный,
с бесшабашной головой,
а она – совсем девчонка,
брови черные – вразмах,
стан осинки юной, тонкой,
и халатик назапах.
Только девочка из школы,
куклы плакали по ней…
Перевязки и уколы,
и десятки в день смертей.
Гюльзира справлялась лихо.
Стоны раненых: «Сестра-а-а!..».
Утром всех будила тихо:
«Ставить вам укол пора!..».
Редко вечером часочек
удавался на двоих…
Милый сердцу голосочек
под самим Берлином стих.
За неделю до Рейхстага,
за два шага до него…
Вражья гнусная отвага.
Выстрел. Больше ничего.
Сердце плакало от боли,
жгло, как пламя от костра.
Под Берлином… В чистом поле…
Фронтовая медсестра…
Катя очень удивилась,
Сдвинув шапочки крахмал:
Гюльзирой своею милой
старичок её назвал.