Стихи в задумчивой руке
Текст: Дмитрий Шеваров
Российская газета - Неделя №5364 (285)
Имя Паустовского звучит сейчас редко. И понятно почему: наша эпоха враждебна всему, что исповедовал Константин Георгиевич и в жизни, и в литературе.
Опять в снега, как в ризы голубые,
Закутана вечерняя страна.
В пустых соборах служат литургии,
И грусть моя по-зимнему ясна.
В седых садах, где в небе бродят звёзды,
В золотизне рождественских ветвей,
В седых садах, где месяц всходит поздно,
Над белизной берёзовых аллей.
А в городке горят в домах лампады
И отблеск их ложится на паркет.
В Москве балы и пышные парады
И на Тверской вечерний мягкий свет,
В Москве мороз горит в дыму кострами
И в Зубове, в твоём особняке,
Я слышу смех и вздох о "нежной даме",
Мои стихи в задумчивой руке.
Мне грезится блистательный Растрелли,
Его рука чертила белый зал,
Где столько лет потом в ночах звенели
Моцарта сны под русский клавесин.
Опять снега закутали как пледом
Весь городок, и только сторожа
Стучат в ночах.
За ними ходит следом
Глухой рассвет, синея и дрожа.
К. Паустовский,
16 декабря 1920 года.
Это стихотворение Паустовский написал 16 декабря 1920 года, а через несколько дней подарил своей жене Кате - в память об их первой встрече. А встретились они в декабре 1914 года. Санитарный поезд шел на фронт мировой войны. Он - санитар, вчерашний студент. Она - сестра милосердия. В его дневнике остались строки - короткие, как в телеграмме (через много лет свой лучший рассказ он назовет "Телеграмма"): "Поцеловал руку. Глаза. Гуляли около поезда. Я топил печку - поцеловала глаза - печаль и ласка девичья, грустная. Загорская. Я полюбил ее. Долгое пожатие рук".
Дочка священника Катя Загорская окончила епархиальное училище. Потом училась на Высших женских курсах в Москве и Сорбонне. 26 августа 1916 года Екатерина и Константин обвенчались в церкви рязанского села Подлесная Слобода, где до своей ранней смерти служил отец невесты. После февральской революции в Москве возникло множество новых изданий, и молодые люди занялись журналистикой. В качестве корреспондента Катя участвовала в Поместном Соборе. Паустовский писал статьи в защиту памятников культуры.
В том же переломном 1917 году Костя осмелился послать на отзыв Бунину девятнадцать своих стихотворений. Иван Алексеевич ответил быстро. В его письме были слова, которые могли обидеть молодого человека: "Думаю, ваш удел, ваша настоящая поэзия - в прозе..." Ясно, что прозорливость и чутье Бунина определили литературную судьбу Паустовского. Он стал мастером лирической прозы. И все-таки жаль, что, открывая собрание его сочинений, мы не найдем там раздела "Стихотворения"... Осенью 1919 года война забросила Паустовских в Одессу, где уже год к тому времени жил Бунин. Но Паустовский не знал о том, что его любимый писатель ходит с ним по одним улицам и тоже ведет дневник. Бунинский дневник всем известен, "Окаянные дни" были опубликованы автором еще в 1925 году. Одесский дневник Паустовского возник из небытия пятнадцать лет назад. Сравнивая дневники, поражаешься тому, что молодой романтик Паустовский и пятидесятилетний Бунин смотрели на происходящее одинаково: с печалью, гневом и ужасом.
E-mail: dmitri.shevarov@yandex.ru
***
Плакал тихо старик, - он не может уйти из деревни -
Слишком стар, утомился, припал у могильной плиты.
Брошен белый костёл. Образ юноши кроткий и древний
Осквернили, сорвали с него золотые листы.
Старый сад осыпает холодное золото вязов.
Кто-то бродит, грустя, в одичалом костёльном саду,
Чьи-то шпоры звенят. Вспоминается много рассказов
О старинных боях, словно виденных в смутном бреду.
Все ушли далеко. Только легкой пугающей тенью
Бродит кошка в саду, и так близко стучат молотком
По железным листам. И склоняется ветер осенний,
Одевая в туманы леса и разрушенный дом.
Ночью кто-то придёт, загорятся пустынные хаты,
Небо снова нальётся кровавым тяжёлым вином
И пройдут, отступая, устало и мерно солдаты, -
Ружья ярко сверкнут под огнём.
Будут пить из колодцев холодную, мутную воду
И не вспомнят о тех, кто в тревоги и муки ушёл.
Плакал тихо старик и шептал про тоску и невзгоду,
Бился сморщенным лбом о костёльный истоптанный пол.
1915 год. Местечко Пищац Холмской губернии.
***
Ночевали в сараях. Дожди застилали
Хмурым утром суровую польскую даль.
Ругань. Злоба. По грязным шоссе громыхали
Днём и ночью обозы. Всё крепла печаль.
Где-то за лесом дальним назойливым громом
Батареи ворчали, трепался наш флаг
Над покинутым барским ограбленным домом.
И всё близился твёрдый,испытанный враг.
Дети плакали ночью. Их бросила мама.
Кто-то трупы убитых спешил хоронить,
И пугала глубокая скользкая яма.
Здесь не надо жалеть, здесь не надо любить.
Вспоминались мне радуги зыбкого моря,
Яркий смех, плен узорных сентябрьских садов,
Предзакатные сны, светлоокие зори,
И в заре - опьянённая мукой любовь.
Местечко Снов. Сентябрь 1915 года
***
Пылят дороги. Белым зноем
Вздохнула серая земля.
Собаки рвутся с диким воем,
В дыму удушливом поля.
Играет даль тяжёлым звоном
Железным гулом канонад,
И грозовым и иступлённым
Разрывом падает снаряд.
Обозы, парки, гарь пожаров,
Тоска нетоптанных песков,
В дыму губительных угаров
Мерцает огненность крестов.
Глаза блуждают, хрипло дышат,
Винтовка давит на плечо.
Враги таятся, видят, слышат,
Шрапнель в окоп, ещё, ещё.
Далёкий крик больной и дикий
И ураган свинцовых пчёл,
И кто-то смотрит многоликий,
И каждый дик, и каждый зол.
1915 год
До сих пор помню строки из "Корзины...", которые еще в школе, классе во 2, мы учили: "Стояла осень. Если бы можно было собрать все золото и медь, какие есть на земле, и выковать из них тысячи тысяч тоненьких листьев, то они составили бы ничтожную часть того осеннего наряда, что лежал на горах. К тому же кованые листья показались бы грубыми в сравнении с настоящими, особенно с листьями осины. Всем известно, что осиновые листья дрожат даже от птичьего свиста". Для меня это лучшее стихотворение в прозе.
***
Далёко в полях умирают на мёрзлой земле -
И дымным кольцом загораются мирные сёла,
И тусклым опалом горит в опечаленной мгле
Взгляд солнца больной и тяжёлый.
Там холод и гибель. Там медленный верный угар
Тоскливого горя рождает бессонные думы,
Там юноша светлый становится скучен и стар,
Как нищий немой и угрюмый...
И гаснут восторги, и в сердце таится печаль,
Как зимняя тяжесть, как слёз затаённое бремя,
И острою болью, как яркая синяя сталь,
Дарит быстротечное время.
Москва. 1914 год
***
Алеют раны, кости белы,
Зелёной бледностью маня,
Томятся лица. За пределы
Уходят, мучая меня.
Зачем земля дрожит и дышит?
И снова крик, огонь и взрыв.
Он где-то там, он не услышит
Мой страшный, мстительный призыв.
Иди, смотри. Смотри как пули
Сверлят мозги и черепа.
Смотри как скорченно уснули,
Дрожит отбитая стопа.
А в ней играет солнце с кровью,
А дикий вопль, а смертный хрип...
Ты где-то там с своей любовью,
Ты был иль не был, жив, погиб?..
Как эти юношеские стихи перекликаются с тем, что написано Паустовским в Повести о жизни! Война 1914 г., как мало, в сущности, мы о ней знаем! А здесь - переживания почти что мальчика, юноши, то настроение,что отразилось потом в его "Романтиках" - очень люблю до сих пор эту его раннюю прозу. "Каждый тоскует по своему морю, которое помнит сердце". Писатель сейчас почти забытый, мало читаемый, а как он влиял когда-то на наши души. В чем обаяние? В те годы он говорил о "другой жизни", о душе, о культуре. Ведь это потом стали возвращаться имена и Грина, и Цветаевой, и Платонова, а Паустовский о них писал, и многие люди узнавали о них через Паустовского. Мы с сестрой обожали его и сами заучивали многие страницы его рассказов наизусть. Не заучивали - строки сами западали в память - такой вот замечательный русский язык. Сила воздействия Паустовского, полученная в самое важное время - в отрочестве, такова, что когда я несколько лет назад попала в Берген, то ходила по этому благословенному городу у фьордов чуть ли не цитируя Корзину с еловыми шишками. И его вИдение было важнее действительности. Образ места был сильнее реальности. И наверное это хорошо, в этом, я думаю, и есть сила искусства
***
Струистый сумрак пал над улицей пустынной,
Свивались медленно задумчивые сны.
Над вышками церквей, над площадью старинной
Тоскует блеклый свет обманчивой луны.
Огни дрожат на крыльях экипажей,
Деревья сонные застыли в тишине.
Я думаю весь день о полюбивших пажах,
Горевших в радостном губительном огне.
Им снились по ночам глаза принцесс усталых,
Их грациозные, неслышные шаги
И яд раскрытых губ по-детски влажно-алых,
Их мучат сонмы грёз - печальные враги.
Я воскресил на миг легенды неземные,
И задрожал в душе изысканный сонет.
По площадям росли туманы голубые,
Мерцал из фонарей больной и сонный свет.
21 февраля 1915 года
***
Морозный ветер дышит над полями,
Закатный край в оранжевом огне.
Сквозь дрёму дней увидел я во сне
Пожары зорь над блёклыми морями.
Глаза цветов губительных и страстных,
Их золотой, тягучий аромат.
И нежный взгляд, призывный юный взгляд
Твоих очей, девически-обманных.
Больной король, наш юноша печальный
Склонил свой взор и странно замолчал.
А солнца луч таинственно играл
Водой озёр и зыбкой, и зеркальной.
И вот король, отравленный приветом
Небрежных слов пленительной игрой.
Был я, поэт, сложивший пред тобой
Мерцанье грёз, окованных сонетом.
Мне снились сны о веснах небывалых,
Тоски моей расцвете неземном.
Свинцовый ветер плакал над (...)
И листья нёс в заре пожара алом.
***
Москва
Войти в тебя, как в светлую печаль,
Как в тихие осенние соборы,
Где смуглых люстр запыленный хрусталь,
И сизых риз потёртые узоры,
И за окном зардевшаяся даль.
Любить тебя, как ночь фарфор синий,
Как тусклый блеск заката на мостах,
И лёгкий смех в опущенных глазах,
Как на ветвях - едва горящий иней.
И тосковать о каждом звонком дне
У стен Кремля и на Тверском бульваре,
Как о густом, невыпитом вине,
Сгорать в твоём медлительном пожаре,
В твоём заснеженном огне.
Май 1919 года, Киев
***
"Я люблю золотую Медведицу,
Млечный Путь - серебристый поток;
Я люблю сквозь туман гололедицы
Увидать золотой огонек.
Потемнели снега истомленные,
Над рекою - шуршанье и плеск.
И березы, зарей озаренные,
Пьют весенний ласкающий блеск.
Я люблю у часовен молящихся,
Я брожу по полям среди сел.
И в лесах, под снегами таящийся,
Я душистый подснежник нашел.
Я люблю над холодными нивами
Неба Севера смутную даль.
Ветер шепчется с голыми ивами,
Навевает святую печаль"
***
"В дыме закатов вечерних скрылась за гранью земля,
Веют прохладные ветры, веют в корму корабля.
Вечный невольник скитаний, раб неизбытых скорбей,
Тихо слежу из каюты радостный бег кораблей.
Там мы покинули земли, черные земли тоски,
Небо равнин беспредельных, шепоты скучной реки.
Вижу я дальние горы в пятнах дубовых лесов,
В вечном покое застыли дети могучих веков.
Стройно возносят чинары кроны усталых ветвей,
К небу, что блещет лазорью в тихом течении дней.
Мраморный храм притаился в роще столетних олив.
Белая нежность портала, стройность воздушных колонн,
Тихая ясная зала веет задумчивый сон.
Статуи бледно мерцают теплым отсветом небес,
Шепчут таинственно-нежную сказку забытых чудес.
Тихо струятся улыбки, точно застыли в мечте,
Здесь я душой одинокой, здесь на последней черте"
***
"Побудь со мной. Мне жутко одному.
Глухая ночь проникла к окнам дома.
Лишь ветер рвет полуночную тьму.
И так тяжка, так медленна истома.
Налей вина. В задумчивом бреду
Мне будут грезиться знакомыеулыбки.
Прозрачность вечеров в желтеющем саду,
И девичьи глаза, и плачущие скрипки.
Минует ночь. Рассвет смежит слова
Глубоким сном, и день пройдет без муки.
Склонится в зное дум бессильно голова
На тонкие, изысканные руки"
***
"Я видел всех людей как будто в отдаленьи,
моя душа для них как будто тайный храм,
где смутно слышатся напевы и моленья
каким-то сказочным задумчивым богам.
Я жил один. Как царь, непонятый толпою,
отвергнутый за то, что не был я, как все,
я жил один с своей губительной тоскою,
мечтал о нежащей, непознанной красе.
Казалось, я прожил все дни мои и годы
ещё давно, в веках промчавшихся как сон
и жизнь моей души, и мир земной природы
лишь только отблеск неосознанных времен"
Нравится11Показать список оценивших
Стихотворения К. Г. Паустовского, вошедшие в подборку, отправленную И. А. Бунину:
И месяц красный и туманный,
Склоняясь к грани черных вод,
Лишь возвестил всегда желанный
Зари синеющий восход.
И дни потянутся за днями
Полны несознанной мечтой,
Горя кровавыми огнями
Над глушью дикой и лесной.
***
Мои туманы синие в огнях...
Ты не увидишь ласкового моря -
Все словно ткань, все в золотых дождях,
Плывут часы и нежно плачут зори.
Я ведь одна. Тебя я так ждала,
Мой юный брат, мой мальчик озаренный.
Как мягкий шелк, как тонкий сон, легла
Тоска в душе, и болью тают звоны
Минут и дней. Встает прозрачный свет
В морской волне. И звезды и сирени
Всё мне дарит твой ласковый привет.
И лепестки ложатся на колени.
Ты так любил ласкать в моих руках
Нарциссов грусть, и целовать ресницы,
И слушать зов в обманчивых морях,
Как весть любви - напевы синей птицы.
Севастополь III , 1916
* * *
У Ланжерона прибои пели,
Соленый ветер ласкал глаза,
И облака плели кудели,
И небо в море, как бирюза.
Весенний, юный, я волновался,
Ты, Хатидже, ждала меня.
Я помню - месяц в волнах купался,
Горя в тумане венком огня.
И в смутном зове горячей ночи
Капризно, нежно смеялась ты.
О как хотелось, чтоб дни, короче,
Плели под солнцем свои мечты.
Вино и песни, и сумрак влажный,
И дождь шумливый во тьме террас.
Твой лепет звонкий,
твой стон протяжный...
Дожди и ветры скрывали нас.
И светозарный и пьяный морем
Был каждый вечер. Я уходил.
А ты молилась сапфирным зорям.
И голос моря тебя будил.
* * *
Золотятся дожди, золотеют прозрачные воды,
Буен алый пожар в льдяных реках затихших долин.
Вспоминются в дымках старинные, нежные годы, -
Ропот милый больных клавесин.
Затерялись в лесах, в неуемных, шумливых полянах
Эти дни, словно сон озренных и грустных детей.
Звук копыт по мостам затихает в унылых туманах,
Долог звон деревенских церквей.
Я бродяга, живу этой легкой, пленительной вязью,
Перезвоном садов у холодных, высоких колонн.
И сковали меня незаметной, печальною связью
Блеск и грусть стародавних времен.
Легок топот копыт по глухому разбойному лесу,
Полусны, дрема дум, голоса окликают меня.
У забытой дороги, склонясь к серебрёному плёсу,
Я пою молодого коня.
Среброзарное утро, склоняется солнце больное
Каждый листик березы горит словно слиток "сквозной".
И грустит мое счастье, как небо в лесу молодое,
Как свирель в тишине луговой.
* * *
Я люблю искусство стран мне незнакомых,
Полное капризов, воздуха, цветов.
Я люблю слоняться в радостной истоме
Над узорной тканью с дальних берегов.
Я люблю глициний пряные приветы,
Лес осенний звонкий, золото листвы
И последний отблеск ласкового лета
В зелени поблекшей луговой травы.
Я люблю Ваш профиль, тонкий и усталый,
Думы всех поэтов, полные тоски.
Я люблю заката свет больной и алый,
Потопленный в водах дремлющей реки.
" Что стихи? Они были и прошли.на их место пришла проза,а с ней и свой строй мысли,свое отношение к явлениям не только литературной,но и Большой жизни - словом,свое "сознание писателя".
"Но чтобы достичь этого,нужно было перестать жить в мире искусственно рифмованных строк, то есть - сменить удел. Бунин оказался глубоко прав "
•
•
Из "Послесловия" Вадима Паустовского (Первый том автобиографической повести) 1992 год
•
•