люди отчётливо слышат только свои слова
все остальные им чужеродны похожи на белый шум
жизнь пишется не рукой и не кровью из рукава
право голоса отдано карандашу
к тридцати подползаешь и падаешь как застиранная канва
нераскрывшийся парашют
город пахнет дымом и пластиком распятый среди промзон
город мёртвая серая бабочка пойманная в кулак
остаёшься нянчить его и баюкать выбираешь меньшее из двух зол
отвергаешь лучшее из двух благ
каждый день отменяешь рейсы объясняешься: не сезон
отрицаешь стокгольмский синдром защищая родной гулаг
так звучит гитара у которой надвое переломан гриф
на тебе все струны болтаются щепки собрать нет сил
что-то глухо побрякивает рассыпанное внутри
это слова которые страшно произносить
это чувство вины пляшет рваными парами рифм
шрифт полужирный подчёркнутый выделенный курсив
воспоминания стали отсутствием проблеском синевы
в душном волшебном лесу выжженном до корней
ветер качает изящные ветви и живы они и мертвы
мрачная колыбельная сонный театр теней
снова и снова скачет по кругу всадник без головы
лошадь встаёт на дыбы и шпоры звенят над ней